Штаб батальона Сергей нашел довольно быстро. Невысокое двухэтажное здание, несмотря на вечернее время, почти до отказа было забито снующими между кабинетами офицерами. «Что-то у них видно тут стряслось, — подумал Сергей, — вон какие взъерошенные все». Наконец из этого броуновского движения ему удалось выудить дежурного по части, подвижного, круглолицего капитана и выпытать у него точное нахождение командира:

— Свинарник на хоздвор пошел осматривать. Не скоро, наверное, вернется. Любит он это дело. В смысле подсобное хозяйство. А вы случайно не Просвиров? А-а-а. Тогда вам срочно его надо найти. А то он с самого утра о вас все время спрашивает, прибыл ли?. Видно из «кадров» ему позвонили, сообщили, что едете, и как-то, видимо, по-особому представили. Так представили, что он последние остатки покоя потерял (он и так-то у нас дерганый), просто ужас как хочется ему с вами познакомиться! Так что вам лучше его все-таки сразу найти. Найти и представиться. Чтобы в ближайшем времени, значит, не преставиться. Ха-ха-ха! Это мы так шутим. Как добрались? Да-а-а, это у нас проблема. Казалось бы, Москва рядом, а попробуй-ка доберись. Я, например, в Москве бываю только проездом, когда в отпуск на родину еду. Ну ладно, идите, порадуйте старика.

Не оценив глубокого смысла шутки дежурного Сергей, отправился на поиски хоздвора, скрывающего в своих чавкающих недрах беспокойное тело нового командира. О том, где находится этот хоздвор, можно было никого не спрашивать. Надо было только выйти на плац перед штабом, слегка покрутить носом, и направление дальнейшего движения сразу же четко прорисовывалось вздрогнувшим сознанием. Неповторимая гамма запахов хорошо помогала встрепенувшемуся сознанию нарисовать картину неухоженного двора с грязными обитателями военно-домашней фауны, угрюмо стоящими, ползающими, хрюкающими в беспролазной навозной жиже неумелого армейско-сельского хозяйства.

Как оказалось, умозрительные образы мало чем отличались от реальной действительности, творившейся на благоухающем хоздворе. Обозреваемая Сергеем картина добавила к образам только лишь проброшенные в навозной жиже неструганные доски. Доски, видимо, должны были служить своеобразными мостовыми для редких посетителей и, так называемого, «обслуживающего персонала» этого богомерзкого места военного хозяйствования, но функций своих практически не выполняли. Так, например, если бы какой-нибудь залетный и самый опрометчивый из отчаянных посетителей осмелился без особой экипировки произвести осмотр внутренних интерьеров этого смердящего двора и решил бы воспользоваться для этого досками-«мостовыми», то они тут же превращались бы в театральные подмостки или же в цирковую арену. Первая оказавшаяся на «мостовой» нога отчаянного посетителя тут же с бульканьем погрузилась бы по колено в зловонную жижу вместе с доской, а вторая принялась бы судорожно дергаться над волнообразной поверхностью в надежде стабилизировать положение тела этого безрассудного посетителя. Но длилась бы эта агония совсем не долго. Здесь было всего два варианта развития событий. Либо посетитель принимал свойственное его натуре отчаянное решение и решительно опускал в жижу вторую ногу и, как ни в чем не бывало, принимался разгуливать по агрессивной среде, с деланным интересом пялясь на замученных безнадегой животных. Либо же посетитель изменяя своей бескомпромиссной натуре (очевидно под воздействием одурманивающих агрессивных внешних факторов) все равно должен был погрузиться в окружающие его нечистоты, но только после суетливо-танцевального балансирования над беспокойной поверхностью и на этот раз всем туловищем. Погружение должно было происходить с характерным всасывающим хлюпом и до спасительных ворот пришлось бы добираться вплавь.

Только специальным образом экипированному «обслуживающему персоналу» все было нипочем. С раннего утра и до позднего вечера мельтешили «аграрии» по всей животноводческой территории, добросовестно выполняя многочисленные в примитивности своей поручения, отдаваемые кем-то на дворе не видимым. Мужественный в безропотности своей персонал «аграриев» состоял, как правило, из бойцов-срочников, абсолютно не пригодных ни к одному из видов деятельности, которая хотя бы как-то могла быть полезна воинской службе. Вместе с тем в «аграрии» принимались лица, имевшие в прошлой и одновременно в пошлой своей гражданской жизни хоть какое-то отношение к сельскому хозяйству. Ну, к примеру, во время учебы в школе ездили они, избранные лица эти, как-то с классом в колхоз на уборку картофеля и видели вдалеке пасущиеся стада лошадей и коров. Одного из таких горе-«аграриев» Сергей застал за строительством сложного гидротехнического сооружения, напоминающего плотину. Боец-«аграрий» упрямо пытался направить зеленый в зловонности своей поток свинячей жизнедеятельности, пробивающийся из под свинского домика, в слегка обозначенную сточную канаву, соединяющую хоздвор с соседствующим неподалеку болотом. Но уровень намеченных берегов канавы был явно ниже уровня потока, и вся вытекающая из свинского домика зеленоватая прелесть равномерно растекалась по всей площади военно-аграрного комплекса и естеством своей свежести еще более усиливая оттенки царящего вокруг аромата.

— Ты хоть бы канавку поглубже догадался бы выкопать, бездарь, — бросил Сергей «аграрию», подойдя поближе к заграждению.

— Не было такой команды, товарищ старший лейтенант, — отозвался незадачливый «аграрий» — сказано было на штык лопаты, на штык и выкопал. Товарищу прапорщику виднее.

— Команда ему нужна! А голова тебе на что дана? Так и будешь до дембеля лопатой по говну стучать. Ну ладно, такие проблемы периодически возникают у каждого индейца. Ты вот что скажи мне, голубь сизый, был ли здесь командир, а если был, то когда и куда ушел? Понятно, что он, когда уходил, наверное, забыл тебе по всей форме доложить. Хоть направление его перемещения покажи. Никаких слов мне от тебя не надо — рукой покажи.

— Та никуда он не уходил. Он там, в свинарнике. Машка сегодня ночью опоросилась, вот он там с приплодом и разбирается — имена всем раздает.

— Батюшки-светы! Как это трогательно. Не дать, не взять — крестный отец. Как же он туда прошел? Вы что тут, персональный гидрокостюм для него держите? Или на носилках его, как китайского мандарина, по двору носите?

— Та нет. Чулки от ОЗК (Общевойсковой Защитный Комплект) он одевает и ходит тут везде. А мы потом сутки их отмываем.

(Продолжим наше дальнейшее изучение этого удивительного армейского одеяния: ОЗК — это такой армейский скафандр, позволяющий надевшему его военному прожить чуточку больше всего остального населения в условиях ядерного или химического воздействия. При этом, «чуточка» должна позволить военному довершить до конца выполнение боевой задачи. А потом все — «моментом в море». После довершения военные уже никому не нужны. И не верьте никогда тому, кто будет вам рассказывать про успешное преодоление зоны заражения, про дегазацию и дезактивацию. Бред это все. Ежели попал военный в такую катавасию — «финита ля комедия». Хоть и несколько отсроченная «финита»).

— Не ропщи, служивый — судьба у тебя значит такая. А судьба-то, ведь она в том числе и работу тебе определяет. Дуй-ка ты лучше в свинарник и шепни командиру о том, что прибыл, дескать, старший лейтенант Просвиров и желает ему, командиру значит, лично об этом доложить.

«Скотник» нехотя прохлюпал бахилами по благоухающему месиву, покачивающему растревоженными волнами ненадежный забор-плотину, и исчез внутри низкого, наспех сколоченного и покосившегося уже здания-сарая. Исчез надолго. Сергей уже успел, что называется, принюхаться к неизбежным на Руси ароматам сельской жизни. Голова его начала хоть и медленно пока, но довольно уже ощутимо от чего-то и куда-то «плыть». В сознании стали медленно обозначаться чьи-то расплывчато-туманные образы. От усталости, наверное, или от газов, испускаемых соседним болотом. Или же от того и другого вместе: от сочного благовония скотского говна ведь такого эффекта вряд ли приходится ожидать. В противном случае советские колхозники давно уже престали бы водку пить и ринулись бы всей гурьбой на скотный двор. Животноводство сделало бы по истине гигантский скачок вперед и ощутимо приблизило бы победу коммунизма в отдельно взятой стране. А сам факт пришествия коммунизма в те времена еще многим казался неотвратимым. Сомнениям и кривотолкам подвергались лишь сроки чудесного пришествия. Но и то только в допустимых пределах подвергались. Сказано же было чуть ранее с высокой трибуны партийного съезда: «Нынешнее поколение молодых людей будет жить при коммунизме!» Вот и верили в это все молодые. Вернее будет сказать, не совсем прямо так уж и все, но наиболее сознательная и передовая часть советской молодежи в это верила. Те, которые: