В кабинет неслышными шагами вошёл Люк. Он нёс на маленьком серебряном подносе запечатанный конверт.

Небрежным жестом Бианкур взял письмо, не торопясь его распечатать. Как деловой человек, он предпочитал покончить сперва с одним делом, а потом уж перейти ко второму.

Заняв место за своим бюро рядом с секретарём, Бианкур достал из ящика ведомости на поставки и стал их просматривать вместе с Гийомом.

— Цифры вы должны на всякий случай запомнить наизусть. Но при разговоре с англичанином делайте вид, что ведомости у вас… — промолвил Бианкур.

— А где же они будут?

— До чего вы наивны! Их надо уничтожить…

— Уничтожить ведомости?!

— Конечно, уничтожить! Как вы не понимаете простых вещей. Ведь уже были нападения на заставы, уже останавливали подводы и захватывали зерно, которым они были гружены. Так неужели вам непонятно, что этот пресловутый «народ» не может отнестись одобрительно к тому, что его зерно уплывает за границу. А вам вдруг понадобилось хранить доказательства наших дел с Англией… И вообще, чего вы трусите? Вы проявляли куда больше смелости, когда надо было убрать с дороги ювелира Кристофа или вставить в приказ об аресте имя Ледрю…

Лицо Гийома передёрнулось.

— Тогда я был не один… Вы приказывали, я выполнял. А сейчас вы хотите оставить меня одного, да вдобавок ещё, когда, как вы сами говорите, в городе неспокойно.

— Я полагаю, что вам даже легче будет справиться одному… — Говоря это, Бианкур небрежно разрезал конверт серебряным ножичком, лежавшим на столе. Так же небрежно ом извлёк из конверта сложенный вчетверо листок бумаги. — Я вас слушаю, можете продолжать.

Но, взглянув на своего патрона, Гийом онемел, и приготовленные слова застыли у него на губах. Бианкур побагровел, щёки его как-то надулись, слились с подбородком и повисли складками над воротником. Он приоткрыл рот, словно ему не хватало воздуха. Рука, державшая письмо, так дрожала, что листок колебался, как от ветра.

— Господин Бианкур, что с вами?!

— Воды! — прохрипел тот.

На зов Гийома прибежали Люк и Морис. Взяв господина Бианкура под руки с обеих сторон, лакеи отвели его в спальню.

Гийом едва дождался, чтобы слуги удалились. Оставшись в кабинете один, он жадно схватил письмо, которое выпало из рук Бианкура, и, боясь, чтобы тот не спохватился и не прислал за ним, стал торопливо его читать.

В письме стояло всего несколько слов. Почерк крупный, непохожий на почерк делового человека, которому приходится часто и много писать.

Вот что прочёл Гийом:

«Трепещите, г-н Робер Пуайе-Бианкур! Ваша тайна стала нам известна. И от нашей карающей руки Вам не уйти. Кайтесь, молитесь, пока ещё есть время. Месть свершится рано или поздно!» И подпись: «Мстители за невинно погибшего Фирмена Одри».

— Странно! — пробормотал вслух Гийом.

Он едва успел вложить письмо обратно в конверт, как на пороге показался лакей.

— Господин Бианкур пришёл в себя и спрашивает, где письмо, — доложил Люк.

— Слава богу, что господину Бианкуру лучше. А письмо вот оно! — И как ни в чём не бывало Гийом протянул Люку письмо. — Если хозяин меня спросит, скажите, что я работаю в канцелярии. — И Гийом вышел из кабинета.

«Что бы это могло значить? Какие ещё дела у него на совести, кроме тех, что я знаю? Почему Пуайе? Откуда у него эта двойная фамилия? Я знаю о многих преступлениях, которыми отягощена его совесть. Но что это ещё за Одри, которого он, видимо, убрал с пути таким же способом, каким при мне убрал Кристофа и Ледрю да и других. Нет, видно, его припёрли к стенке. Иначе он не впал бы в такую тревогу! Но если так, первый, кого он бросит в минуту опасности, буду я. Что же мне делать?»

С тех пор как Жаку приоткрылась тайна Пуайе-Бианкура, прошло две недели. Адора он не видел, так как адвокат сейчас погрузился с головой во всевозможные судебные дела. Но Шарлю Жак рассказывал о своей находке подробно, и не один раз. И их беседы привели к неожиданному решению: написать предателю такое письмо, чтобы оно повергло его в трепет и заставило во всём признаться.

— Надо посоветоваться с Адора! — сказал всё же Жак.

Но Шарль, немного ревновавший друга к молодому адвокату, запротестовал:

— К чему? Ты и сам говорил, что у него дела по горло. А мы ведь только попугаем твоего Бианкура.

Сказано — сделано! Немало бумаги извели друзья, пока наконец письмо не было одобрено обоими, исправлено и переписано. И теперь они с трепетом ждали, чтобы Бианкур опять пригласил к себе Жака, предвкушая, какие интересные наблюдения ему удастся сделать во время этого визита.

Когда после долгого отсутствия Адора заглянул наконец в кабинет для чтения, Жак рассказал ему о написанном письме как о большой победе. К его великому удивлению, Адора отнёсся к письму совсем по-иному.

— Ну что мне с тобой делать! До чего же ты легкомысленный! Ведь на языке охотников такое поведение называется «спугнуть дичь». Не такой младенец Бианкур, чтобы испугаться угроз, зато он может скрыть кое-какие улики. Так чего же ты достиг?

Жак понурил голову.

Увидев это, Адора дружески похлопал его по плечу:

— Ну ладно, Малыш! Ещё не всё потеряно! Наберись терпения. Я повторяю тебе это уже который раз. Обещай ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мной.

И Жак обещал.

…Выдумка Бабетты сослужила службу семье Пежо. Жак и в самом деле договорился о найме в аренду второго помещения для кабинета в самом Пале-Рояле. Это было необычайно выгодной сделкой во всех отношениях, и теперь речь шла только о сроке, когда откроется новый кабинет для чтения. Сначала переговоры, затем хлопоты по устройству кабинета развязали руки Жаку. Он больше не должен был отчитываться перед тётей Франсуазой и мог ходить в Пале-Рояль невозбранно.

Чего только не придумывал Шарль, чтобы лишний раз отлучиться из магазина и побывать вместе с другом в Пале-Рояле! Это был уже не тот Пале-Рояль, который окружал посетителя всевозможными приманками и забавами. Не Пале-Рояль, поражавший на каждом шагу роскошью и изобретательностью выдумок. Это был клуб, где кипела и била ключом политическая мысль.

Здесь постоянно сменялись люди: некоторые, мелькнув, бесследно исчезали. Многие из них, побывав в Пале-Рояле один раз, превращались в завсегдатаев. Иные становились любимцами парижан на несколько часов. Слава других утверждалась надолго. Среди последних часто упоминали имена Данто?на и Ками?лла Демуле?на. Несмотря на природный недостаток — заикание, Демулен увлекал слушателей, произнося пламенные речи, слагал стихи, бросал в толпу сатирические куплеты, осмеивающие наиболее ненавистных народу вельмож, приближённых ко двору, и толпа, смеясь, вторила ему.

В Пале-Рояле можно было купить листки с текстом его стихов, а также стихов других авторов, воззвания, наказы и газеты. Их было множество. После открытия Генеральных штатов в одном только Париже насчитывалось сто пятьдесят газет, и каждая находила своего читателя и приверженца. Купцы и рыночные торговки жаловались, что газеты отбивают у них покупателей, так как люди готовы тратить свои последние деньги на газеты, вместо того чтобы покупать съестные припасы.

Жаловались и владельцы кафе. Бывало, придут два-три человека, познакомятся, разговорятся и примутся за карты… И глядишь, карты картами, а уж редко кто из партнёров обойдётся одним стаканчиком. Выпьют, сыграют партию и снова выпьют, так что хозяева кафе не остаются в накладе… А нынче те же люди устроятся где попало — на бульваре, на улице, на крылечке — и читают вслух новый выпуск газеты. Им и в голову не приходит промочить горло!

Вот и сейчас подростки десяти — двенадцати лет то и дело бегают от Пале-Рояля к типографии и обратно и приносят влажные ещё от типографской краски листки. Листки не задерживаются у юных продавцов. Только успели притащить огромную кипу, сбросить её наземь, глядишь — от неё не осталось и следа.