Мать сначала противилась этому самовольному заключенію, но замѣтивъ, что уединеніе, а главное — возможность сосредоточивать свои мысли на свободѣ, дѣйствуютъ на больную благотворнѣе, чѣмъ всѣ лекарства, она покорилась желанію дочери и оставила ее въ покоѣ. Портретъ Гэя, работы Шэна, былъ присіанъ не совсѣмъ оконченнымъ. Правда, вся фигура умершаго, вслѣдствіе артистическаго увлеченія художника, имѣла что-то идеальное и въ позѣ и въ выраженіи, но сходство въ чертахъ лица было до того поразительно, что домашніе не рѣшались показать его внезапно Эмми, а исподоволь приготовляли ее къ этому. За то и радость ея при видѣ единственнаго портрета покойнаго мужа была такъ велика, что она скорѣе оживила ее, а не разстроила. Портретъ былъ поставленъ на каминъ, противъ постели Эмми. Вокругъ него расположили всѣ тѣ картины, книги и вещи, которыя были превезены изъ Рэдклифа. Здоровье Эмми поправлялось очень медленно. Она совсѣмъ не сходила съ верху и впала въ такую апатію, что не интересовалась почти ничѣмъ въ домѣ. Гэй какъ будто поглотилъ всѣ ея чувства. Не смотря на это, семья окружала ее всевозможнымъ вниманіемъ и свято оберегала ея спокойствіе.

Канунъ Рождества былъ проведенъ около ея постели, и Эмми засыпали подарками и сюрпризами. А она между тѣмъ, въ часы одиночества, мыслени переносилась къ прошлому и, молясь по вечерамъ, невольно задумывалась, глядя на звѣздное небо. Ей чудилось, что въ сонмѣ ангеловъ, витающихъ у престола Божія, непремѣнно витаетъ и душа ея умершаго мужа.

Эмми начала очень тревожиться за Филиппа. Она такъ долго не получала отъ него писемъ, по пріѣздѣ въ Гольуэль, что ее стали осаждать самыя черныя мысли по поводу его молчанія. Де-Курси первый увѣдомилъ ее o положеніи больнаго.

«Бѣдный Морвиль, писалъ онъ, былъ привезенъ въ Корфу, прядго съ корабля, въ совершенномъ безпамятствѣ, у него сдѣлался рецидифъ горячки. Первое время за него очень боялись, теперь ему лучше, но онъ еще далеко не въ состояніи писать.» — На этотъ разъ болѣзнь еще сильнѣе потрясла организмъ Филиппа; онъ потерялъ совершенно память, соображеніе и мучился преслѣдуемый какими-то странными видѣніями. Джемсъ Торндаль не покидалъ его почти ни на минуту. Однажды они сидѣли вдвоемъ въ спальнѣ больнаго. Филиппъ полулежалъ въ покойномъ креелѣ, закрывъ глаза рукою, чтобы не смотрѣть на свѣтъ. Торндаль объяснялъ своему другу, что подковникъ и докторъ совѣтуютъ ему, съ наступленіемъ весны, перемѣнить климатъ.

— Весны? — повторилъ отрывисто больной. — Развѣ у насъ теперь весна?

— Не совсѣмъ еще, сегодня 8-е января, но вѣдь здѣсь зимы не бываетъ, — отвѣчалъ Торндаль.

Филиппъ снова облокотился на руку и равнодушно сталъ выслушивать планы Торндаля, на счетъ его отправленія въ Англію, съ вѣрнымъ слугою. — Я самъ васъ провожу до дому, — заключилъ молодой челсьѣкъ, — а Больманъ будетъ вамъ очень полезенъ въ дорогѣ. Для Филиппа было рѣшительно все равно, куда бы его ни отправили, онъ интересовался однимъ — письмами изъ Гольуэля, а ихъ-то ему и не давали, боясь еще болѣе раздражить его разбитые нервы.

— Пришла почта? спросилъ онъ вдругъ у Торндаля. Тотъ молча псдалъ ему нѣсколько пакетовъ.

— Изъ Гольуэля опять ничего? — слабо произнесъ больной. Неужели объ нихъ ничего неслышно? Спросите у Де-Курси, онъ вѣрно знаетъ что нибудь о лэди Морвиль.

— Она, говорятъ, пріѣхала въ Англію благополучно, — отвѣчалъ Торндаль.

— Знаю, мнѣ такъ и сестра писала, но вѣдь этому уже два мѣсяца. Она бы сама ко мнѣ написалаиеслибы была здорова. Она обѣщала писать — Торндаль! — прибавилъ онъ, серьезно взглянувъ на своего пріятеля:- вы вѣрно скрываете. Письма есть отъ нея, но вы только мнѣ ихъ не даете?

Торндаль поневолѣ повиновался, и былъ очень доволенъ, замѣтивъ, что хотя Филиппъ и заплакалъ читая письмо Эмми, но послѣ сдѣлался гораздо веселѣе и покойнѣе, чѣмъ былъ все это время. Отвѣчать самому у него силъ не хватило. Полковникъ Дэнъ принялъ на себя обязанность увѣдомить мистриссъ Гэнлей, что ея братъ отправляется въ обратный путь въ Англію; а лэди Морвиль дали знать, что, вмѣсто отвѣта, Филиппъ лично явится въ Гольуэль.

Это было въ февралѣ мѣсяцѣ; день былъ сырой, холодный, и мистриссъ Гэнлей сама отправилась на станцію желѣзной дороги для встрѣчи брата. Воображеніе ея сильно разыгралось при мысли о свиданіи съ другомъ своего дѣтства. Она заранѣе уже мечтала, какъ она станетъ ухаживать за нимъ, баловать его и какъ онъ, отбросивъ въ сторону свой идеальный взглядъ на жизнь и на людей, водворится, можетъ быть, полнымъ властелиномъ въ Рэдклифѣ. Показался поѣздъ, машина свистнула и стала; пассажиры начали толпой выходить изъ вагоновъ. Мистриссъ Гэнлей въ волненіи вглядывалась въ каждаго проходящаго, отыскивая знакомое лицо. Джемсъ Торндаля она узнала издали, но чья жъ эта высокая фигура, вся согнутая, закутанная, которая шла вслѣдъ за нимъ? Неужели Филиппъ? Онъ медленными шагами пробирался по платформѣ прямо къ тому мѣсту, гдѣ стояли экипажи. Сесгра бросилась къ нему, но онъ поздоровался съ ней довольно холодно. Торндаль съ тѣмъ же поѣздомъ долженъ былъ отправиться далѣе къ своимъ, и потому онъ также успѣлъ только на-лету обмѣняться нѣсколькими словами съ сестрой Филиппа. Онъ сообщилъ ей, чтобы она не безпокоилась, если путешествіе по морю и по желѣзной дорогѣ такъ утомило ея брата. — Филиппъ передъ отъѣздомъ былъ молодцомъ, — заключилъ онъ, пожимая имъ обоимъ руки:- дайте ему только отдохнуть, и вы его не узнаете. — Сказавъ это, Торндаль сѣлъ снова въ вагонъ, взявъ слово съ Филиппа, что тотъ станетъ писать къ нему. Поѣздъ тронулся, и братъ съ сестрой остались одни.

— Такъ тебѣ теперь лучше? — спросила мистриссъ Гэнлей, тревожно осматривая брата. — Какъ ты перемѣнился! Но мы съ мужемъ надѣемся, что подъ нашимъ присмотромъ ты скоро выздоровѣешь совсѣмъ.

— Спасибо вамъ! — тихо произнесъ Филиппъ, тяжело откидываясь на подушку кареты.

— Здѣшній климатъ тебѣ поможетъ. Вѣдь это ужась какъ ты похудѣлъ! Видно сейчасъ, что дорога тебя утомила, — продолжала сестра.

— Да, я сильно усталъ. Что новаго въ Гольуэлѣ, - спросилъ онъ, быстро перемѣнивъ тонъ голоса.

— Ничего особеннаго. Эмми все лежитъ. Тетушка очень возится съ ней. Я недавно имѣла письмо отъ самой Эмми.

— Ты позволишь мнѣ его прочитать? — спросилъ братъ.

— Я его разорвала. У меня такая огромная переписка, что мнѣ нѣтъ возможности сберегать каждое ничтожное письмо.

Филиппа бросило мъ жаръ.

— Что съ тобой! заболѣло вѣрно что нибудь? — съ испугомъ сказала мистриссъ Гэнлей.

— Ничего, — сухо отвѣчалъ братъ, видя, что сестрѣ невдомекъ, какъ ему непріятна рѣзкость ея манеръ и выраженій.

Пріѣхавъ домой, Филиппъ немедленно легъ въ постель.

Докторъ Гэнлей нашелъ, что организмъ такъ сильно потрясенъ, что ему нужно будетъ долгое время ждать поправленія здоровья. «Спокойствіе — лучшее средство для этого», заключилъ онъ, глубокомысленно. Мистриссъ Гэнлей дѣйствительно ухаживала за больнымъ съ полнымъ знаніемъ своего дѣла. Она на слѣдующій день очень долго уговаривала Филиппа сойдти внизъ, чтобы освѣжиться; но тотъ отговорился письмами, которыя ему нужно было отправить сегодня же, и сестра волей-неволей оставила его одного. Это ей не помѣшало заглянуть въ почтовую сумку, передъ тѣмъ какъ отсылать ее на почту. Тамъ среди другихъ писемъ лежалъ конвертъ на имя лэди Морвиль.

Поздно вечеромъ, когда пріемъ гостей у сестры кончился, Филиппъ сошелъ внизъ, и она усадила его въ самое покойное крссло, противъ камина, въ ожиданіи мужа, еще не вернувшагося къ обѣду.

Гостиная въ домѣ Гэнлей отличалась необыкновеннымъ изяществомъ и богатствомъ мебели. Яркій огонь въ каминѣ, красавица хозяйка, разодѣтая въ дорогое шелковое платье, круглый столъ съ лампой и множествомъ книгъ на немъ, все это придавало комнатѣ очень заманчивый видъ. Маргарита сидѣла противъ брата, тщательно разрѣзывая одинъ изъ журналовъ того клуба, гдѣ она была членомъ.

Любимая мечта ея сбылась наконецъ; она принимала брата у себя въ богатомъ домѣ и могла окружить его вссвозможнымъ комфортомъ. «Жаль одного, что теперешній Филиппъ далеко не тотъ, что прежній», думала она.