Онъ ошибался. Правда, между обоими Морвилями возникали часто недоразумѣнія и даже споры, которые однако не переходили въ вражду, вслѣдствіе хладнокровія Филиппа и готовности Гэя извиняться въ своихъ вспышкахъ; въ случаѣ же нужды онъ постоянно обращался къ Филиппу за совѣтомъ и помощью. Особенно охотно выслушивалъ онъ его наставленія на счетъ образа жизни въ Оксфордѣ. Мистриссъ Эдмонстонъ болѣе всѣхъ другихъ понимала, какъ сильно Гэй нуждался въ дружеской поддержкѣ и какъ опасны могли быть для него искушенія университетской жизни. Передъ его отъѣздомъ она долго разговаривала съ нимъ въ своей уборной, обѣщалась писать къ нему и съ Чарльза взяла слово дѣлать тоже самое. Гэй уѣхалъ изъ Гольуэля, сопровождаемый общимъ сожалѣніемъ. Шарлотта плакала навзрыдъ и требовала непремѣнно на память локонъ шерсти Буяна. Она готова была-бы, кажется, надѣть его въ медальонѣ на шею, еслибы не боялась, что Лора передастъ это Филиппу.

— Онъ уѣхалъ съ большими задатками, — замѣтилъ Филиппъ, проводивъ глазами удалявшагося Гэя.

— Дай Богъ, чтобы они развились! сказала мистриссъ Эдмонстонъ.

— Да, хорошо бы это было. Меня пугаетъ его способность привязываться къ людямъ. Его положеніе въ свѣтѣ, богатство, хорошая фамилія, веселость и привлекательная наружность — все это страшные подводные камни. На бѣду его, онъ не привыкъ трудиться, а трудъ — лучшій оплотъ противъ искушеній. Впрочемъ, онъ славный, честный малый и отличныхъ правилъ. Дай Богъ, чтобы онъ въ университетѣ хорошо пошелъ.

Былъ великолѣпный іюньскій вечеръ; яркое солнце окрасило синее небо какимъ-то тонкимъ, розовымъ оттѣнкомъ и тихо закатывалось за сосновымъ и орѣховымъ лѣсомъ, бросая длинныя тѣни отъ старыхъ деревьевъ на большой лугъ передъ домомъ въ Гольуэлѣ. Въ воздухѣ пахло сѣномъ. Пестрая вереница косцовъ — мужчинъ и женщинъ, съ граблями на плечахъ, возвращалась съ работы; ихъ бѣлыя рубашки, соломенныя шляпы и загорѣлыя, здоровыя лица, составляли живописную картину, освѣщенную лучами заходящаго солнца. Недалеко отъ дома, на лужайкѣ, стояли густыми рядами копны сѣна. Тамъ же лежалъ Чарльзъ, прислонившись спиною къ высокой копнѣ; подлѣ него сидѣли: мать, съ книгою въ рукахъ, и Лора, съ портфелемъ на колѣняхъ. Она снимала видъ съ прелестнаго деревенскаго пейзажа, а лучи солнца, пробиваясь сквозь зелень, придавали ея кудрявой головѣ какой то золотистый отливъ; по сосѣдству отъ нея, растянувшись на сѣнѣ, лежалъ Филиппъ, безъ шляпы и безъ галстука; онъ отдыхалъ послѣ путешествія пѣшкомъ изъ Броадстонъ, рядомъ съ ними Эмми и Шарлотта, воображая, что онѣ дѣло дѣлаютъ, прыгали по копнамъ, зарывали другъ друга въ сѣно и громко смѣялись. Старшіе мало говорили, имъ было жарко, даже спать хотѣлось. Вѣтерокъ изрѣдка проносился по лугу и обдавалъ ихъ всѣхъ благоуханіемъ отъ сѣна. Вдругъ, холодный, черный носъ Буяна коснулся лица дремавшаго Чарльза и красный языкъ его сталъ нѣжня лизать руку больнаго. Шарлотта радостно вскрикнула: «А! а! вотъ наконецъ и онъ!» и бросилась бѣжать по лугу, перескакивая черезъ пни и пробираясь мимо копенъ на встрѣчу Гэю, только что показавшемуся на лошади, у опушки лѣса. Увидавъ дѣвочку, онъ кинулъ поводья одному изъ косцовъ, соскочилъ съ Делорена и прыжками понесся прямо къ ней. Къ счастію, онъ подоспѣлъ во время, потому что въ эту самую минуту Шарлотта споткнулась и полетѣла навзничь. Гэй подхватилъ ее и поставилъ на ноги. Лора, Эмми и Филипмъ, съ радостными криками, окружили Гэя, какъ маленькаго школьника, въ первый разъ возвращающагося домой на вакацію. Впрочемъ, онъ и самъ прыгалъ и радовался, какъ дитя; все лицо его сіяло счастьемъ, а Буянъ, вырвавшись изъ объятій Чарльза, лаялъ и носился по лугу, какъ безумный, задравъ хвостъ кверху, точно сочувствуя радости своего барина. Гэй бросился потомъ къ Чарльзу и, цѣлуя его, поздравилъ съ выходомъ на воздухъ. Затѣмъ, молодежь размѣстилась кто на сѣнѣ, кто просто стоя около копны, гдѣ лежалъ больной, и всѣ заговорили разомъ, такъ что нельзя было разобрать ни одного слова. Смѣхъ, вопросы, отвѣты, радостныя восклицанія слились въ одинъ гулъ.

— Буянъ! голубчикъ, ты еще похорошѣлъ! кричала Шарлотта, покрывая поцѣлуями милаго пуделя.

— Ахъ! что за день! что за чудный день! говорилъ Гэй, сбрасывая, по примѣру Филиппа, галстукъ и шляпу.

— Это такая погода, что упиться воздухомъ досыта нельзя, — вторилъ ему Филиппъ, повалившись навзничь и втягивая всей грудью. ароматическій букетъ травы. Гэй началъ громко напѣвать пѣсню:

— А-а! теперь видно намъ придется у васъ учиться, Гэй, сказала Лора. Вѣдь вы недаромъ брали уроки пѣнія.

— Гэй! Гэй! слышали вы, какой вамъ сюрпризъ готовится, вмѣшалась Эмми. Вѣдь лэди Килькоранъ даетъ скоро балъ.

— Вамъ непремѣнно нужно ѣхать, — сказала Шарлотта. Какъ я рада, что останусь дома. Немавижу танцы.

— А я танцую хуже Буяна, возразилъ Гэй, схвативъ пуделя за переднія лапы и заставляя его выдѣлывать какой-то невозможный танецъ.

— Не бѣда, мои барышни васъ сейчасъ выучатъ, замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ.

— Неужели я обязанъ непремѣнно ѣхать? спросилъ Гэй.

— Ага! вы ужъ, кажется, серьезно начинаете подумывать о балѣ, съ улыбкой ввернулъ Чарльзъ.

— А Филиппъ поѣдетъ? спросилъ Гэй.

— Да, онъ ѣдетъ, чтобы произнести рѣчь о томъ, что танцы суть пріятное и здоровое развлеченіе для молодыхъ людей, продолжалъ Чарльзъ.

— Ты ошибаешься, отвѣчалъ Филиппъ. Теперь слишкомъ жарко, чтобъ говорить рѣчи.

— Господа! Аполлонъ опускаетъ свой лукъ по случаю жары, воскликнулъ неугомонный Чарльзъ. Капитанъ уступаетъ поле сраженія.

— А! а! ужъ капитанъ Морвиль! Имѣю честь поздравить съ повышеніемъ, радостно сказалъ Гэй. Пойду непремѣнно когда нибудь пораньше въ Броадстонъ, чтобы успѣть полюбоваться вами на парадѣ.

— Какъ? Развѣ вы будете продолжать ходить туда на уроки къ мистеру Лазсель? спросилъ Чарльзъ.

— Если онъ самъ отъ меня не откажется, отвѣчалъ Гэй. Я такъ отсталъ отъ товарищей по классу, что мнѣ никакъ нельзя лѣниться во время каникулъ.

— Вотъ это такъ, Гэй! одобрительно воскликнулъ Филиппъ, подымаясь съ земли. При такой настойчивости, вы далеко пойдете. Ну, какъ идутъ у васъ сочиненія?

— Порядочно! благодарю васъ.

— Пора, пора привыкать къ дѣлу, продолжалъ Филиппъ. Что вы теперь читаете?

— Ѳукитида.

— Дошли ли вы до рѣчи Перикла? Если да, то я вамъ покажу нѣкоторыя мои замѣчанія на счетъ этой рѣчи. Понимаете ли вы теперь духъ языка?

— Стараюсь, по крайней мѣрѣ, отвѣчалъ Гэй, вытаскивая репейникъ изъ кудрявыхъ ушей Буяна.

— Что вы больше любите, греческій языкъ или балъ? спросилъ Чарльзъ.

— Лучше всего люблю лугъ съ сѣномъ, сказалъ Гэй, поваливъ Буяна и бросая ему сѣно въ глаза.

— Еще бы! воскликнула Шарлотта:- кому жъ можетъ понравиться глупый балъ болѣе, чѣмъ лугъ съ сѣномъ.

— Ахъ, ты моя милая дѣвочка! съ улыбкой замѣтила мать:- и хочется ѣхать, да не возьмутъ.

— Мама! вы знаѣте, что я вовсе не люблю баловъ, возразила шалунья.

— Точно также какъ и я, сказалъ Чарльзъ. Мы съ тобой, Шарлотта, презираемъ свѣтскую суету.

— Ну, ужъ вамъ то, Гэй, нужно ѣхать, прервала брата Лора. Филиппъ, и тотъ сказалъ, что приметъ приглашеніе.

— Что жъ дѣлать? Мнѣ не переучить лорда Килькорана, возразилъ Филиппъ. Я очень уговаривалъ Морица отказаться отъ этой затѣи, но если этого желаетъ его отецъ, мнѣ вмѣшиваться нечего.

— Вы должны знать, Гэй, сказалъ Чарльзъ, что этотъ балъ дается Морицомъ, въ честь нашей Лоры.

— Вѣрьте ему, Гэй! смѣясь возразила старшая сестра. Надо вамъ сказать, что лордъ Килькоранъ человѣкъ предобрый; дочь его Эвелина очень удивилась, услыхавъ, что Эмми отъ роду не была ни на одномъ балѣ, а что я только одинъ разъ танцовала; вотъ они и рѣшились дать балъ.

— Когда назначенъ балъ?

— Чрезъ недѣлю, въ четвергъ, сказала Эмми. Я бы желала, знать, понравится ли вамъ Эвелина, она прехорошенькая!