В «Мудром Энгельберте» Йон тоже иронизирует над оторванными от жизни носителями романтических иллюзий. Но он далек от каких бы то ни было прямолинейных выводов. Жизнь в его изображении предстает как трагикомическое чередование обманов и самообманов, взлетов и разочарований, эгоизма и самоотречения. Этот роман о любви (на что указывал и его иронический подзаголовок — «Любвеобильный роман») заканчивался призывом к деятельности, борьбе, пусть даже безрассудному героизму, ибо только движение вперед, несмотря на все разочарования и временные поражения, есть подлинная жизнь.

«Мудрый Энгельберт» возник необычно: писатель, собравший богатейшую коллекцию фотографий людей разных поколений и разных общественных прослоек, как бы оживил некоторые документальные портреты, а потом представил этих вымышленных героев читателю. Но изображение жизни в романе было столь пластичным, иллюзия действительности столь полной, что многие восприняли книгу как повествование о реально существовавших людях.

Может быть, именно поэтому в сборнике рассказов «Возлюбленные Доры и другие забавные истории» (1942) Йон сознательно подчеркивает условность литературного правдоподобия, то и дело меняя маску автора-повествователя. Вслед за этой книгой, у которой позднее появился заслуженный подтитул «Проказы Яромира Йона», должны были выйти «Проказы движимого имущества» и «Проказы господа бога». Замыслу не суждено было осуществиться, но тема «проказ господа бога» получила развитие в ряде последних произведений Йона.

Друзья называли писателя «мудрым Ромуальдом». Дело в том, что о. повременно с романом «Мудрый Энгельберт» он издал тоненькую книжечку — «Советы дядюшки Ромуальда невесте и жениху». Эта шутливая стилизация назидательных наставлений, якобы написанных в 1872 году, указывала на один из важных языковых и тематических источников его творчества — на так называемую «литературу для народа»: народные календари, сборники практических советов и поучений, святочные рассказы, жития святых, ярмарочные песни и т. д. В годы войны Йон задумал издать три повести (он называл их — романетто), построенные на иронически-пародийном использовании традиций этих периферийных литературных жанров. Однако лишь один из трех сюжетов — рассказ о «чудесном» спасении безработного стеклодува, решившегося с горя выдать себя за фокусника («Фокусник Йозеф», 1946), — уместился в тесных рамках короткой повести. Два других разрослись в романы. «Ярмарочный» роман «Гонда Цибульку», написанный рифмованной прозой, остался незаконченным. Работу над романом «Пампованек» Яромир Йон завершил уже после переезда в город Оломоуц, где он с 1946 года возглавил кафедру эстетики во вновь открывшемся университете.

«Пампованек» (1948) — одно из наиболее значительных и до сих пор недооцененных произведений Йона. Подобно ряду других писателей XX века он осовременивает евангельскую легенду о Христе. Чешский прозаик создает на ее основе блестящий антирелигиозный памфлет.

Эмануэль Злетак, сын деревенской потаскушки и неизвестного отца, воспитывавшийся в хлеву и до семи лет не умевший ни ходить, ни говорить, попадает в монастырский приют и с наивной верой воспринимает все католические догмы. Изображение младенца Христа, которое он называет словом собственного изобретения — Пампованек, как своего рода амулет сопутствует ему в тернистых странствиях по свету. Изуверская религиозная мораль, буквально воспринятая и усвоенная неразвитым сознанием, приводит Пампованека (слово это становится прозвищем героя) к кровавой экзекуции над самим собой и помешательству. Вообразив себя вторым Христом, он в конце концов погибает бессмысленной мученической смертью. Взяв на себя нелегкую роль мессии, пытающегося вернуть своих живущих отнюдь не по Христовым заповедям современников на путь истинный, Пампованек оказывается в конфликте не только с погрязшим во грехе светским миром, но и с католической церковью. Парадоксальный, гротескный сюжет предоставляет автору богатые сатирические возможности. Изображая атмосферу всеобщего шпионства и наушничества в монастыре, где воспитывался герой, писатель обличает дух и порядки гитлеровского рейха. На страницах книги, рождавшейся в тягостной обстановке оккупации, многократно высказываются симпатии к русскому народу, а в последней ее части выступает и прямой антипод Эмануэля Злетака — коммунист Мехура, который видит назначение человека не в служении иллюзорным идеалам, а в борьбе за активное переустройство реальной действительности. В сложном композиционном и стилистическом построении романа, основанном на полифонии голосов и сознаний, жанров и стилей, на сочетании эпического, философско-публицистического и пародийно-иронического начал, раскрывается его центральная идея — на смену химерам человеческой предыстории (от питекантропа до Гитлера) приходит эпоха разума и справедливости, синтеза творческой фантазии и науки, единства гуманистических идеалов и общественной практики.

Дар творческого сомнения, прежде всего сомнения в себе самом, и внимание к народной жизни закономерно привели Богумила Маркалоуса — Яромира Йона от декадентского эстетизма и абстрактного, идеалистического гуманизма к революционному материалистическому мировоззрению и реалистической эстетике.

Любимец студентов, частый гость рабочих и крестьянских аудиторий, Йон — Маркалоус был душой культурной жизни Оломоуца в первые годы социалистического строительства в Чехословакии. Обширны его литературные замыслы: он хотел закончить роман «Эстет», задумал второй том «Мудрого Энгельберта» — роман «Сумасбродная Анежка», героиней которого должна была стать простая женщина из народа, коммунистка. Незадолго до своего семидесятилетия Йон простудился и лег в больницу. Совершенно неожиданно у него обнаружили грудную жабу, от которой 24 апреля 1952 года писатель скончался.

1882 год — год рождения Яромира Йона — был в Чехии урожайным на литературные таланты. В этот год появились на свет анархические бунтари Иржи Маген и Рудольф Тесноглидек, крупнейшие пролетарские писатели Иван Ольбрахт и Мария Майерова. Творчество Йона, казалось бы, стояло в стороне от идейных и художественных исканий этих его сверстников. Но если взглянуть на эволюцию Яромира Йона в исторической перспективе, то окажется, что он шел в ногу с ними. Подобно писателям так называемого анархического поколения, он запечатлел романтические порывы молодежи начала XX века, но, рисуя эту эпоху с достаточной временной дистанции, уже мог относиться к этим порывам с легкой иронией. Эпический талант, способность воссоздавать движущуюся панораму общества роднили Йона с Ольбрахтом и Майеровой. В книгах его нет образов сознательных рабочих, но в конце своего жизненного пути писатель приходит к тем же революционным выводам, к которым еще на рубеже 10-х и 20-х годов пришли Ольбрахт, Майерова, Гашек. Многое сближало Йона и с его младшими современниками‑Карелом Чапеком, Карелом Полачеком, Владиславом Ванчурой.

Хотя первую книгу Йона, как мы видели, еще при ее выходе в свет заметил Карел Чапек, хотя талант ее автора высоко ценили такие общепризнанные литературные авторитеты, как Владислав Ванчура и Франтишек Галас, слава пришла к нему с большим опозданием, В 1947 году, когда появилось всего только третье издание «Вечеров на соломенном тюфяке», писатель отмечал свое шестидесятипятилетие. Зато с тех пор они издавались много раз подряд. И это вполне понятно. Книга о народе стала поистине народной, когда сам народ составил основную массу читателей, а буржуазные эстетические предрассудки ушли в прошлое вместе с эпохой, которая их породила.

Сборник рассказов «Вечера на соломенном тюфяке» — первое зрелое художественное произведение Яромира Йона, к идейному итогу которого он вновь и вновь возвращался на всем протяжении своей писательской жизни, — по праву кладет начало знакомству советского читателя с наследием этого оригинального и талантливого художника.

Олег Малевич