В понедельник утром, когда я захлопываю дверцу холодильника и с грохотом ставлю на стойку пакет с апельсиновым соком, Одрина тычет своим пальцем мне в грудь.

— Я знаю, что ты обрюхатил ее.

— Не слишком ли рано для подобных разговоров? — Я отхожу от нее, усмехаясь про себя. — И я ее не обрюхатил.

— Но она беременна. — Ее голос заполняет просторную кухню, отражаясь эхом от стен. — Это до смешного очевидно для любого, у кого есть хоть немного мозгов.

— Тс-с-с… — перебиваю я ее. — Не так громко.

— Почему? Не хочешь, чтобы все узнали об этом? — Она проводит языком по внутренней стороне щеки, ухмыляясь, как ребенок.

— Нет, потому что я не хочу, чтобы ты распускала дурацкие слухи. — Я достаю с полки стакан и наполняю его до краев соком. — Мари не беременна. Думаю, я бы знал об этом.

— Тогда почему она не пьет?

Я фыркаю.

— Каждая женщина, которая не пьет, автоматически становится беременной?

Одрина хмурит брови, подыскивая контраргумент.

— Почему ты так торопишься жениться на ней?

— Потому что я, черт возьми, люблю ее. — Я неторопливо отпиваю сок.

— Но к чему спешка?

— Потому что я, черт возьми, люблю ее, — повторяю я.

— Ты же всегда был против брака, — замечает она. — Твоя светская жизнь похожа на телешоу «Холостяк», только в конце нет ни кольца, ни предложения. Ты просто всех бросаешь.

— Я не могу измениться? — Я приподнимаю бровь. Она молчит. — Одрина, ты ошибаешься. Пожалуйста. Остановись, пока не унизилась еще больше.

— Я не унижена, — говорит она, скрестив руки на своей искусственной груди. — Я просто не понимаю, почему все по уши влюблены в эту девчонку, которая явно что-то скрывает.

Я усмехаюсь, допивая сок, прежде чем опустить стакан в раковину.

— Ну, и почему же ты решила, что она что-то скрывает, госпожа детектив?

Одрина вскидывает руки, сжимает кулаки и стонет.

— Боже, мне кажется, я единственный человек в этом чертовом доме, который все еще в состоянии здраво мыслить.

— Неправда. — Я подхожу ближе, глядя на нее сверху вниз. — Одрина, ты просто злишься. Тебе обидно, что я женюсь не на тебе, и ты сравниваешь себя с ней, потому что не уверена в себе. Ты всегда была такой. Это одна из многих причин, по которым мы с самого начала не подходили друг другу.

Она раскрывает рот и хлопает ресницами, пытаясь сформулировать ответ. В этот момент из-за угла появляется Мари.

— Доброе утро, красавица. — Я кладу свою руку на ее талию, целуя в лоб.

— Фу. — Одрина машет рукой в нашу сторону, затем разворачивается на каблуках и стремительно уходит прочь.

— Что это было? — спрашивает Мари.

— Не поверишь, — говорю я, прикрывая рукой свою ухмылку. — Она думает, ты беременна.

Мари бледнеет, ее лицо становится серым. Могу только представить, как ей было бы неловко, если бы моя семья поверила в то, что я женюсь на ней только из-за ребенка, а не из-за того, что мы «без ума друг от друга». Не потому, что на дворе не пятидесятые и подобное не приветствуется, а потому, что никому не нравится, когда его несправедливо обвиняют.

Все дело в уважении.

И я сделаю все, чтобы Мари было комфортно во время пребывания здесь, и чтобы она не чувствовала ревностную ярость Одрины.

— Я поставил ее на место, — говорю я, обнимая ее за талию и притягивая к себе. — Одрина хочет понять, почему мы так спешим с женитьбой, и, кажется, это единственное, что она смогла придумать.

— Она все еще любит тебя. — Мари смотрит мне в глаза, но я не знаю, что она пытается в них увидеть.

Пожав плечами, я закатываю глаза.

— И?

— И она не отстанет от тебя так просто. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление, — говорит Мари. — Она так просто не успокоится.

— Ну и пусть. Ни ее слова, ни действия не смогут помешать задуманному.