— Приготовьте нам по чашечке кофе и не соединяйте ни с кем!

Войдя вслед за нами в кабинет, генерал закрыл за собой дверь и пригласил сесть. Когда мы уселись по обе стороны длинного стола для совещаний, он с укоризной посмотрел на мать и спросил:

— А вы, значит, меня не узнаете?.. Обижаете старого знакомого! Неужели я так сильно изменился?

И, уловив во взгляде матери недоумение, генерал улыбнулся и продолжил:

— Ну ладно, помогу вам: январь тридцать седьмого… Ивана с тяжелым ранением привезли из Испании… госпиталь… Неужели не помните?

По мере того как он напоминал события двадцатипятилетней давности, мать внимательно вглядывалась в его лицо, на котором возраст и все пережитое за минувшие четверть века оставили свои жестокие следы, но так и не смогли потушить блеск карих глаз и приглушить тембр его звонкого голоса.

На лице матери последовательно отразилась целая гамма воспоминаний. Глядя на нее, я просто физически ощущал, как она вспомнила сначала эти карие глаза, потом этот звонкий голос, а потом ее память убрала седину с волос генерала, разгладила на его лице морщины, и перед ней возникло молодое лицо человека, который когда-то был лучшим другом ее мужа.

— Так это вы?! — словно все еще не решаясь поверить давним воспоминаниям, воскликнула мать.

— Я это, Ирина Федоровна! — подтвердил генерал. — Честное слово, я!..

Наблюдая эту сцену, я еще, конечно, не мог знать, что моего отца и генерала связывала многолетняя дружба, как не мог знать и многого другого, хотя история знакомства матери с отцом была мне известна во всех деталях по ее многократным рассказам. Но в этой истории не фигурировали ни друзья отца, ни прочие его сослуживцы и знакомые, потому что мать никогда мне не рассказывала, в чем заключалась работа отца, кто был его друзьями в те годы: то ли не знала сама, то ли не считала нужным посвящать меня в некоторые подробности, выходившие за рамки их личных взаимоотношений.

Возможно, обстоятельства, при которых мать познакомилась с генералом, так и остались бы для меня неизвестными, но спустя примерно четыре года у меня состоялась еще одна совершенно неофициальная встреча с генералом, можно сказать, на переломном этапе моей чекистской карьеры, во время которой он рассказал мне многое из того, что связывало его с моим отцом и что было совершенно неведомо моей матери, в том числе и об этом эпизоде в госпитале, где после тяжелого ранения, полученного в Испании, лежал мой отец.

Именно тогда генерал познакомился с матерью, хотя, конечно, в момент этого знакомства ни он, ни она и предполагать не могли, что она станет женой чекиста Ивана Вдовина.

Я постараюсь воспроизвести этот эпизод так, как он мне запомнился со слов генерала.

…Они шли по длинному госпитальному коридору: молодой врач Ирина Киселева в белом халате и белой шапочке, из-под которой выбивались густые пряди темных волос, и рядом с ней тридцатилетний статный мужчина в военной форме и в небрежно накинутом на плечи белом халате.

Военный виновато улыбался, слушая, как «врачиха» сердито ему выговаривает:

— Повторяю, это безобразие, товарищ лейтенант! Сначала ваше начальство приказывает нам сделать все возможное, чтобы спасти Вдовина, а на второй день после операции присылает к нему стенографистку! — Голос «врачихи» буквально дрожал от праведного возмущения. — И так продолжается несколько дней! А Вдовин, между прочим, еще в реанимации!

— Ирина Федоровна, поймите, — как мог, оправдывался военный, — его сведения для нас на вес золота! Дорога каждая минута! Я друг Вдовина и…

— А я его лечащий врач! — перебила его Ирина Федоровна. — И несу ответственность за его здоровье!

У двери реанимационной палаты она на секунду задержалась и строго сказала:

— Даю вам пять минут, и никаких разговоров, которые могут неблагоприятно отразиться на его состоянии!

Она взялась за ручку двери и, глядя на военного снизу вверх, тем же строгим тоном продолжила:

— Если вы не выполните мое указание, я доложу начальнику госпиталя и добьюсь, чтобы все визиты к Вдовину были прекращены до его полного выздоровления! Обещайте мне не говорить с ним о делах!

— О чем же нам тогда говорить? — недоуменно пожал плечами лейтенант госбезопасности.

— Обещайте, или я вас не пущу к больному! — настойчиво потребовала «врачиха».

— Ну хорошо, — сдался лейтенант, — обещаю его ни о чем не спрашивать и говорить с ним только о приятном.

— А конкретно? — недоверчиво спросила «врачиха», несколько удивленная тем, что лейтенант так быстро принял ее условия.

— О вас, например, — с улыбкой ответил лейтенант. — Можно?

— Обо мне можно. — Лицо Ирины Федоровны тоже озарила милая улыбка. — Ну ладно, идите, — великодушно разрешила она и открыла дверь.

Лейтенант госбезопасности вошел и увидел своего раненого друга.

Голова и правое плечо Вдовина были забинтованы, небритые щеки ввалились, на бледном лице выделялись только лихорадочно поблескивавшие от высокой температуры глаза.

— Салют, компаньеро Хуан! — бодро сказал лейтенант и поднял правый кулак в интернациональном приветствии.

— Привет, — тихим голосом ответил, Вдовин и попытался улыбнуться. Улыбка получилась какой-то вымученной и совсем не жизнерадостной. Почувствовав это, Вдовин отвернулся.

— И чего твоя «врачиха» паникует? — продолжал с наигранной веселостью в голосе лейтенант. — Выглядишь ты вполне геройски!

— Не ври! — повернул голову Вдовин и прикрыл глаза. — Выгляжу я хреновато… Но это все ерунда. — Он открыл глаза и убрал левую руку, освобождая место на кровати. — Садись, рассказывай, как там?

Лейтенант оглянулся на дверь и развел руками:

— О делах не могу, дал слово твоей «врачихе». Чего доброго, выгонит да еще нажалуется!

— Дай ей волю, так она никого ко мне не пустит, — вздохнул Вдовин, а затем сказал потеплевшим голосом: — Но вообще-то она ничего!

— Да? — с интересом посмотрел на него лейтенант. — Ну, раз ты уж это заметил, значит, дела пошли на поправку!

Он еще раз оглянулся на дверь, затем сел на краешек кровати, наклонился к самой подушке и тихо заговорил почти на ухо Вдовину:

— Ну ладно, пошутили — и хватит, а то времени мне отпущено всего пять минут… Твою информацию о положении в Испании докладывали товарищу Сталину. Он дал ей высокую оценку. Это во-первых… Во-вторых, тебя представили к ордену Красного Знамени, так что крути дырку на пижаме! После выздоровления с тебя причитается… Так, в-третьих, меня просили кое-что у тебя уточнить…

Лейтенант достал из кармана карандаш и маленький блокнотик.

В течение нескольких минут лейтенант полушепотом задавал различные вопросы и Вдовин так же полушепотом на них отвечал. Закончив свои расспросы, лейтенант спрятал карандаш и блокнотик в карман гимнастерки и выпрямился.

— А где сейчас Роман? — поинтересовался Вдовин.

— Его отправили в Саратов начальником областного управления, — ответил лейтенант.

— А Антон? Почему не показывается? — снова спросил Вдовин.

— Его направили работать куда-то на Дальний Восток.

— Зачем? — удивился Вдовин. — Он же германист… На него столько дел замкнуто!

— Новому начальству виднее, — пожал плечами лейтенант.

Вдовин устало прикрыл глаза, полежал молча, а потом сказал:

— Если мне предложат уехать из Москвы, буду проситься в свое управление. Там Карташев, да и другие меня, наверное, еще не забыли.

— Карташев в Москве, — покачал головой лейтенант. — Отозван в распоряжение кадров.

— Жаль, — вздохнул Вдовин, — а кто вместо него?

— Ты его не знаешь, — ответил лейтенант. — В органы он пришел недавно. До этого был на партийной работе. Поговаривали у нас, что он «человек наркома».

— А что это значит — «человек наркома»? — спросил Вдовин.

— А то и значит! — ушел от прямого ответа лейтенант. — Ежов не только центральный аппарат, но и многие областные управления «укрепляет» своими людьми.