Жозеф поманил к себе Кри-Кри.

— Я приготовил тебе подарок, — сказал он, лукаво улыбаясь, и достал из кармана небольшой конверт. — Это пропуск на Вандомскую площадь. — Он протянул конверт Шарло. — Ты, конечно, слышал о завтрашнем торжестве?

— Неужели я увижу, как повалят бронзовую колонну?! — воскликнул Кри-Кри, вспыхнув от радости.

— Ты угадал! Тебе уже посчастливилось: четвёртого сентября ты видел, как свергали живого деспота.[20] Завтра ты увидишь, как свергнут памятник деспотизму.

Кри-Кри восторженно смотрел на дядю. Жозеф обнял его за плечи и так сжал своими могучими руками, что у Кри-Кри занялся дух.

— До свидания, Шарло!

И Жозеф, взяв под руку Варлена, удалился вместе с ним.

Люсьен Капораль, который за всё время не проронил ни слова, встал и молча последовал за ними.

Несколько минут Кри-Кри стоял неподвижно, прислушиваясь к стуку каблуков дяди Жозефа, раздававшемуся за дверями кафе. Потом он осторожно вынул из конверта продолговатую карточку, на которой было написано:

С правой стороны пропуск был украшен флагом республики, с левой — изображением фригийского колпака.[21]

Кри-Кри не верил своим глазам. Он ещё и ещё раз прочитал текст билета. Сомнений не было — так и сказано: гражданину Шарло Бантару. Именно его приглашает Коммуна присутствовать на этом необычайном торжестве!

Кри-Кри снова вложил билет в конверт и громко произнёс любимые слова Жозефа: — Веселей, Шарло! Всё обойдётся!

Насвистывая, Кри-Кри вышел из «Весёлого сверчка». Наконец он может пройтись по улицам Парижа, поглядеть не спеша на строящиеся баррикады и сам принять участие в этом важном деле! Наконец он чувствует себя свободным и в ушах у него не звенит противный голос мадам Дидье! Ещё только полдень. Впереди целый день. А вечером предстоит торжество свержения Вандомской колонны…

На бульваре Ришар-Ренуар Кри-Кри встретил батальон Луизы Мишель.[22] Женщины с ружьями шли правильной, стройной колонной, чётко отбивая шаг под мерные удары двух малолетних барабанщиков.

Женщины были одеты по-разному. Лишь немногие носили синие форменные куртки, кепи с пером и красной кокардой. Некоторые облачились в длинные штаны и блузы, другие — в пышные юбки. Головы у одних совсем не были покрыты, иных украшали заправские дамские шляпки — таких было меньшинство, но чаще всего встречались скромные косынки на гладких причёсках.

Впереди батальона шла Луиза, одетая по-мужски, в военном мундире. Через плечо на ремне было перекинуто шаспо. Револьвер высовывался из-под красного шарфа, окутывавшего её высокую худощавую фигуру.

Луиза долгое время была учительницей в провинции, затем вместе с матерью перебралась в Париж, где продолжала заниматься с детьми в школе.

Решительная, деятельная, мужественная, она вместе с мужчинами самоотверженно защищала Париж с того дня, как версальцы начали атаку города. Когда отдыхал шестьдесят первый батальон, в состав которого входила Луиза, она переходила в другой, не желая ни на минуту прекращать борьбу. Её можно было видеть повсюду, где шли наиболее ожесточённые бои: в Мулино, у форта Исси в Крамаре, а потом в Монруже, наконец в траншеях От-Брюйер. Она неизменно сражалась в первых рядах. О храбрости Луизы слагались легенды.

Не многие поверили бы, что эта суровая, беспощадная к врагам женщина совершенно преображается, когда имеет дело с детьми или с больными. Об этом могли бы рассказать её многочисленные ученицы — для них она была «доброй мадемуазель Луизой». Об этом могли поведать и раненые, которых она лечила и перевязывала в те короткие промежутки времени, когда её руки не держали шаспо.

Кри-Кри провожал глазами батальон, пока он не скрылся из виду. Глядя на этих женщин с хорошей военной выправкой, он вспомнил рассказы о героизме коммунарок-солдат. И снова с завистью подумал: вот и здесь совсем юные барабанщики, едва ли им больше чем по двенадцать лет. А идут они в бой наравне с солдатами.

«Что бы там ни говорил дядя Жозеф, — думал Шарло, — не годится мне по целым дням торчать в кафе, когда весь Париж кипит и бурлит. Добро бы воевали одни только национальные гвардейцы. Но ведь сейчас под ружьём и стар и млад! Взять хотя бы Жака Леметра, сына шахтёра, которого убили под Мецом. Намного ли он старше меня, а шаспо получил! Или Мишель Друэ. Его отец жив, он член Коммуны. И всё же Мишель записался в отряд школьников. Нечего уж говорить о Дюфруа…»

Дядя Жозеф уверяет, что и в булочных, и в кафе, и на фабриках тоже необходимо кому-нибудь работать. «Оставайся, — говорит, — Шарло, в “Весёлом сверчке”, а дальше видно будет».

Слушая Жозефа, Кри-Кри поневоле с ним соглашался. Но стоило ему остаться одному, как тотчас червячок сомнения начинал подтачивать его веру в слова дяди.

«Почему именно я, а не кто-нибудь другой должен работать в кафе? — сетовал мальчик. — Я умею стрелять, у меня в руках всё спорится. Это признаёт даже мадам Дидье, когда не воюет со мной!»

Нетерпение его разгоралось особенно теперь, когда он увидел, как кипит работа по возведению баррикад.

Враг уже стучался в ворота столицы, и парижане наконец взялись за ум.

«В последнее время всё реже и реже представляется случай поговорить с дядей Жозефом, — продолжал размышлять Кри-Кри. — Он по целым дням заседает в ратуше или сражается за стенами Парижа. То ли было, когда мы жили вместе! Тогда он не только объяснял мне всё, что происходит вокруг, но нередко брал с собой в опасные места».

Как-то раз Шарло пришлось, по просьбе дяди, снести переплетённые книги заказчику — профессору, который жил в Латинском квартале.[23] Возвращаясь домой, Шарло проходил мимо открытой веранды небольшого, кафе. Весёлое пение привлекло внимание мальчика. Он остановился около веранды и стал прислушиваться. Припев, который дружно подхватили все сидевшие за столиками, заинтересовал Шарло:

Шарло старался запомнить слова, смысл которых, однако, был не совсем для него ясен.

Вдруг он услышал:

— Эй, Шарло!

Мальчик не успел ещё сообразить, каким образом столь знакомый ему голос мог прозвучать в этом кафе, а уже дядя Жозеф дотронулся до его плеча.

— На ловца и зверь бежит! — пошутил он, пожимая руку племяннику. — Ведь ты любитель стишков, в которых достаётся дармоедам и тунеядцам.

Шарло промолчал, но по дороге домой признался:

— Я слушал, слушал, да так и не понял, о чём вы пели.

Бантар рассмеялся:

— А пожалуй, тебе уже пора разбираться в этих делах. Песенку сложил Виктор Гюго.[24] В ней поэт рассказывает, как император Наполеон Третий вместе с банкирами и промышленниками грабит народ, за гроши покупает труд рабочих и крестьян, занимается спекуляциями, разоряя страну.

Шарло мысленно восстанавливал слова песни. Через минуту он вдруг весело воскликнул, поблёскивая глазами: