Чтобы остеречь стадо от таких неожиданных нападений, пастухи разводят костры, за которыми бдительно следят. Хорошо дежурить у такого костра! Весело потрескивают сучья, ярко вспыхнет и задымит смолка на толстой еловой ветке. Потянет терпким, здоровым смоляным запахом. Дым окутает пламя покрывалом, но огненные языки быстро находят сквозь него выход. Вырвавшись, пламя оживится и пойдёт чертить таинственные узоры в ночном мраке. Кажется, чья-то волшебная рука выводит эти узоры, и, по мере того как она расписывает в воздухе причудливые фигуры и знаки, начинает работать воображение…

Сон неотвратимо протягивал к Яношу свои щупальца. Туманилось сознание, становились неподвижными, будто свинцом налитыми пальцы, а потом и всё тело. Но спать сейчас Яношу никак нельзя. Незнакомый барин кажется ему страшнее волка, против которого, бывало, Янош поддерживал огонь костра. С четвероногим зверем в конце концов справиться можно, а вот чего хочет барин и как поскорее выбраться подобру-поздорову из кареты, пока барская милость не обернулась для него худо?

Словно в подтверждение его опасений, Кошут открыл глаза и неожиданно спросил:

— Ты говоришь, что работал в графском имении. Это не у графа ли Фении?

— У них…

— А не слыхал ли про молодого графского охотника, чья лошадь убила хозяйскую собаку?

У молодого крестьянина вдруг пересохли губы. Он невнятно произнёс:

— Не убила… только здорово лягнула. Собака жива.

— Расскажи, расскажи, — оживился Кошут. — Чем кончилась вся эта история? Что с тем крестьянином стало? Нашли его потом?

Как ни пытался юноша скрыть своё волнение, при последних словах Кошута лицо его покраснело, а глаза испуганно и широко раскрылись. Удивлённый этим, Кошут повторил:

— Я спрашиваю, что стало с беглецом?

— Н-не… н-не слыхал. Этого я не знаю, — запинаясь, пробормотал юноша.

Кошут посмотрел на него в упор и вдруг сам почувствовал некоторое смущение. Не сидит ли перед ним тот самый человек, о котором он расспрашивает? Кошут снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, желая показать, что у него нет и тени сомнения в искренности ответов спутника.

И всё-таки Яношу было не по себе в этом роскошном экипаже. Идти бы сейчас пешком под дождём, по лужам, но зато без страха! До Пешта осталось несколько вёрст, дойти нетрудно. И Янош осторожно, стараясь не производить шума, снял халат, аккуратно сложил его и опустил на скамейку. Затем стал напяливать на себя совсем ещё мокрую рубаху и венгерку, которую Миклош снял со своего плеча ради друга.

Переодевшись, Янош сидел, готовый тронуться в путь, как только гостеприимный хозяин проснётся и даст на то милостивое разрешение.

Кошут, однако, не спал. Незаметно, едва приоткрыв глаза, он следил за своим спутником.

Меж тем Янош, ободрённый мнимым сном Кошута, решился наконец достать спрятанный им в глубь кармана венгерки подарок Каталины — медовый пряник.

Чудная девушка Каталина! Она совсем замучила Яноша в последние дни: насмешничает, дразнит, чуть ли не за дурака считает! А как ласково, как заботливо снаряжала его в путь! И потом вдруг этот пряник!.. Выходит, она задумала его подарить уже давно, когда в «Журавлиные поля», в усадьбу графа, приезжал известный дебреценский кондитер Амбруш, мастер изготовлять настоящие дебреценские пряники, которые славятся по всей Венгрии. Кто может отказать Каталине, когда она просит! Вот и Амбруш не устоял, сделал по её просьбе узорный пряник с надписью глазурью: «Сердце шлёт сердцу от всего сердца!» Оно, конечно, полагается, чтобы такой пряник дарил парень своей невесте, но разве для Каталины законы писаны! Захотела — и подарила ему пряник на дорогу…

Янош вытащил пряник, убедился, что он не размок, полюбовался ещё раз на красную глазурь и сусальное золото и аккуратно спрятал в карман.

Тихонько стряхнув с колен осыпавшийся с пряника сахар, Янош со страхом заметил на себе пристальный взгляд хозяина экипажа.

Краска залила смуглые щёки и даже уши юноши.

— Не смущайся, — ласково сказал Кошут, — я заметил: пряник у тебя не простой, а свадебный… Неужто ты уже жених?

— Жених! — с гордостью ответил Янош, краснея ещё больше от своей лжи или, вернее, хвастовства.

— Поздравляю! — дружелюбно произнёс Кошут. — А знаешь, что я надумал, пока дремал? Стоит ли тебе забираться так далеко — в Рацкеве? Я помогу тебе найти работу в самом Пеште.

Янош не сразу нашёлся, что ответить. На него даже оторопь нашла. Там, на сеновале, беседуя и споря с Каталиной, он готов был утверждать, что самое лучшее для него быть опять с табуном у дяди Бартоша. Но, когда он шёл под холодным дождём, под безжалостным осенним ветром, вспоминая обо всём, что стряслось над ним и его отцом, будущее стало вырисовываться перед ним в самом неприглядном свете. Как-то примет его дядя Бартош? Сытый голодного не разумеет! Дядя Бартош богат, захочет ли иметь дело с беглым бедняком? И вдруг заманчивая возможность устроиться в Пеште — городе, в который он и не мечтал попасть! На душе у Яноша стало легко: сон это или явь, только всё идёт хорошо, и нечего зевать, если счастье само лезет в руки.

— Мне всё равно, Рацкеве ли, Пешт ли, — вымолвил он наконец. — Была бы только работа.

— Что умеешь делать? Ремесло какое знаешь?

Янош подумал, прежде чем ответил!

— Шорником могу. Сбрую чинить умею, по дереву резать.

— Резчик по дереву? — Кошут вспомнил ожерелье Каталины. Теперь он знал, кто сидел перед ним.

— Могу… — уклончиво ответил Янош. Он не решился назвать себя резчиком, хотя на своём недолгом веку вырезал немало трубок, чутор, черенков для ножей и разных безделушек.

— Грамотен? — допытывался Кошут.

— Учился. Читать умею, писать тоже.

— Будешь столяром работать.

Кошут произнёс это тоном, который позволял принять его слова как вопрос и как решение.

Но бездомный юноша видел в них единственный смысл — он получит работу.

— Благодарю вас, добрый господин! — сказал он и отвёл глаза в сторону.

Замок графа Людвига Баттиани в Броде, где нашёл себе приют крестьянский писатель, представлял собой барский дом, расположенный на высоком берегу Малой Кульпы. Небольшая, в частых извилинах река, сливаясь с Большой Кульпой почти у самого подножия замка, стремительно и шумно несёт свои воды в Саву и через её русло попадает затем в широкие просторы Дуная.

Ложе Кульпы обозначало границу между частью Австрийской империи, коренное население которой составляли немцы, и Хорватией, входившей тогда в состав венгерских земель. Поместье Баттиани раскинулось в глубокой долине, окружённой высокими горами, в стороне от больших дорог и вдали от судоходных рек. Казалось, сюда не заглянут слуги меттерниховского сыска; никогда не вздумается им взять на подозрение тех, кому открыт доступ в дом знатного графа. Кошут потому и выбрал это место для преследуемого властями Танчича. Умеренный либерал, Баттиани был в давнишней дружбе с Кошутом и во многом разделял его программу. Граф охотно уступил просьбе Кошута и оказал гостеприимство Танчичу, хотя и не сочувствовал идеям писателя.

Всем обитателям замка, кроме управляющего имением Андреа Видовича, которого Баттиани посвятил в эту маленькую тайну, Танчич был представлен как учёный Ференц Бобор. Было сказано, что приглашённый графом гость работает над книгой о естественных богатствах Венгрии.

Танчич был в этих местах не впервые. Ещё молодым человеком он исходил пешком дороги и тропинки родной страны.

Земля Хорватии всегда его манила. Рассказы о южной части Венгрии, которые он часто слышал из уст отца, хорватского крестьянина, внушали мальчику любовь к родине, и это чувство никогда не покидало Михая. Отец научил его понимать хорватскую речь, и мальчик многое запомнил из рассказов отца.

Несмотря на комфорт, предоставленный гостю в роскошном замке, Михай чувствовал себя пленником в его стенах. И только в часы прогулок, среди великолепной природы, к нему возвращалось радостное ощущение свободы и раздолья.