И Мартын долбал начинавшие устаревать ПУС, не досыпал, не ходил на берег, а когда запутывался в схемах, обращался к артиллерийскому командиру, и тот, не жалея времени, распутывал с ним трудные узлы. В хрущевскую эпоху разворота военной мысли от традиционных пушек к самонаводящимся ракетам молодой Мартын Зайцев готовился пополнить собой редеющие ряды асов нарезной артиллерии. Так что ему было не до глупостей.

И все-таки он женился. Он женился на спокойной девушке, выпускнице филфака, с которой познакомился на вечере в родном училище. Мартын пригласил ее на русский бальный, и они без задора, но и, не ленясь, проделали все необходимые притопы и повороты. Девушка удивляла невозмутимостью. Когда объявили «белый танец», она проплыла по залу, как корабль по проложенному курсу и, оказавшись лицом к лицу с Мартыном, слегка поклонилась. Девушке тоже предстояло распределение, и отправляться в одиночестве в захолустье ей не особенно улыбалось. Все родственники, начиная с мамы, убеждали ее, что замужество – такая же необходимая в жизни вещь, как университетский диплом. И убедили. И Лиза пошла на курсы бальных танцев, где выучила все, что разрешалось в то время танцевать. Русский бальный. Венгерский бальный. Падеспань. Пад-и-патенер. Вальс-гавот. Вальс-мазурка. Вальс. Не так уж мало. Все эти танцы отличались некоторой физкультурностью и отсутствием взаимного прикосновения. Но Лизе это было безразлично. Природа словно бы забыла разбудить в ней женское начало, и мужчины ее, в сущности, не интересовали. Однако жизненную программу нужно было выполнять. И она выполняла ее так же прилежно, как другие, освоенные ей программы: школьную и университетскую. Лиза всегда хорошо училась. И когда однажды, проводив Лизу до парадной, Мартын дисциплинированно испросил разрешение на поцелуй, Лиза поинтересовалась:

– Это нужно?

Мартын подтвердил:

– Да, нужно.

И Лиза спокойно разрешила:

– Целуй.

Они поженились за два месяца до окончания своих учебных заведений.

Первая брачная ночь явилась для обоих первым опытом сексуальной близости. Это происходило в Лизиной квартире. Ее мама ушла ночевать к сестре, оставив молодых наедине.

Мартын забрался в постель и, волнуясь, ждал свою первую женщину. Она скоро пришла, легла рядом. На ней была кружевная комбинация и бюстгальтер. Мартын никогда прежде не видел женщин в белье. Он обнял молодую жену, прижался к ней всем телом. Подумав, Лиза тоже обняла Мартына. Мартын схватил рукой свой горячий набухший член, им овладели сразу два чувства: отчаяние и стыд. Отчаяние – оттого, что вдруг оказалось: если он не воткнется немедленно в женщину, произойдет взрыв. Взорвется сам молодожен. Стыд оттого, что нужно было что-то непотребное делать с Лизой: снимать с нее трусы, раздвигать ноги… Но трусов на умной Лизе, к счастью, не оказалось, ноги она без паники раздвинула сама.

Нельзя сказать, что Мартыну было приятно. Проникнув в щель, он почувствовал неудобство и боль, и, лишь, когда семя толчками ушло из члена, наступило облегчение.

Лиза безмолвствовала. Когда Мартын лежал на ней, она его не обнимала, позволяя свершаться предписанному природой. Потом спокойно сказала:

– Надо сходить в ванную. Сначала я.

Сходила.

Сходил и Мартын. Вымыл свое обмякшее хозяйство, вернулся, лег рядом с женой. Что-то подсказывало, что теперь ее необходимо приласкать. Погладил по плечу, коснулся груди в вырезе комбинации, поцеловал в щечку. Она не возражала, но и не проявила ответного движения. И Мартын уснул спокойным сном. В шесть вскочил по сигналу внутреннего будильника, попил воды из графина и отправился в училище. Лиза спала. Лицо ее было спокойным и серьезным.

В Балтийске, куда попал служить Мартын, Лиза нашла работу в школе. Она была хорошей учительницей, спокойной, рассудительной и добросовестной. Времени у нее всегда было в обрез. Подготовка к урокам, проверка диктантов и сочинений, да еще курсы испанского языка, на которые она записалась, приводили к плотному графику ее вечерней жизни. Курсы были созданы при гарнизонном Доме офицеров. Некоторые офицеры поступили на них с расчетом на возможную командировку на Кубу. Лиза же – с неопределенной целью самосовершенствования. И на курсах этих, в общем, ненужных, училась, как всегда, примерно.

С Мартыном виделась редко. Мартын служил на сторожевом корабле, Сторожевые корабли выходили в район боевой подготовки в пять утра во вторник и возвращались в двадцать три часа в пятницу. Примерно. Иногда на несколько часов позже. Так что на берегу офицерам случалось бывать нечасто. Но это ее не удручало.

Посещения мужа входили в график ее жизни. Она спокойно раздевалась и лежала в постели неподвижно, пока Мартын входил в нее и разражался семенем. Сама она ни разу не испытывала что-нибудь похожее на экстаз. Как женщина образованная, где-то о чем-то, связанным с этим, читала, но стремления к этому не испытывала совсем.

Мартын, в общем, был несколько разочарован прелестями супружеской жизни. За годы затянувшегося воздержания воображение наладилось рисовать картинки какого-то неясного блаженства, улета в недосягаемые сферы. На деле все оказалось проще и неинтересней. Но жить, служить и овладевать специальностью ему это не мешало. Как обстояло с этим вопросом у его флотских товарищей, Мартын не знал: у мужчин не принято болтать на эти темы. Однако извечное стремление к женщине не покидало оторванных от дома моряков – от командира до матроса. Однажды, когда корабль нес месячное боевое дежурство, в офицерской кают-компании показывали кино. Это был чехословацкий детектив с отважной контрразведчицей, молодой красоткой в чине капитана. И вот по ходу сюжета она оказалась на пляже, где исподволь вела наблюдение за каким-то типом. Но наблюдение-то вела, валяясь на песке в таком умопомрачительном бикини, который не закрывал в сущности ничего. Тут командир, человек для остальных офицеров недосягаемый, отделенный от них стеной субординации, вдруг скомандовал:

– Стоп!

Киномеханик остановил бабину. На экране застыло изображение голой по сути дела контрразведчицы. Народ в кают-компании замер. Не было в то время в нашей стране ни «Плейбоя», ни других подобных изданий, так что народ замер в изумлении, созерцая тело прекрасной чешской актрисы. И командир повел себя тогда незабываемо. Он сказал:

– Старший лейтенант Зайцев, поднимитесь на мостик, подмените вахтенного офицера. Пусть спустится, тоже посмотрит.

Проявил заботу.

«Что-то есть в этом во всем, – думал смышленый человек Мартын Зайцев, – если даже командир проявил заботу о вахтенном офицере». Но скоро корабль огласила команда «Боевая тревога! По местам стоять, с якоря сниматься!» И бесполезные мысли выдуло из головы морским ветром.

Вскоре старательного Мартына повысили по службе, перевели со сторожевого корабля на эскадренный миноносец, и он возглавил артиллерийскую боевую часть на том самом эсминце «Озаренный», где проходил два года назад стажировку. Сменил своего наставника, ветерана нарезной артиллерии, переведенного в штаб дивизиона эскадренных миноносцев. Служба шла, и шла неплохо.

Жене, несмотря на отсутствие ярких чувств, не изменял. Если и сходил на берег в других гаванях, то шел чаще всего в читальный зал местного Дома офицеров, где читал толстые журналы и просматривал подшивки «Морского сборника». Он был не чужд литературы и интересовался историей отечественного флота.

Был у Мартына пример для подражания. Всеми уважаемый минер – командир БЧ-3 капитан-лейтенант Юрий Петрович Обозов. Жена Обозова жила в Ленинграде, и Юрий Петрович на берег вообще не сходил. Месяцами. И даже, за исключением отпусков, годами. Серьезный и правильный человек, он без жены не признавал никаких развлечений. Будь то кино, театр или, тем более, кафе-ресторан.

За свою серьезность и старательность по службе Обозов пользовался всеобщим уважением. Командир называл его по имени-отчеству, а товарищи-сверстники – фамильярно-почтительно Петровичем. Ко всему прочему Петрович готовился к вступительным экзаменам в академии, чтобы, поступив, по крайней мере, три года не разлучаться с любимой женой. Академия находилась в Ленинграде.