Российский капитализм был многолик, однако все связанное с эмигрантскими делами на северо-западных окраинах России выглядело особенно отвратительно. Эмиграционные конторы стремились не к расширению круга клиентов за счет более привлекательных цен, но предпочитали склонять продажных и жадных царских чиновников к использованию против конкурентов государственной машины. Тайно работая в интересах Гринберга и братьев Фрейдберг, Мясоедов не просто занимал ту или иную сторону в мелкой распре соперничающих групп еврейских дельцов. Столкновение интересов эмиграционного бизнеса на северо-западных окраинах России имело как внутри-, так и внешнеполитическое значение, поскольку представляло собой реакцию и отчасти следствие яростного соперничества германских, британских и американских пароходных компаний за контроль надо всеми трансатлантическими пассажирскими перевозками. Если за Фрейдбергами стояли интересы весьма могущественных сил, то в еще большей степени это было верно в отношении их конкурентов.

В деле Мясоедова есть одна печальная, но занятная черта: действительно существуют несомненные доказательства того, что Мясоедов был шпионом, работавшим в интересах некой страны — своей собственной. И удивляться туг нечему. Скорее наоборот: в качестве начальника важной пограничной станции он просто обязан был заниматься шпионажем.

В начале XX века российская система военной разведки находилась в состоянии зачаточном, была децентрализована и страдала от недостаточного финансирования. Хотя в обязанности Главного (а после 1906 года — Генерального) штаба входили сбор и анализ разведывательной информации, в реальности большая часть разведывательных операций осуществлялась помимо Штаба — их чаще всего проводили российские военные атташе и служащие военных округов, на которые делилась вся территория империи⁴⁶. Поскольку средний годовой бюджет округа на разведывательную деятельность составлял всего лишь 35 тыс. рублей, чиновникам не оставалось ничего лучшего, как полагаться в получении сведений на другие органы. Одним из таких органов, активно вовлеченным в сбор разведывательной информации, был Отдельный корпус жандармов — с 1880 года служившим в нем пограничным офицерам законом предписывалось исполнять разведывательные функции⁴⁷. Обычно жандармы создавали в приграничных областях сеть информантов, которые, как надеялось руководство, могли сообщить представителям местных военных округов общую картину военных диспозиций по другую сторону границы.

Мясоедов, посвящавший часть своего служебного времени военной разведке, занимался именно этим. Он опрашивал погонщиков, бродячих торговцев и прочих людей, по роду деятельности часто бывавших в Германии. Рекрутировал он и собственных агентов — среди германских рабочих, русских эмигрантов и религиозных сектантов. Инициативный жандарм даже включил в число агентов членов собственной сильно разросшейся семьи: Мясоедов убедил своего зятя, Альберта Гольдштейна, переехать в Пруссию, в Кёнигсберг, чтобы постоянно отслеживать военные передвижения в местной крепости. Однако труды Мясоедова на ниве российской военной разведки выходили далеко за пределы обычных, рутинных задач — он сам, лично, выполнял ответственные разведывательные здания. Весной 1906 года Мясоедов отправился в немецкий город Манхейм, где за 6500 рублей приобрел автомобиль Бенц новейшей модели. Это транспортное средство (со встроенным потайным отделением) многократно использовалось при поездках в Германию. Под видом обычного путешественника молодой жандармский офицер произвел тщательное обследование территории к югу и юго-востоку от Мазурских озер⁴⁸.

Велика ли была та роль, которую играли жандармы, и Мясоедов в частности, в российской военной разведке? А.А. Самойло, руководивший разведывательным бюро в Киевской губернии, впоследствии переведенный в разведывательный отдел Генерального штаба, в целом пренебрежительно отзывался о работе пограничных жандармских офицеров. Сообщаемые ими сведения, утверждал Самойло, зачастую были отрывочны, невнятны и, как следствие, бесполезны⁴⁹. Однако негативная оценка, данная Самойло, опровергается мнением одного из его предшественников в киевской разведке, писавшего, что жандармские офицеры, «живущие постоянно на границе, знакомы вполне с приграничным населением, владеют своей собственной негласной агентурой» и способны принести «громадную пользу негласной разведке»⁵⁰. В самом деле, полный провал усилий российских военных по созданию серьезной агентурной сети на территории Германии неизбежно повышал ценность сведений, которые могли сообщить жандармские информаторы. Даже в апреле 1907 года по платежной ведомости Виленского военного округа проходил всего один агент, проживавший в Германии. Варшавский военный округ не мог похвастаться и этим⁵¹.

Что касается разведывательной деятельности самого Мясоедова, тут мы располагаем свидетельством германского подданного Вальтера Николаи, профессионального разведчика, сделавшего блестящую карьеру — во время Первой мировой войны он возглавлял разведку Германской империи. По словам Николаи, Мясоедов в Вержболово «был одним из самых успешных» оперативников в истории России. Одной из причин этого, с грустью замечает Николаи, было то почтение, которым пользовался Мясоедов благодаря своему участию в императорских охотах Вильгельма П. Личная близость Мясоедова к германскому императору не позволяла прусской полиции не только вмешиваться в его дела, но даже установить наблюдение за ним, хотя имелись более чем достаточные свидетельства того, что этот русский приезжает в Германию не любоваться видами, а шпионить⁵².

В нашем распоряжении пока нет ни одного прямого доказательства, которое могло бы подтвердить слова Николаи. Мне неизвестно о существовании, например, документов, которые могли бы засвидетельствовать роль информации, добытой Мясоедовым, в российских планах военных действий. Если такие документы существовали, то после позорного разоблачения Мясоедова они вполне вероятно могли быть изъяты из архивов. Трудно себе представить, чтобы русский Генеральный штаб смирился с существованием документов, свидетельствующих, что весьма деликатные задачи поручались человеку, оказавшемуся, как считалось, изменником и казненному за это. Однако у нас есть основания утверждать, что разведывательные операции, проводимые Мясоедовым, были далеко не ничтожными и не заурядными. Начнем с того, что половина суммы, уплаченной за дорогой автомобиль, поступила из секретного фонда Генерального штаба с личного одобрения Николая II⁵³. Кроме того, даже беглый просмотр сведений, интересовавших Мясоедова, говорит о его вовлеченности в одну из наиболее важных проблем, стоявших перед российским командованием накануне войны.

К 1900 году стало окончательно ясно, что наиболее вероятный сценарий общеевропейской войны заключался в выступлении соединенных сил Тройственного союза — Германии, Австро-Венгрии и Италии — против России и Франции. Поскольку Германия граничила как с Россией, так и с Францией, в начале военных действий Берлин должен был выбрать одно из направлений для нанесения главного военного удара, при этом обороняя другое. А так как война ожидалась молниеносная, ее результат мог зависеть от ошибочных или верных действий, предпринятых армией той или другой страны в первые же дни и даже часы операции, — из чего, в свою очередь, следовало, что для национальной безопасности России было жизненно необходимо точное знание немецких планов. Реши Германия, обладавшая великолепной мобилизационной способностью, бросить свои основные силы на восток, России следовало распределить свои войска не вдоль границы, а глубоко на территориях Польши и Литвы, чтобы избежать их уничтожения по частям до подхода резервов. Если же, напротив, в начальной фазе войны немецкие войска были бы обращены против Франции, российские войска следовало держать поблизости от границы, чтобы иметь возможность сразу же вторгнуться на территорию Германии и тем самым облегчить положение осажденного союзника. В последние месяцы 1905 года генерал Альфред фон Шлиффен принял именно то окончательное решение, которое попыталась реализовать Германия в августе 1914 года, — как известно, по плану Шлиф-фена целью первоначального удара была не Россия, а Франция. Слухи о существовании плана быстро достигли России, однако полной уверенности в том, что это и есть последнее слово немецкой стратегической мысли, не было — оставалось подозрение, что у Германии имеется альтернативный план большого наступления на востоке⁵⁴.