Кроме того, если революция примет именно то направление, о котором мы говорим, свободный личный почин поможет нам избегнуть всяких помех со стороны эгоистов. На каждой улице, в каждом квартале, смогут организоваться группы, которые возьмут на себя заботу об одежде. Они составят инвентарь всего, имеющегося в восставшем городе и будут приблизительно знать, какими ресурсами он в этом отношении располагает. И очень вероятно, что граждане примут относительно одежды то же правило, как и относительно пищевых продуктов: «право свободно брать всё, что находится в изобилии, и распределение того, что имеется лишь в ограниченном количестве».

Не имея возможности доставить каждому гражданину соболью шубу и каждой гражданке — бархатное платье, общество установит, вероятно, различие между излишним и необходимым, и зачислит — по крайней мере временно — бархатные платья и соболий мех в число предметов излишних, откладывая на будущее вопрос о том, нельзя ли сделать предметом всеобщего потребления то, что теперь составляет предмет роскоши. Обеспечив каждому из жителей анархического города необходимое, можно будет затем предоставить деятельности частных лиц заботу о том, чтобы дать слабым и больным то, что временно будет считаться предметом роскоши, доставить менее крепким то, что не может быть предметом ежедневного употребления всех[8].

«Но ведь это значит подвести всех под один уровень, надеть на всех серую монашескую одежду!» скажут нам. «Это исчезновение всех предметов роскоши, всего, что только украшает жизнь!».

— Вовсе нет! Мы покажем ниже, опять-таки основываясь на том, что существует теперь, что анархическое общество сможет удовлетворить все артистические вкусы своих граждан, не наделяя их для этого миллионными состояниями.

Если только какое-нибудь общество, город или область твёрдо решится обеспечить своим членам всё необходимое (а мы увидим ниже, как понятие об этом необходимом может расшириться до роскоши), ему неизбежно придётся завладеть всем, что служит для производства, т.-е. землёю, машинами, заводами, средствами передвижения и т. д. Оно непременно экспроприирует современных собственников капитала, чтобы передать этот капитал в руки общества.

В самом деле, главное зло буржуазного строя заключается не только в том, что капиталист получает с каждого промышленного или коммерческого предприятия значительную часть барышей, доставляющих ему возможность жить не работая: оно лежит, как мы уже видели, в том, что всё производство, взятое в целом, идёт по совершенно ложному пути, так как его цель — отнюдь не обеспечение благосостояния для всех. Оно ведётся наудачу, — ради барышей, а вовсе не ради общественных нужд.

Мало того: капиталистическое производство и не может быть в интересах всех. Стремиться к этому, значить требовать от капиталиста, чтобы он вышел из своей роли и исполнял такое отправление в обществе, которого он не может принять на себя не переставши быть самим собою, т.-е. частным предпринимателем стремящимся к собственному обогащению. Капиталистическая организация, основанная на личном интересе каждого предпринимателя дала обществу всё, чего от неё можно было ожидать; она увеличила производительную силу рабочего. Воспользовавшись переворотом, произведённым в технике паром, быстрым развитием химии и механики, а также всеми открытиями нашего века, капиталист постарался в своих собственных интересах развить производительность человеческого труда; и достиг он этого в очень значительной степени. Но было бы вполне неразумно возлагать на него какую-нибудь другую миссию. Желать, например, чтобы он употребил эту увеличенную производительность труда на пользу всего общества, значило бы требовать от него благотворительности, а капиталистическое предприятие не может быть основано на благотворительности.

Дать полное распространение, во всех отраслях, этой высокой производительности труда, существующей в настоящее время лишь в некоторых отраслях промышленности, — теперь уже дело общества. А для того, чтобы общество могло обеспечить благосостояние всем своим членам, оно, очевидно, должно завладеть всеми средствами производства.

Политико-экономы ответят нам, может быть, (как они часто это делают), указывая на сравнительное благосостояние некоторых категорий рабочих — молодых, сильных и обладающих специальными знаниями, в известных отраслях промышленности. Нам всегда с гордостью указывают на это меньшинство. Но может ли даже это благосостояние — привилегия немногих, — считаться за ними обеспеченным? Завтра, благодаря беспечности, непредусмотрительности или корыстолюбию хозяина, эти привилегированные рабочие будут, может быть, выброшены на улицу и заплатят целыми месяцами и годами нужды и лишений за то временное довольство, которым они пользовались раньше. Сколько раз мы видели, что даже крупные отрасли промышленности (производство тканей, железа, сахара и проч.), не говоря уже о производствах более эфемерных отраслей, одна за другою приостанавливались и медленно влачили своё существование, то вследствие различных спекуляций, то вследствие естественных перемещений труда, то благодаря создаваемой самими же капиталистами конкуренции. Все главные отрасли выделки тканей и механики пережили недавно (в 1886–1889 году) такой кризис; что же сказать, в таком случае, о тех производствах, для которых периодическая приостановка работ является вообще необходимостью?

А что сказать о цене, какою покупается это сравнительное благосостояние некоторых категорий рабочих? Ведь оно достигается благодаря разорению земледелия, бессовестной эксплуатации крестьянина и бедности народных масс. Рядом с этим незначительным меньшинством, пользующимся некоторым довольством, сколько человеческих существ живёт изо дня в день без обеспеченного заработка, готовые направиться всюду, где только в них окажется надобность! Сколько крестьян работает по четырнадцати часов в день из-за самого скудного пропитания! Капитал вызывает обезлюдение деревень, разоряет колонии и страны с мало развитою промышленностью, осуждает громадное большинство рабочих на отсутствие всякого технического образования, на невозможность получить даже плохенькое знание своего ремесла. Цветущее состояние одной отрасли промышленности постоянно покупается разорением десяти других.

И это не случайность: это — необходимое условие капиталистического строя. Чтобы некоторые разряды рабочих могли получать в настоящее время порядочное жалованье, нужно, чтобы крестьянин был как бы вьючным животным общества; нужно, чтобы население деревни оставляло её и уходило в города; нужно, чтобы мелкие ремёсла скоплялись в бедных предместьях больших городов и выделывали там за ничто множество предметов, за которые покупатель, получающий скудную заработную плату, и не может платить больше. Для того, чтобы плохое сукно находило себе сбыт у скудно оплачиваемых рабочих, портной должен довольствоваться заработком, едва дающим ему возможность не умереть с голоду. Нужно, точно так же, чтобы отсталые восточные страны эксплуатировались западными, негры — европейцами, итальянские землекопы — англичанами и т. д., чтобы в некоторых привилегированных отраслях промышленности рабочий мог пользоваться, при капиталистическом строе, некоторым, хотя бы ограниченным, благосостоянием.

Зло современного строя заключается, следовательно, не в том, что «прибавочная стоимость» производства идёт капиталисту, как говорили Родбертус и Маркс, вслед за Томсоном, — суживая таким образом социалистическую идею и её общее понимание капиталистического строя. Сама прибавочная стоимость является следствием более глубоких причин. Зло заключается в том, что вообще может быть какая бы то ни было «прибавочная стоимость», вместо простого излишка, не потреблённого данным поколением, потому что для существования этой «прибавочной стоимости» нужно, чтобы мужчины, женщины и дети были вынуждены потреблять меньше, чем они производят; чтобы голод и невозможность найти другое приложение своих сил вынуждали их продавать свою рабочую силу за малую долю того, что она производит, и особенно того, что она может произвести.