Книга «Въ русскихъ и французскихъ тюрьмахъ» составилась большею частью изъ статей, которыя я написалъ для англійскаго журнала Ninetechlh Eculary въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ. Въ Англіи тогда началъ пробуждаться интересъ къ русскому освободительному движенію; въ печать, долго находившуюся подъ вліяніемъ агентовъ русскаго правительства, стали проникать, наконецъ, правдивыя свѣдѣнія объ ужасахъ, которымъ подвергали въ тюрьмахъ заарестованныхъ и приговоренныхъ революціонеровъ. Меня попросили написать объ русскихъ тюрьмахъ, и я воспользовался этимъ предложеніемъ, чтобы разсказать про ужасное состояніе нашихъ тюремъ вообще.

— «Революционеры», думалъ я, ведутъ войну съ правительствомъ, и какъ бы съ ними ни обращались ихъ враги, имъ противно плакаться на свою судьбу. Они знаютъ, что они — воюющая сторона, и пощады не просятъ. Правда на ихъ сторонѣ, и они вѣрятъ въ успѣхъ своей борьбы.

«Но есть сотни тысячъ людей изъ народа, которыхъ хватаютъ каждый годъ ни за что ни про что, морятъ по острогамъ, гонятъ въ Сибирь, и надъ которыми издѣвается всякій, кто только натянетъ на себя мундиръ. Объ нихъ надо писать, думалъ я, и попытался разсказать англичанамъ и американцамъ, что такое эта ужасная система русскихъ остроговъ, центральныхъ тюремъ, пересыльныхъ тюремъ, этаповъ и каторги, въ Сибири и на Сахалинѣ.»

Сдѣлать это пришлось, конечно, вкратцѣ, такъ какъ интересъ къ русскимъ тюрьмамъ, у иностранныхъ читателей, можетъ быть только косвенный. Въ матеріалахъ тогда недостатка не было. Русская печать, пользуясь временною свободою при Лорисъ-Меликовѣ, давала много поразительныхъ данныхъ.

Весьма вѣроятно, что я ничего не сказалъ бы въ моихъ очеркахъ о томъ, какъ обращаются въ Россіи съ политическими заключенными, если бы агенты русскаго правительства не вынудили меня къ этому. Встревоженные извѣстіями, начинавшими проникать въ англійскую печать, они принялись отрицать самые твердоустановленные факты звѣрствъ, совершенныхъ въ центральныхъ тюрьмахъ, а Петропавловскую Крѣпость они начали выставлять, какъ образецъ самаго кроткаго, человѣчнаго обращенія со злодѣями-революціонерами. Это — какъ разъ въ то время, когда въ Алексѣевскомъ равелинѣ происходили ужасы, недавно разсказанные въ печати Поливановымъ!

Въ особенности вынудилъ меня къ этому нѣкій англійскій священникъ, Лансделль (Л. Н. Толстой превосходно охарактеризовалъ его въ «Воскресеніи»), промчавшійся на курьерскихъ по Сибири, ничего, конечно, не видѣвшій и написавшій преподленькую книжку объ русскихъ тюрьмахъ. Наши тюрьмы были тогда подъ управленіемъ нѣкоего Галкина-Врасскаго, — чиновника съ претензіями, который собирался созвать международный тюремный конгрессъ въ Петербургѣ, чтобы усилить свое вліяніе въ Аничковомъ Дворцѣ, и нашедшій въ Лансделлѣ нужнаго ему хвалителя его «тюремныхъ реформъ».

Министръ Внутреннихъ Дѣлъ, Толстой, тоже покровительствовалъ этому хвалителю, и даже велѣлъ показать ему Петропавловскую Крѣпость — т.-е., конечно, не равелины, а Трубецкой бастіонъ. Когда же я разобралъ въ англійской печати книжку этого Лансделля, то отвѣтъ на мои замѣчанія былъ написанъ, какъ я узналъ впослѣдствіи, въ Петербургѣ. Тотъ-же г. Галкинъ-Врасскій прислалъ отвѣтную статью, которую англійскій священникъ долженъ былъ напечатать за своею подписью — и напечаталъ въ Coutemporary Review. Мой отвѣтъ на эту статью составляетъ главу VII этой книги.

Кстати, — два слова по поводу этого отвѣта. Писалъ я его въ Ліонской тюрьмѣ. Отвѣтить Лансделлю — т.-е, русскимъ чиновникамъ — было необходимо; Сергѣя Кравчинскаго тогда еще не было въ Англіи; и я торопился написать мою отвѣтную статью, какъ разъ передъ тѣмъ, какъ идти на судъ, и тотчасъ послѣ суда, покуда насъ еще не отправили отбывать наказаніе въ какую-нибудь «Централку». Статья была готова. Но первою заботою французскаго правительства было — строжайше запретить, чтобы что бы то ни было писанное мною противъ русскаго правительства выходило изъ французской тюрьмы. Мнѣ сказали, поэтому, когда я захотѣлъ послать мою статью въ Лондонъ, что это — невозможно. Надо отослать ее на просмотръ въ Парижъ, въ министерство, гдѣ ее задержатъ, если она противъ русскаго правительства.

Къ счастью, докторомъ Ліонской тюрьмы былъ г-нъ Лакассань, писатель по антропологіи, который заходилъ раза два ко мнѣ въ камеру поговорить объ антропологическихъ вопросахъ. Жена его знала хорошо по-англійски, и онъ предложилъ, чтобы она процензуровала мою статью. Директоръ тюрьмы согласился, лишь-бы его отвѣтственность была покрыта. А госпожа Лакассань, конечно, сразу увидала, что статья — именно изъ тѣхъ, которыя не должны выйти изъ тюрьмы; а потому — взяла грѣхъ на свою душу и поторопилась на другой же день отослать мою статью въ Лондонъ. — Хоть теперь, заочно, позволю себѣ поблагодарить ее. Добрые люди вездѣ есть.

Извѣстно, что русскіе министры думали такимъ же образомъ воспользоваться американцами Кеннаномъ и Фростомъ, которыхъ послалъ одинъ американскій журналъ провѣрить на мѣстѣ состояніе русскихъ тюремъ. Но они осѣклись. Кеннанъ выучился по-русски, перезнакомился со всѣми ссыльными въ Сибири и правдиво разсказалъ то, что узналъ.

Теперь ссылка въ Сибирь — по крайней мѣрѣ, по суду — отмѣнена, и кое-гдѣ внутри Россіи понастроили «реформированныхъ» тюремъ. По отношенію къ русскимъ тюрьмамъ моя книга имѣетъ, такимъ образомъ, интересъ преимущественно историческій. Но пусть-же она будетъ хоть историческимъ свидѣтельствомъ того, съ какой невообразимой жестокостью обращалась съ русскимъ народомъ наша бюрократія цѣлые тридцать или сорокъ лѣтъ послѣ уничтоженія крѣпостнаго права. Пусть же знаютъ всѣ, что они поддерживали, какъ они противились тридцать лѣтъ самымъ скромнымъ преобразованіямъ, — какъ попирали они всѣ самыя основныя права человѣка.

А впрочемъ, — точно ли теперешнія русскія тюрьмы измѣнились къ лучшему? Бѣлилъ, да тертаго кирпича тратятъ теперь побольше, — спора нѣтъ — въ разныхъ «Предварительныхъ» и образцовыхъ «Крестахъ». Но суть, вѣдь, осталась таже. А сколько сотенъ самыхъ ужасныхъ старыхъ остроговъ, пересыльныхъ тюремъ и этаповъ остается по сію пору въ рукахъ всякихъ мундирныхъ злодѣевъ! Сколько тысячъ народа ссылается по-прежнему въ Сибирь — только подальше — административнымъ порядкомъ! Сколько злодѣйствъ совершается сейчасъ, въ настоящую минуту, по набитымъ до невозможности тюрьмамъ! Полы, можетъ быть, моются чище; но таже система аракчеевщины осталась, или еще стало хуже, сдѣлавшись хитрѣе, ехиднѣе, чѣмъ прежде. Кто-же завѣдуетъ этими тюрьмами, какъ не тѣ же ненавистники русскаго народа?

Одна изъ главъ этой книги посвящена описанію того, что я видѣлъ во французскихъ тюрьмахъ: — въ Ліонской, губернской и въ «Централкѣ», въ Клерво. Тѣмъ, которые не преминутъ сказать, что тутъ, можетъ быть, есть преувеличеніе, замѣчу только, что этотъ очеркъ, переведенный въ Temps, былъ признанъ во Франціи настолько объективнымъ, что имъ пользовались какъ документомъ въ Палатѣ, въ преніяхъ о тюремной реформѣ. Во Франціи, какъ и вездѣ, вся система тюремъ стоитъ на ложномъ основаніи и требуетъ полнѣйшаго пересмотра, — честнаго, серьезнаго, вдумчиваго пересмотра со стороны общества.

Двѣ послѣднія главы моей книги посвящены, поэтому, разбору глубоко вреднаго вліянія, которое тюрьмы повсемѣстно оказываютъ на общественную нравственность, и вопросу о томъ, — нужно-ли современному человѣчеству поддерживать эти несомнѣнно зловредныя учрежденія?

Если бы мнѣ предстояло теперь написать сызнова объ этомъ послѣднемъ вопросѣ, я могъ бы доказать свои положенія съ гораздо большею полнотою, на основаніи цѣлой массы накопленныхъ тѣхъ поръ наблюденій и матеріаловъ, а также нѣкоторыхъ новыхъ изслѣдованій, которыми обогатилась литература. Но именно обиліе наличныхъ матеріаловъ заставляетъ меня отказаться отъ мысли разработать сызнова этотъ въ высшей степени важный вопросъ. Впрочемъ, онъ настолько настоятеленъ, что несомнѣнно найдутся молодыя силы, которыя возьмутся за эту работу въ указанномъ здѣсь направленіи. Въ Америкѣ такая работа уже начата.