Многія изъ противу-общественныхъ чувствъ, говоритъ д-ръ Брюсъ Томпсонъ[89], да и многіе другіе, — унаслѣдованы нами, и факты вполнѣ подтверждаютъ такой взглядъ. — Но что именно можетъ быть унаслѣдовано? Воображаемая «шишка преступности»? или же что-нибудь другое? — Унаслѣдованы бываютъ: недостаточный самоконтроль, отсутствіе твердой воли, желаніе риска, жажда возбужденія[90], несоразмѣрное тщеславіе. Тщеславіе, напримѣръ, въ соединеніи съ стремленіемъ къ рискованнымъ поступкамъ и возбужденію, является одной изъ наиболѣе характерныхъ чертъ у людей, населяющихъ наши тюрьмы. Но мы знаемъ, что тщеславіе находитъ много областей для своего проявленія. Оно можетъ дать маніака, въ родѣ Наполеона I или Тропмана; но оно же вдохновляетъ, при другихъ обстоятельствахъ, — особенно если оно возбуждается и управляется здоровымъ разсудкомъ, — людей, которые прорываютъ туннели и прорѣзываютъ перешейки, изслѣдуютъ арктическія моря, или посвящаютъ всю свою энергію проведенію въ жизнь какого-либо великаго плана, который они считаютъ благодѣтельнымъ для человѣчества. Кромѣ того, развитіе тщеславія можетъ быть пріостановлено или даже вполнѣ парализовано параллельнымъ развитіемъ ума. Тоже относится и къ другимъ, названнымъ сейчасъ, способностямъ. Если человѣкъ унаслѣдовалъ отсутствіе твердой воли, то мы знаемъ также, что эта черта характера можетъ повести къ самымъ разнообразнымъ послѣдствіямъ, сообразно условіямъ жизни. Развѣ мало нашихъ самыхъ милыхъ знакомыхъ страдаютъ именно этимъ недостаткомъ? И развѣ онъ является достаточной причиной для заключенія ихъ въ тюрьму?

Человѣчество рѣдко пыталось обращаться съ провинившимися людьми, какъ съ человѣческими существами; но всякій разъ, когда оно дѣлало попытки подобнаго рода, оно было вознаграждаемо за свою смѣлость. Въ Клэрво меня иногда поражала доброта, съ какой относились къ больнымъ арестантамъ нѣкоторые служители въ госпиталѣ. А докторъ Кэмпбелль, который имѣлъ гораздо болѣе обширное поле наблюденія въ этой области, пробывши тридцать лѣтъ тюремнымъ врачемъ, говоритъ слѣдующее: «Обращаясь съ больными арестантами съ деликатностью, — какъ будто съ дамами, принадлежащими къ высшему обществу, (я цитирую его слова буквально), я получалъ то, что въ госпиталѣ господствовалъ величайшій порядокъ». Кэмпбелль былъ пораженъ «достойною высокой похвалы чертой характера арестантовъ, которая наблюдается даже у самыхъ грубыхъ преступниковъ, — а именно, тѣмъ вниманіемъ, съ какимъ они относятся къ больнымъ». «Самые закоренѣлые преступники», говоритъ Кэмпбелль, «не лишены этого чувства». И онъ прибавляетъ далѣе: «хотя многіе изъ этихъ людей, вслѣдствіе прежней безразсудной жизни и преступныхъ привычекъ, считаются закоренѣлыми и нравственно отупѣвшими, тѣмъ не менѣе они обладаютъ очень острымъ сознаніемъ справедливаго и несправедливаго». Всѣ честные люди, которымъ приходилось сталкиваться съ арестантами, могутъ лишь подтвердить слова д-ра Кэмпбелля.

Въ чемъ же лежитъ секретъ этой черты характера арестантовъ, которая должна особенно поражать людей, привыкшихъ считать арестантовъ существами, недалеко отошедшими отъ дикихъ звѣрей? Служители въ тюремныхъ госпиталяхъ имѣютъ возможность проявлять присущія людямъ добрыя чувства, и упражняютъ ихъ. Они имѣютъ возможность проявить чувство сожалѣнія, и этимъ чувствомъ окрашивались ихъ поступки. Кромѣ того, они пользовались въ госпиталѣ большей свободой, чѣмъ другіе арестанты, а тѣ изъ нихъ, о которыхъ говоритъ д-ръ Кэмпбелль, были еще подъ непосредственнымъ моральнымъ вліяніемъ доктора, — т.-е. такого добраго и умнаго человѣка, какъ Кэмпбелль, а не какого-нибудь грубаго отставного унтеръ-офицера.

Короче говоря, антропологическія причины, т.-е. недостатки организаціи — одна изъ главныхъ причинъ, толкающихъ людей въ тюрьму; но собственно говоря, ихъ нельзя называть «причинами преступности». Тѣ же самые антропологическіе недостатки встрѣчаются у милліоновъ людей, принадлежащихъ къ современному психопатическому поколѣнію; но они ведутъ къ противу-общественнымъ поступкамъ лишь при извѣстныхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ. Что же касается до тюремъ, то онѣ не излѣчиваютъ этихъ патологическихъ недостатковъ: онѣ лишь усиливаютъ ихъ; и когда человѣкъ выходитъ изъ тюрьмы, испытавъ на себѣ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, ея развращающее вліяніе, онъ несравненно менѣе пригоденъ къ жизни въ обществѣ, чѣмъ былъ до заключенія въ тюрьму. Если общество желаетъ предотвратить съ его стороны совершеніе новыхъ противу-общественныхъ поступковъ, то достигнуть этого возможно, лишь передѣлывая то, что сдѣлала тюрьма, т.-е. сглаживая всѣ тѣ черты, которыя тюрьма врѣзываетъ въ каждаго, имѣвшаго несчастье попасть за ея стѣны. Нѣкоторымъ друзьямъ человѣчества удается достигнуть этого въ отдѣльныхъ случаяхъ, но въ большинствѣ случаевъ подобнаго рода усилія не приводятъ ни къ чему.

Необходимо сказать здѣсь еще нѣсколько словъ о тѣхъ несчастныхъ, которыхъ криминалисты разсматриваютъ, какъ врожденныхъ убійцъ и которыхъ во многихъ странахъ, руководящихся старой библейской моралью, «зубъ за зубъ», посылаютъ на висѣлицу. Англичанамъ можетъ показаться страннымъ, но по всей Сибири — гдѣ имѣется обширное поле для наблюденій надъ различными категоріями ссыльныхъ — убійцы причисляются къ самому лучшему классу тюремнаго населенія. Меня очень порадовало, что Михаилъ Дэвиттъ, съ такой проницательностью анализировавшій «преступность» и ея причины въ превосходныхъ очеркахъ тюремной жизни, сдѣлалъ такое же наблюденіе[91]. Всѣмъ извѣстно въ Россіи, что русскій законъ не признаетъ смертной казни впродолженіе уже болѣе, чѣмъ столѣтія; не смотря на то, что въ царствованія Александра ІІ-го и ІІІ-го политическіе посылались на висѣлицу въ изобиліи, смертная казнь не примѣняется въ Россіи къ уголовнымъ преступникамъ, за исключеніемъ рѣдкихъ случаевъ, военнымъ судомъ. Она была отмѣнена въ 1753 г., и съ того времени убійцы приговариваются лишь къ каторжнымъ работамъ, на сроки отъ 8 до 20 лѣтъ (отцеубійцы и матереубійцы на всю жизнь), по отбытіи которыхъ они становятся ссыльно-поселенцами и остаются въ Сибири на всю жизнь. Вслѣдствіе этого Восточная Сибирь полна освобожденными убійцами; и несмотря на это, едва ли найдется какая-либо другая страна, въ которой можно жить и путешествовать съ большей безопасностью. Во время моихъ продолжительныхъ путешествій по Сибири я никогда не бралъ съ собой никакого оружія; то же я могу сказать и относительно всѣхъ моихъ друзей; каждому изъ нихъ приходилось, въ общемъ, изъѣздить каждый годъ отъ 10.000 до 15.000 верстъ, по самымъ дикимъ, незаселеннымъ мѣстностямъ. Затѣмъ, какъ уже сказано въ одной изъ предыдущихъ главъ, количество убійствъ, совершаемыхъ въ Сибири освобожденными убійцами и безчисленными бродягами, въ общемъ, чрезвычайно незначительно; между тѣмъ, какъ постоянные грабежи и убійства, на которые жалуются сибиряки, совершаются обыкновенно въ Томскѣ и вообще на пространствѣ Западной Сибири, куда ссылаются менѣе важные уголовные преступники, а не убійцы. Въ болѣе ранніе періоды девятнадцатаго вѣка освобожденные убійцы, со слѣдами каторжныхъ клеймъ, нерѣдко встрѣчались въ Сибири, въ домахъ чиновниковъ, въ качествѣ кучеровъ, и даже нянекъ, при чемъ эти няньки относились къ ввѣряемымъ имъ дѣтямъ съ самою материнской заботливостью. Тѣмъ, которые сдѣлали бы предположеніе, что, можетъ быть, русскіе отличаются большей мягкостью характера, по сравненію съ западно-европейцами, я могу въ отвѣтъ указать на сцены жестокости, происходящія во время усмиренія русскихъ крестьянскихъ бунтовъ. Прибавлю только, что отсутствіе казней и гнусныхъ разговоровъ о подробностяхъ этихъ казней, — разговоровъ, которыми арестанты въ англійскихъ тюрьмахъ очень любятъ заниматься, — способствовало тому, что въ русскихъ арестантахъ не развивалось холоднаго презрѣнія къ человѣческой жизни.

Позорная практика легальныхъ убійствъ, до сихъ поръ имѣющая мѣсто въ Западной Европѣ, позорная практика наниманія за гинею (десять рублей) палача[92], для приведенія въ исполненіе приговора, выполнить который самъ судья не имѣетъ смѣлости — эта позорная практика и глубокій душевный развратъ, вносимый ею въ общество, не имѣютъ оправданія даже въ томъ, что этимъ будто-бы предотвращаются убійства. Отмѣна смертной казни нигдѣ не вызвала увеличенія количества убійствъ. Если людей до сихъ поръ казнятъ, то это является просто результатомъ постыднаго страха, соединяемаго съ воспоминаніями о низшей ступени цивилизаціи, когда принципъ «зубъ за зубъ» проповѣдывался религіей.