Сам-то он высоту одолел, не поскользнулся.
— Спасибо за совет, — буркнул Алик, не надевая тренировочный костюм, побежал по полю: двадцать метров вперед, двадцать назад — для разминки.
Догадывался: не в толчке дело. Хороший толчок был, как обычно. Не почувствовал тела — вот беда. Соберись, Алик, не расслабляйся…
Вторая попытка. Разбег… Толчок… Есть!
Пошел на место, недовольный собой. Натянул костюм, сел, ноги вытянул.
— Опять запас минимальный, — недоумевал Пащенко. — Силы бережешь?
Алик промолчал. Сил он не берег, прыгал «на полную катушку». Что-то не срабатывало в отлаженном механизме прыжка. Что? И откуда-то вдруг появилось волнение, мандраж какой-то. В животе засосало. От голода?
Встал, сделал несколько наклонов, приседаний. Вроде отпустило. Пащенко на него с удивлением поглядывал, но в разговор не вступал: захочет Алик — сам заговорит, а пока пусть отмалчивается, если такой стих напал.
Тактичный человек Вешалка…
Высота — сто восемьдесят. Человек десять в секторе осталось. Пащенко уже первый прыгает.
Взял с первой попытки. Красивый у него полет. Все- таки «перекидной» — это вам не «фосбюри-флоп», тут — естественность, легкость, стремительность. А «фосбюри» — придуманный стиль, вымученный.
Файн так не считает. Берет высоту «вымученным» стилем с первой попытки.
Алик еще раз разбег проверил: двенадцать с половиной шагов — точно. Когда он прыгал, не видел никого, даже трибун не слыхал — начисто выключался.
Но в голове словно контролер включился. Следил за тем, как Алик бежал, даже шаги подсчитывал, учел силу толчка, положение тела при взлете. И, как бесстрастный свидетель, отметил холодное прикосновение планки к левому колену. Сбил!
Сороконожку спросили: с какой ноги ты начинаешь идти? Сороконожка задумалась, принялась считать, перебирать варианты и… не сумела шагнуть. Она не знала, с какой ноги начинать.
Алик сейчас напоминал себе эту сороконожку. Просчитывает, как бежит, как летит, а в результате — фиг с маслом. Отключить бы проклятого контролера, не думать ни о чем — только прыгать. Автоматически, запрограммированно… И все же: где ошибка? Что-то не получается при переходе через планку… Не скоординированы движения. Как? Маховая нога идет над планкой… Здесь все в порядке. Дальше — таз и толчковая нога. Вот где ошибка! Не успевает вытащить ногу. Надо резче…
Но во время прыжка — не думать о нем. Приказал себе: слышишь? Не думать!
Легко сказать — не думать. Пошел на вторую попытку, сконцентрировал внимание только на планке. Вон она — тоненькая, матовая, легкая. А если представить себе, что нет ее вовсе? Прыгай для собственного удовольствия и — повыше… Нет, есть планка, лежит она на крошках кронштейнах, чуть подрагивает…
Взял высоту.
Но как тяжко идет дело! И вроде спал нормально, никаких волнений не наблюдалось, с Дашкой не ссорился,
с родителями — мир и благолепие… Перетренировался?
А Валерка Пащенко уже впереди Алика — по попыткам. И летающий Файн впереди. А у Баранова тоже два завала имеются. Остальные участники — подальше, отстали.
Сколько остальных? Раз, два, три… Пятеро. Алик — шестой.
Высота — сто восемьдесят пять. Еще вчера — тренировочная высотка. Как сегодня будет?
Пащенко… Зачастил ногами-ножницами, рыжие кудри — в разные стороны под ветром, толчок… Молодец, Валерочка! Чистым идет, все рубежи — без осечек.
Очередь Алика.
— Отец, толкайся на полстопы ближе к планке.
Обернулся. Александр Ильич стоит, лицо сердитое…
Не оправдывает ваш талантливый ученик надежд…
А совет испробуем. На полстопы ближе — значит, отсюда.
Вернулся к началу разбега, сосредоточился.
— Резче разбег!
Это уже в спину крикнул Леший. И Алик припустился к планке, оттолкнулся, перелетел через нее и, видно, задел напоследок: закачалась она, одним концом даже запрыгала на полке. Удержится?.. Удержалась.
Алик полежал секундочку на теплых матах, успокаиваясь. Что ж, вторая попытка на сей раз отменяется. Может, пошло дело, вырвался из заколдованного круга? Будем надеяться…
Вернулся, молча посмотрел на Александра Ильича: как, мол?
Тот сердит по-прежнему.
— Облизываешь планку. Силы где? Шлялся по ночам?
— Спал дома.
— Так я тебе и поверю… Такое ощущение, что ты потерял прыгучесть. Прыгаешь, как приготовишка…
Ушел. Всего хорошего, Александр Ильич. У вас одно ощущение, у Алика другое. Ощущает он, что любите вы одних чемпионов-рекордсменов. Двести пять — такой результат вас устраивает. Сто восемьдесят пять сантиметров — побоку ученика, бездарен он, неперспективен. Обидно…
— Распрыгался, наконец? — спросил Пащенко.
— Надеюсь.
— А может, ты хочешь мне первенство уступить? Спасибо, не приму подарка. Только в день рождения.
— А я авансом.
— Скорее долг отдаешь. День рождения у меня в апреле был.
Посмеялись, и вроде легче стало. И следующая высота уже не казалась Алику неодолимой. Подумаешь — сто девяносто сантиметров. Брали — не промахивались…
Между прочим, хваленый Баранов выбыл из соревнований. Пошел отдохнуть. Похоже, еще одна надежда Лешего не оправдала себя. А почему, собственно, еще одна? Алик-то прыгает и сдаваться не собирается. Сто девяносто, говорите? Подать сюда сто девяносто!..
Пошел Пащенко. Раз, два, три — высота наша!
— Хорошо, Валера!
— Тебе того же, Алик.
Спасибо… Разбежался. Толчок… Ах, черт, опять ногу не вытянул вовремя…
— Аник, у тебя зад не поспевает за всем прочим.
— Чувствую.
Прав Пащенко. А почему не поспевает? Не хватает толчка? Сильнее надо? А сильнее вроде некуда…
Файн, между прочим, тоже сбил планку. И тоже задом. Хоть слабое, но утешение.
Вторая попытка. Разбег… Не получилось. На этот раз Алик сбил планку грудью, даже не допрыгнул до высоты.
Пришел страх. Что-то больно сжималось в груди, как перед экзаменом — бывало такое знакомое ощущение! — когда из тридцати билетов пять не успел выучить. И думаешь с замиранием сердца: а вдруг попадется как раз один из пяти? Здесь то же: а вдруг не возьму высоту?
Утешал себя: вздор, высота обычная, привычная высота. Но сороконожка уже принялась за отвлекающий внимание подсчет, а страх делал ноги ватными, беспомощными: не то чтобы толкнуться как следует — и разбежаться-то трудно…
Короче, не взял высоту. Снова сбил планку, пошел к своему стулу, молча одевался.
— Уходишь? — спросил Пащенко.
Он понимал, что товарищу сейчас не нужны утешения. Особенно от того, кто счастливо продолжает прыжки, претендует на победу.
А ведь все вышло по-пащенковски: подарил ему Алик первенство в счет грядущего дня рождения. Нет, не подарил — в борьбе уступил, с великой неохотой, с душевными муками. Уступил, потому что оказался слабее — он, Радуга, который Пащенко до сих пор за равного соперника не считал!..
— Пойду. Счастливо допрыгать.
— Я позвоню.
— Ага.
Пошел вдоль гаревой беговой дорожки к раздевалкам. Уже ныряя под трибуны, обернулся, увидел: Пащенко преодолел сто девяносто пять сантиметров, бежал от планки, высоко, по-чемпионски, подняв руки.
Алик не понимал, почему он, одолевавший на тренировках два метра пять сантиметров, не сумел показать здесь хотя бы близкий результат? Двадцати сантиметров до собственного рекорда не допрыгнул. Почему? Почему? Почему?..
А если…
Нет, не может быть! Алик даже головой затряс, как намокший кот. Здесь что-то иное — обычное, спортивное.
И все же другого объяснения не было: дар пропал. Без предупреждения, без снисхождения — как и было обещано.
Когда Алик нарушил условие? Вроде не было такого — не солгал никому. И вдруг вспомнилось: стройка, комната на втором этаже, бидон с краской, разбитое стекло…
Он же обманул прораба, спасая Дашкину честь! Ну и что с того? Главное — обманул, а причины обмана никого не интересуют. Как сказано: «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости, ни из жалости, ни из вредности».