Первый раз он был замешан в деле об убийстве, знал убийцу, был абсолютно в этом уверен - и это привело его в небывалое возбуждение. У него не было сомнений, что убийцей был тот самый посетитель приличного, чуть странноватою вида, который искал покупателя марки «Занзибар 1908 года».

И дело было в том, что это он, Кастелли, навел убийцу на след жертвы. Теперь он должен был исправить свою ошибку, его обязанностью было дать показания в полиции.

Но когда он вошел в комиссариат, энтузиазм его исчез. Имени убийцы он не знал, знал только, что тот - частный детектив. Не мог также, не подставляясь налоговой службе, признаться, благодаря чему детектив напал на след Каннингэма. Эту деталь он решил обойти.

С большим трудом удалось ему попасть к инспектору, и с еще большим вызвать у того интерес. В конце концов, однако, хотя и с большой неохотой, его заявление было зарегистрировано. Полицейский считал, что дело Каннингэма не входит в компетенцию его комиссариата и не рвался поработать на коллег из Флориды. Правда, он старательно записал уклончивые показания Кастелли. Из них следовало, что какой-то частный детектив (описание которого Кастелли дал как можно тщательнее) обратился к нему и выспрашивал, знает ли он коллекционера по фамилии Каннингэм.

Кастелли сказал ему, что некий Каннингэм останавливался иногда в отеле «Риц-Карлтон».

Инспектор поблагодарил его за сотрудничество и обещал, что немедленно передаст информацию в соответствующий комиссариат.

Кастелли торопливо вернулся в магазин, не слишком довольный собой. Он чувствовал, что счет, послуживший детективу отправной точкой, играет во всем деле важнейшую роль, а о нем не было сказано ни слова. И все же чувствовал облегчение - он сделал все, что нужно, теперь очередь за полицией.

Глава XVI

По мере того как шло время, все большей проблемой для Гарри было соседство в камере с Лорин, а точнее, с духом Лорин. Днем двое сокамерников отвлекали его, но как только гас свет, в ночной тьме появлялся ужасный образ убитой девушки с жутким, посиневшим лицом, с вытаращенными глазами и дивной фигурой с тщательно вылепленными выпуклостями. Ледяная дрожь пронизывала Гарри с головы до ног, парализуя его, так что не было сил даже крикнуть своим соседям по камере: - «Она здесь!» - от страха он лишался голоса. И начинался диалог, тянувшийся без конца, иногда даже до первых проблесков рассвета. Гарри спорил с Лорин, пытался оправдать себя, а всю вину свалить на Джо или на Стирлинга. Споря с ней, он все лучше познавал себя и открыл для себя вещь невероятную: он мог быть счастлив с Лорин, они могли стать настоящими друзьями, а не только любовниками. Могли создать настоящую пару. Пытаясь найти оправдание, Гарри рассказывал о своем прошлом. Казалось, оно его оправдывает: - банда, совершившая сотни налетов, исправительный дом, а потом Джо Хаммер.

Его бесконечная исповедь, беспрестанно начинавшаяся снова, ночь за ночью, облегчала его состояние, приносила успокоение, убаюкивала его совесть. И каждую ночь перед рассветом Лорин словно воскресала - становилась живой, радостной, полной очарования. Гарри открывал в ней все большие достоинства. Признавал все свои ошибки. Главное, он без подготовки бросил Лорин в объятия Стирлинга. Но Джо так настаивал, торопил Гарри. В отношениях с женщинами Джо всегда был непорядочен, не видел разницы между лишенной всяких предрассудков профессионалкой и девушкой, имевшей всего одного любовника. С каждым днем Гарри чувствовал все большую обиду на Джо. Он не испытывал никакой потребности установить с ним контакт или попытаться восстановить отношения.

Иногда Гарри давал настолько увлечь себя мечтам, говоря себе, что они с Лорин могут все начать снова. «Начинаю сходить с ума, - думал он, - забываю о том, что случилось».

Угрызения совести ужасно терзали его. Странно, он чувствовал, что становится свободным человеком. Освобожденный от материальных потребностей, от нужды добывать деньги, он начинал по-настоящему любить Лорин.

Когда он сказал об этом адвокату, тот как-то странно взглянул на него.

Скоро он прошел еще одну психиатрическую экспертизу, но результаты не внесли в дело ничего нового, и ничего хорошего тоже. «Пониженные моральные устои», - заключил психиатр. Это утверждение Бену не понравилось. Так Гарри узнал, что может и хорошо, что он не знает географии, но зато плохо, что в его ситуации снижены критерии морали.

Вопреки предположениям Бена, воспоминания о несчастной Лорин не меркли со временем. Даже наоборот. Как машина, проезжающая по тому же месту, все углубляет колеи, так и непрерывные мысли об одном и том же все отчетливее вызывали из памяти Гарри жуткий образ убитой. Воспоминания становились все страшнее и болезненнее. Обе Лорин, живая и мертвая, начали существовать в мыслях Гарри независимо друг от друга.

Чтобы как-то справиться с этим, он начал воображать, что Лорин будет ждать его, когда он выйдет из тюрьмы. Эти мечты улучшили его самочувствие, он начал мечтать наяву так часто, как только мог себе позволить. Дошло до того, что в свои планы на будущее начал посвящать Бена Хехта. Тот не протестовал, только был все более обеспокоен.

Как-то в понедельник он, наконец, сообщил:

- У меня новости насчет Джерми. Меня вызывает инспектор Самбер. Он не стал бы меня беспокоить, не будь у него чего-нибудь важного.

Глава XVII

Комиссариат в Манхеттене, которому подчинялись двенадцать полицейских участков, был заведением пыльным и неухоженным. Вход его напоминал с десяток лет не ремонтируемый и неделю не убиравшийся холл провинциального банка. За стойкой ждали двое чиновников в мундирах, копавшиеся в бумагах. На барьере лежали их фуражки. Вооруженный полицейский сторожил кучку задержанных на скамье под стеной. Какой-то бродяга подпирал стену.

- Заберите его! - бросил комиссар Самбер вооруженному стражнику. - Отправьте его в камеру!

Он не обращал никакого внимания на адвоката, ждавшего под дверью его кабинета. Тут Самбер был у себя и никто не имел права ему приказывать. Он хотел подчеркнуть это даже перед Беном Хехтом.

Последний, в элегантном костюме из исключительно дорогого материала, умел приспосабливаться к обстоятельствам. Лицо его сохраняло любезное и добродушное выражение.

Адвокат с его гривой седых кудряшек, с хитрой усмешкой, с фальшиво любезной миной и золотыми зубами, был личностью, чей вид совершенно не соответствовал истинному характеру. Честно говоря, инспектор его немного побаивался, поскольку Бен Хехт поддерживал тесные отношения с некоторыми боссами преступного мира. Он его даже уважал, поскольку Бен был богат и в совершенстве знал свое дело. Самбер разыгрывал перед ним роль неподкупного полицейского - стража морали, что, кстати, было ему к лицу. Несмотря на это, Бен Хехт считал его занудой.

Инспектор уселся за свой огромный стол, долго копался в бумагах.

- Вы позволите? - спросил адвокат, придвигая себе кресло.

Инспектор поднял взгляд, но не сказал ни слова и продолжал копаться в бумагах.

- Я должен вас разочаровать, - наконец заявил он, - ваш детектив до сих пор не появился в своем бюро и не инкассировал чек. Я сделал все, чтобы изловить его, но шансы, что он попадет в наши руки, минимальны.

- Минутку, минутку, - удивленно остановил его Бен Хехт. - Что вы хотите сказать?

- Хочу сказать, что этот парень здорово вас надул!

- У вас есть какие-то новости?

- Представьте себе, - продолжал Самбер, - что странным образом мне позвонил некий Кастелли, который хотел поговорить с одним из моих коллег. Поскольку того не было, я спросил, в чем дело, и он ответил: «Я дал показания по делу Каннингэма, касающиеся частного детектива». Я обещал передать все коллеге, но это его не удовлетворило, он настаивал, чтобы я не забыл. И собственно, из-за его настойчивости слова «частный детектив» соединились у меня с нашей историей. Короче, этот Кастелли очень хочет найти убийцу Каннингэма…