— Ну… Для постмодернизма-Д не нужна машина времени.

— О! Оригинально! – доктор Гюискар улыбнулся, — Но для постмодернизма-Ф реальная машина времени тоже не обязательна. Хватит и виртуальной прогнозной машины.

— Ладно, — сказал майор, — тогда я, как в примере с демоном, и скажу, что модель-Д, это общество у, которого бытие порченное, ненастоящее.

Возникла пауза, а потом Гюискар медленно трижды хлопнул в ладоши.

— Да! Постмодернизм-Ф расширяет бытие общества, за счет добавки многовариантного будущего, существующего одновременно с настоящим, а постмодернизм-Д погружает общество в деградированное бытие, состоящее из фальшивого прошлого и застывшего настоящего, в котором де-факто ничего не происходит, а лишь произвольно меняются смыслы. Диалектически, модель-Д — это небытие людей. В нем не может существовать субстанциональные субъекты, поскольку прошлое переменно, а будущего нет вовсе.

— Извините, Мартин, но я не знаю, что такое «субстанциональные субъекты».

— Это – ответил Гюискар, — человеческие индивиды с их персональной историей, и с их персональными желаниями, суждениями, устремлениями, и планами на будущее.

— Хм… Я не понял, Мартин, а что помешает им существовать в модели-Д?

— Им помещает ключевой принцип модели-Д, это очевидно. Вы читали Оруэлла?

Майор Турофф утвердительно кивнул.

— Да, я читал, но довольно давно.

— Хорошо, — Гюискар улыбнулся, – а вы помните там термин «не персона»?

— Да, это я помню. Такая форма ликвидации инакомыслящих, когда кроме физического уничтожения, проводилась еще и стирание информации об уничтоженной персоне. По некоторым данным, именно так борются с инакомыслием в Иране и Северной Корее.

— И у нас во Франции, — сказал Гюискар, — именно так исчезла Фелиси, моя дочь.

— А-а… — начал Турофф, но решил, что лучше просто сказать, - …Мне жаль, Мартин.

— Вы подумали о другом, — немедленно отреагировал Гюискар, — говорите, это важно.

— Ну… — майор вздохнул, — …Я хотел уточнить: ваша дочь умерла, а не исчезла.

— Вот тут вы неправы. Скажите, вы читали полицейское досье на Фелиси?

— Да, это было моей обязанностью.

— Понятно, что это было вашей обязанностью. И что вы скажете об этом досье?

— По-моему, — честно признался Турофф, — там много подтасовок.

Гюискар прервал его, резко ударив кулаком по столу.

— Это не подтасовки, а псевдо-биография молодой особы, которая сразу по окончании средней школы перешла к жизни в притонах, и к торговле своим телом за наркотики. В финале – смерть от передозировки фенобарбитала после платного секса с несколькими случайными партнерами. Нечего расследовать. Никто не будет всерьез рассматривать версию о групповом изнасиловании и казни путем смертельной инъекции. Не так ли?

— Мне, — ответил Турофф, — трудно с вами согласится. Как я уже сказал, в досье полно подтасовок и, если бы это зависело от меня, то я бы открыл дело об убийстве.

— Это непроверяемое утверждение, Отто. Ведь от вас ничего не зависит.

— Мартин, вы напрасно так думаете. И, если вы намерены вывести убийц на чистую воду, чтобы добиться открытого суда, то я обещаю вам помочь.

— Фу, — Гюискар скривился, — что за ерунду вы говорите? Какой открытый суд, если казни студентов из клуба франко-дзен были одной из мер по укреплению молодого новейшего порядка в Европе, после принятия закона Ван дер Бима? Хотя, этот слизняк Ван дер Бим только внес закон, а настоящих инициаторов мы выявим в нашем эксперименте.

Вот теперь Турофф понял всю картину. Январские зачистки ни для кого в полиции не являлись тайной. Но, выглядело все так, будто мишени — только студенты-мусульмане, состоящие в клубах салафитского толка. Ходили слухи, что жертвами зачисток порой становились студенты из других «анти-христианских» религиозных клубов. Что ж, это значит, что слухи возникли не на пустом месте. Турофф кивнул и тихо произнес.

— Значит, клуб франко-дзен…

— Вы удивились, но не сильно, — заключил доктор Гюискар.

— Да, — сказал майор, — но, все-таки, я уверен, что можно добиться суда.

— А смысл, Отто? Какой смысл?

— Смысл? – переспросил Турофф, — Ну, как минимум, наказать виновных.

— Вот, — сказал Гюискар, — еще один философский вопрос: что такое вина? На кого она ложится в случае, если криминальные акты негласно инициируются партией власти?

— Это не философский вопрос, — возразил майор, — есть Нюрнбергский прецедент. Вина ложится, во-первых, на всю партию, а во-вторых, на отдельных деятелей.

— Знаете, Отто, выводы Нюрнбергского процесса как раз поднимают тот философский вопрос. В Нюрнберге победители, оккупировавшие Германию, судили побежденных. Процесс был политическим, а итог был заранее ясен. Побежденный всегда виновен.

— Мартин, не мне тягаться с вами в полемике. Но скажите: чего вы добиваетесь?

— Ничего. Ведь я теперь не субстанциональная персона, а всего лишь демон, временно присутствующий в испорченном бытии, в функциональном качестве орудия кармы.

Тут майор Турофф вспомнил, что имеет дело с Ганнибалом, и даже удивился, что так надолго (почти на час) мог забыть об этом. А тем временем, приближался следующий гротескный акт шоу с политиками-заложниками во Дворце Европы.

…

Как и следовало ожидать, для ответа оказался выбран лидер Фракции Народа Европы (христианско-консервативной партии, имеющей большинство в евро-парламенте).

Обычный надутый индюк-чиновник лет 60, по имени Иоганн Зеештейн.

— У вас готов ответ? – спокойно поинтересовался Гюискар.

— Да, у меня готов ответ, и я хочу уточнить: это общая позиция все фракций.

— Тем лучше, мистер Зеештейн. Начинайте, я вас слушаю.

— Прежде всего, — произнес глава фракции большинства, — я хочу напомнить, какая была обстановка в Евросоюзе на протяжении двух десятилетий, до принятия закона о защите европейской цивилизации. Народы Европы, отравленные пропагандой толерантности и мультикультурализма, неоязычества, неомарксизма, неошаманизма, легких наркотиков, интернет-порнографии, и сексуального промискуитета, включая гомосексуализм, были близки к необратимой гибели – сначала духовно-культурной, потом демографической. Европу наводнили орды исламских фундаменталистов, а коренные европейцы иногда боялись выйти на улицу. Среди европейцев критически упала рождаемость. Молодежь, получив образование, зачастую мигрировала в Америку. Но, перед лицом катастрофы, здоровое ядро европейской нации, объединенное христианской религией, нашло силы сплотиться вокруг церкви, и провести спасительные реформы. Закон Ван дер Бима был важной, и одной из первых ступеней таких реформ, которые сразу же дали результат и продолжаются при поддержке народов в обновленном общеевропейском доме, откуда изгнаны чужеродные силы исламского фундаментализма и левацкого неомарксизма. В начале наш путь к свободе и к реставрации исконной культуры труден, и враг надеется посеять смуту в наших рядах. Каждую нашу ошибку враг стремиться представить, как преступление, а каждого, кто случайно оказался обижен – сделать своим агентом. Но, освобожденные народы Европы полны решимости двигаться по избранному пути, а парламент Единой Европы готов разъяснять свою позицию всем, кто спросит. Даже предубежденным людям, таким как вы, мистер Гюискар. Я закончил. Благодарю вас.

Иоганн Зеештейн собрался было сойти с трибуны, но доктор Гюискар остановил его короткой решительной фразой.

— Вернитесь назад мистер Зеештейн, у меня есть вопросы по вашему выступлению.

— Да? Ладно, — глава фракции вернулся к микрофону, — спрашивайте, мистер Гюискар.

— Спрашиваю. Судя по вашим словам, инициатором было (я цитирую) «здоровое ядро европейской нации, объединенное христианской религией». Но, это фигура речи, за которой должны стоять конкретные имена. Прежде всего, имена лидеров. Обычно в объединениях такого рода — один лидер. Реже – два, три, или чуть больше. В любом случае, это небольшое число людей, которых можно назвать поименно. Назовите их.