Так что не стал Турофф ничего объяснять лейтенантам про патера, а сделал еще глоток бренди, закрутил обратно крышку, и вернул фляжку второму лейтенанту.

— Спасибо, парень.

— Не вопрос, мсье! Вы так круто отработали этого сатаниста.

— Не очень круто, — ответил майор, — и не сатаниста, а ассаргадониста.

— Все-таки, это был сатанист, — заметил первый лейтенант, — я уже глянул по Интернет библейскую энциклопедию. Так вот: Ассаргадон был ассирийский король, который в ветхозаветные времена правил Вавилоном. Ясно, что сатанист.

— Кстати, это существенно! — сказал спец-комиссар Журбен, — Сейчас надо будет что-то говорить прессе, и не случайно патер приехал. Церковь же в курсе этого, про Вавилон.

— Церковь, конечно, в курсе про Вавилон, — согласился Турофф, — но давай, Пьер, ты это сделаешь без меня. Можешь рассказать им про адскую сатану с гекосогеном, получить благословение, потискать журналисток, там вроде, есть две-три не очень страшные...

— Отто! – укоризненно перебил Журбен, — Без тебя обойтись никак невозможно!

— Еще как можно, — возразил майор, — тем более, я же выпил. Вдруг ляпну что-нибудь?

— Не ляпнешь. Для тебя два глотка бренди, это вообще ничего, я–то тебя знаю.

— Еще, Пьер, ты знаешь, как я не люблю вот это, особенно с участием духовных лиц.

— Извини, Отто, но сверху намекнули… Ты понимаешь?

— Ясно. Какой хоть ранг у этого субъекта?

— У какого субъекта?

— Пьер, ты меня отлично понял. Итак: какой у него ранг?

— Викарий, — пробурчал спец-комиссар, которому явно это тоже не очень нравилось…

…Но пришлось участвовать в спектакле. Можно было бы послать к черту, и ему, Отто Туроффу, ничего бы не было. Но Журбен получил бы минус в анкету за недостаточную политкорректность специального оперативного состава. Журбена жалко. У него большая семья, расходы всякие. Ему нужно повышение. «Ладно, — подумал Отто, — а по мне, хоть викарий, хоть ***рий. Приду домой на полчаса позже. Все равно никто не ждет».

Оказалось, что католический поп даже упростил это дело (если можно назвать «делом» общение с прессой). Поп (по сути – после введения закона Ван дер Бима) официальный правительственный чиновник в духовной сфере, позиционировал себя, как центральную фигуру уличной пресс-конференции. Ведь пресечение теракта знаменовало очередную победу церкви над сатанизмом. От майора-переговорщика в этих условиях требовалось только делать решительное лицо и отвечать в стиле:

«Да, мсье викарий».

«Нет, мсье викарий».

«Не могу знать, мсье викарий, этого нет в инструкции».

Точнее, викарий хотел услышать от него нечто более развернутое, однако, после трех упомянутых ответов, понял, что каши с майором не сваришь, и решил: и так сойдет.

Так что, через полчаса майор Турофф был свободен. Группа обеспечения предлагала подвезти его до дома, но он сказал: «На хрена мне домой», и от него тактично отстали. Пожелав коллегам счастливого дня, майор двинулся пешком по одной из улиц старого города, не думая о том, куда идет. Впервые в жизни ему было тошно после абсолютно успешной отработки освобождения заложников. БУДТО БЫ абсолютно успешной. Два обстоятельства существенно омрачали настроение.

Первое – объективное. Отто Турофф, прокручивая в голове свое общение с Ансетти, все больше склонялся к мысли, что дурацкий захват заложников этим параноидным поэтом Ассаргадона представлял собой прикрытие для подготовки другого теракта. Ну, а если в прикрытии задействован заряд 20 фунтов гексогена и захват полтораста заложников, то основной теракт… Даже фантазировать не хочется, что это может быть.

Второе – субъективное. Сегодняшнее влезание «корней европейской культуры» (т.е., по закону Ван дер Бима – христианской церкви) в полицейскую спецоперацию, стало уже перебором для Отто. Теперь он задумался: «если закон Ван дер Бима действует лишь с января, а духовные отцы уже так загребли своей наглостью, то чего ждать дальше?».

Можно было обдумать дальше любую из этих линий, но Отто Туроффа уже несколько достала слежка. Или, скажем так, нечто очень похожее на слежку. Точнее, некто, очень похожий на агента, неграмотно ведущего наружное наблюдение. Условно «агент» была девушка лет 25, белой расы, среднего роста, спортивно-любительского телосложения, волосы темные, глаза сине-зеленые, лицо овальное, нос курносый, подбородок мягкой скругленной конфигурации, без особых примет. Обувь и одежда: кроссовки, пестрый свободный спортивно-прогулочный костюм, на поясе – пушистая черно-белая сумочка. В принципе, ничего броского, удачный выбор для слежки, но техника работы никуда не годится. Незнакомка постоянно держалась в двух метрах справа и на два шага позади «объекта», как привязанная на невидимой нитке. Тут любой растяпа заметит. Это было настолько странно, что майор даже подумал «уж не заразился ли я паранойей от поэта ассаргадониста?» и, для ясности поставил ряд тестов. Он убыстрял и замедлял шаг. Он петлял, переходил каналы, сидел на набережной, вставал и снова петлял. Но странная девушка все время держалась слева и чуть позади. Это уже перебор, реально...

Отто резко затормозил, сделав полукруговое обходящее движение «полтора шага», и девушка чуть не врезалась в него.

— В шпионов играешь, юниорка?

— Нет, Отто, я просто гуляю, как и ты. Ведь улицы города принадлежат всем, верно?

— Да, — согласился он, — закон не запрещает ходить параллельным курсом с кем угодно, соблюдая дистанцию приватности. Но ты вот о чем подумай. Я могу сейчас пройти по некому маршруту около мили, и мы будем в брошенный мусульманский квартал. Там безлюдно с середины апреля. Я не советую тебе оказываться там вдвоем с незнакомым сомнительным мужчиной. Там кричи — не кричи, никто не услышит. Получится у тебя альтернатива: быть сначала изнасилованной, а затем убитой, или же наоборот, сначала убитой, а затем изнасилованной. Я доходчиво обрисовал картину?

— Спасибо, — она чуть грустно улыбнулась, — Но, как мало позитива в твоем мире, Отто. Правда, у меня не хватает фантазии представить тебя за этим занятием, особенно, если говорить о втором варианте. В первом-то радости мало, наверное, а уж во втором…

— Слушай, юниорка, а, между прочим, откуда ты знаешь мое имя?

— Из TV, — ответила она, — но, не буду врать. Я немного посмотрела на тебя в бинокль.

Майор покивал головой и поинтересовался:

— Ну, и что дальше? Ты что, раньше никогда не видела голых мужиков?

— Голые мужики, — сообщила она, — это привлекательно, если с хорошей фигурой. У тебя хорошая фигура, кстати. Но меня больше зацепило, как ты общался с попом.

— Хм… У тебя что, жучок там где-то был спрятан?

— Нет, — она повертела головой, — я не слышала текста. Я чисто визуально. Знаешь, такой азарт! Жаль, не с кем было поспорить на банку пива, стошнит тебя или нет.

— Слушай, засранка, — ласково, произнес он, — кто ты, и какого хрена тебе от меня надо?

— Если тебе правда стало интересно, — сказала она, — то я Лоис Грюн, редактор колонки «политика» в сетевом журнале «Werelynx».

— Хм... Werelynx, это как Werewolf, только когда превращаются не в волка, а в рысь?

— В общих чертах, так, — подтвердила она.

— Хм… Сетевой журнал «Werelynx»… Фурри, что ли?

Тут Лоис молча кивнула, и майор Турофф напряг мозг, старясь вспомнить все, что ему доводилось читать о субкультуре фурри. Название происходит от английского «furry» (пушистый), а субкультура появилась в 1980-х, в США, как сеть Фан-клубов пушистых зооморфных персонажей из мультиков. Едва возникнув, эта субкультура стремительно разрослась, и не только по числу участников, но и по глубине своей философии. Как ни странно, рисованные существа из мультфильмов для детей привели к совсем недетским выводам в этике и микро-политике. Кто-то задался вопросом: о чем и как думали бы эти пушистые существа, если бы жили реально? Что, если это и есть путь к гармонии? Быть может, люди слишком увлеклось попытками не быть похожими на животных, и стали калечить себя ради этой явно надуманной, паразитной цели? Не пора ли восстановить ментальную связь с живой природой, приняв на себя отчасти образ какого-либо зверя (реального или мифического)? Может быть, тогда мы объективно взглянем на себя со стороны, и ужаснемся тому, как безобразно мы обращаемся с нашей средой обитания, с нашими соседями и друзьями, с нашими любимыми, и с нашей собственной жизнью? Может быть, тогда мы решимся заменить дегенеративный моральный лозунг «давайте очистимся от зверя в человеке» на разумный и естественный для нас лозунг «давайте научимся быть немного зверями». Фурри манифестировали нечто совсем иное, чем все прошлые субкультуры: культ «животного в человеке как мы это понимаем». Конечно, субкультуру фурри проклинали все консервативные идеологии и мировые религии – за моральный нигилизм, за первобытный коммунизм, за сексуальный промискуитет, и за намерение искать себе счастье по-своему, независимо от чьих-то доктрин, требований, социально-статусных пирамид и имущественных цензов…