Бридон коротко обрисовал сложившуюся ситуацию, а под конец спросил:
— Значит, вам все же что-то известно?
— О, вы, наверное, думаете, что я обманул вас тогда, мистер Бридон. Но документ, о котором я говорю, попал мне в руки только вчера ночью. Однако он чрезвычайно важен, ибо доказывает, что бедняга Моттрам покончил самоубийством.
Глава 24
ПИСЬМО
— Быстрая корректировка мысленной перспективы — неоценимое упражнение, — сказал мистер Поултни, — особенно в моем возрасте. Но, признаюсь, кое-что изрядно мешает этому процессу. Выходит, что же, мистер Бринкман никакой не убийца, а совершенно невинный человек, который просто любит по ночам кататься на автомобиле? Я не сомневаюсь, все это имеет вполне удовлетворительное объяснение, но мне кажется, кто-то здесь играл нечестно.
— По-видимому, мистер Эймс, — сказал епископ. — Должен признаться от его имени, что он кое-что утаил, и безоговорочно взять на себя вину за его поступок — если здесь есть вина. Не думаю, однако, что преждевременное раскрытие тайны помогло бы правосудию, впрочем, я и не замедлил представить вам эти бумаги.
— Вы имеете в виду письмо на имя епископа Пулфордского, оставленное в каньоне? — уточнил Бридон. — Письмо с признанием в самоубийстве?
— Господи, мистер Бридон, похоже, вы знаете об этом не меньше меня! Ну что ж, вкратце история такова. Вчера вечером мистер Эймс сказал вам, мистер Лейланд, что прошел за Бринкманом по всему каньону и что в конце концов Бринкман уехал на такси. Но он умолчал о том, что посреди каньона, возле каменного уступа, Бринкман несколько раз подпрыгнул — то ли пытался что-то туда положить, то ли, наоборот, взять. Так вот это что-то, несомненно, и есть документ, который я держу в руках. Мистер Эймс достал его, когда Бринкман пошел дальше, и, увидев, кому он адресован, да еще с пометкой «лично, в собственные руки», счел за благо без вашего ведома отвезти его мне. Как я понимаю, он и вам, мистер Бридон, ничего не говорил.
— Совершенно верно, — кивнул Эймс.
— Отлично, мистер Эймс! — воскликнула Анджела. — Вы не представляете себе, как мы замучились с Майлсом! Он воображает, будто нашел разгадку, а нам не говорит — ну разве не гадко с его стороны? Нет, я ужасно рада, что вы сумели хоть что-то от него утаить.
— Не совсем! — запротестовал Бридон. — Взгляните сюда, мистер Эймс. — С этими словами он показал Эймсу, а затем и остальным документ, который и впрямь сводил на нет все Эймсовы предосторожности. Собственно, это был просто клочок бумаги, исчерканный карандашными каракулями — сразу видно, автор ехал в автомобиле со скверными рессорами на скорости тридцать пять миль в час, да еще по ухабам. Записка была весьма лаконичная: «Пусть Эймс покажет вам то, что нашел в каньоне. Я думал, что это вы. Ф. Бринкман».
— Вот как! — сказал епископ. — По всей видимости, у Бринкмана были некоторые сомнения относительно судьбы документа, попавшего в руки служителей католической церкви. Бедняга, он всегда был непримирим. Но как бы там ни было, мы здесь, мистер Бридон, и все вам рассказали, как примерные мальчики. Я приехал специально, чтобы передать вам этот документ. Однако, по-моему, мистер Эймс правильно рассудил, что конверт с такой пометкой необходимо вручить мне лично, не упоминая о его существовании третьим лицам.
— Что до меня, — вставил Лейланд, — я одобряю его действия. Я не верю во все эти посмертные откровения и предпочитаю уважать секреты покойников. Но если не ошибаюсь, ваше преосвященство тем не менее готовы познакомить нас с содержанием письма?
— Безусловно. Мне кажется, свои последние распоряжения бедняга Моттрам сделал просто из пиетета перед моими взглядами на сей счет. И я не боюсь предать их огласке. Прочитать вслух?
Все согласно кивнули, и епископ, вынув из конверта письмо, приготовился читать.
— Предварительно должен заверить вас, — сказал он, — что я хорошо знаю почерк Моттрама и нисколько не сомневаюсь в подлинности документа. Я совершенно уверен, что это не фальшивка. Позднее вы поймете, отчего я говорю об этом. Итак, слушайте.
«Ваше преосвященство!
Памятуя про наш разговор в прошлый четверг, ваше преосвященство наверняка не забыли, что в тот раз защищал право человека в определенных обстоятельствах покончить жизнь самоубийством, к примеру, когда его жизни грозит неизлечимая и мучительная болезнь. Я, правда, помянул про это вскользь, хотел только пояснить свой следующий довод, а именно: цель оправдывает средства, даже когда эти средства негодящие; главное — была бы цель благая. Ваше-то преосвященство держитесь противоположного мнения: мол, означенная цель не оправдывает означенные средства. Но я все ж таки уверен, что в случае вроде нынешнего ваше преосвященство, скорее всего, примете мою сторону, потому как я действую из лучших побуждений, а вы сами, ваше преосвященство, много раз говорили, что больше этого человеку в сомнительных обстоятельствах никак не сделать.
С прискорбием сообщаю вашему преосвященству, что не так давно я съездил в Лондон к специалисту и узнал, что хвораю неизлечимой болезнью. Я не шибко ученый и название ее написать не сумею, а раз она не из обычных, вашему преосвященству навряд ли очень интересно знать, как она называется. В общем, специалист сказал, что жить мне осталось года два или около того и что под конец меня замучают сильные боли. Вот почему, согласно моим убеждениям, которые я изо всех сил старался объяснить вашему преосвященству, я намерен покончить жизнь самоубийством, как я это сделаю, все узнают еще раньше, чем мое письмо попадет в ваши руки.
Как вашему преосвященству известно, твердых религиозных убеждений у меня нету. Я верую в загробную жизнь и что мы все будем судимы по нашим прирожденным задаткам и по тому, как мы их использовали. Я верю, Бог милостив и примет во внимание наши разногласия насчет того, что такое правильный поступок и каким способом надо его совершать. У меня случались в жизни тяжелые времена, и, может, я не всегда действовал наилучшим образом. Так что теперь, желая примириться с Господом, я решил часть моей собственности завещать лично вашему преосвященству, на нужды пулфордской епархии. Означенная собственность составлена из взносов по страховому полису на дожитие, который я подписал с Бесподобной Страховой компанией. Соответственные распоряжения я направил моим адвокатам, в завещании, сделанном мною на днях.
Я уверен, что ваше преосвященство, будучи духовным лицом, норовите заботиться о своих пулфордских согражданах, а стало быть, эти деньги наверняка пойдут на благие цели, хоть я и не во всем согласный с вашим преосвященством. Ваше преосвященство, конечно, понимаете, что это письмо должно остаться между нами, и не станете никому говорить про то, что я покончил с собой. Ведь если Страховая Компания заподозрит насчет самоубийства, она, скорей всего, откажется платить; такое уж у них правило, они платят, только если самоубийца повредился рассудком, ну а я-то, слава Богу, в полном уме и твердой памяти. Впрочем, если мои приготовления пройдут успешно, присяжные даже не подумают на самоубийство и страховка будет выплачена. Ваше преосвященство должны понять, тут все по справедливости, так как 1) кончая самоубийством, я только приближаю на пару месяцев исполнение приговора судьбы и 2) деньги я завещал не на забавы нескольких себялюбцев, а на то, что послужит духовной поддержкой многим людям, большей частью беднякам. Потому я и пишу лично вашему преосвященству, а другим про это и знать не надо. Я убежден, что Господь простит меня, если мой поступок вообще можно считать дурным, я ведь боюсь физических страданий и шибко хочу, чтобы мои наследники употребили эти деньги на благие дела. Большое вам спасибо за доброе отношение, которое я всегда чувствовал в соборном доме, хоть я и другой веры. Остаюсь
В некоторых местах голос у епископа слегка дрожал, и в самом деле, трудно было остаться равнодушным — ведь автору письма, явно неискушенному в тонкостях языка, стоило неимоверных усилий изложить на бумаге свои добрые намерения.