Майлс бесцельно слонялся по комнате, разглядывая художественные шедевры — непременный атрибут парадных комнат во всех мелких провинциальных гостиницах. Здесь, конечно же, стояло пианино, до ужаса расстроенное, с беспорядочной кипой разномастных сборников церковных гимнов и забытых танцевальных мелодий на крышке. На стене две картины, изображающие ссору и примирение влюбленных, герой и героиня облачены в костюмы для верховой езды. Узенькая книжная полка уставлена наградами из воскресной школы, среди них виднелись один-два новых романа в дешевом издании, наверняка забытые кем-то из прежних постояльцев. Вид Борнмута в уродливой ракушечной рамке. Фотография то ли какого-то местного сквайра, то ли иного лица, верхом на лошади. Несколько портретов, предназначенных увековечить память покойного мистера Дэвиса; он был весьма плотного телосложения, но, судя по всему, предпочитал носить слишком тесные костюмы и особенно рубашки. На каминной полке — целая выставка фотографий: молодые джентльмены в военных мундирах; матрос, вероятно, тот самый, что собрал диковинную коллекцию открыток с видами (она лежала в альбоме под специальным столиком); три свадебные группы, должно быть родня, — словом, детектив, заинтересованный подобными проблемами, мог наглядно ознакомиться здесь с необычайно долгой и запутанной историей бедняков.

У Бридона все это вызвало только сильнейшую досаду. Осматривая место преступления или какого-то загадочного происшествия, он любил походить там, потолкаться среди мебели, поглазеть на книги и безделушки — вдруг да расскажут что-нибудь о людях, с которыми он имеет дело. Если даже улик против них не найдешь, говаривал он, по крайней мере проникнешься обстановкой их жизни. Моттрам не потрудился соблюсти правила игры, умерев в деревенской гостинице, где его индивидуальность никак не могла оставить следа; эта парадная гостиничная комната ничем не отличалась от других парадных комнат, в других гостиницах, и мертвое тело наверху, изъятое, вырванное из привычного окружения, окажется нелегкой загадкой. В номере наверняка висит над умывальником коврик с изречением, наверняка есть там и большой гардероб с одеждой, пересыпанной шариками от моли, и дешевый оттиск «Пробуждения души» — типичная гостиничная комната, ничего собственно моттрамовского в ней не было и нет.

— Слушай, — неожиданно сказала Анджела, — Моттрам, по-видимому, наезжал сюда весьма регулярно, притом обязательно в сезон рыбной ловли. Тут есть несколько превосходных образчиков его подписи; последний автограф оставлен всего два дня назад!

— Гм, да ну? — отозвался Бридон. — Уже и подпись в книге оставил? С датой?

— Угу. Вот смотри. И. У. Моттрам, тринадцатого июня, а дальше тире и пробел. Наверно, он не знал точно, до какого числа пробудет.

— Ну-ка, ну-ка… Нет, знаешь, все вообще как-то не так. Это ведь не журнал регистрации постояльцев, а книга отзывов. Люди, оставляющие в ней записи, не указывают, до какого числа пробудут.

— Вообще никогда не указывают?

— Никогда. Взгляни, к примеру, Артур Стамп. И почерк, и слог сразу выдают педанта. Приехал он двадцать первого мая и пробыл до двадцать шестого. Уилкинсоны приехали на день позже, двадцать второго, а уехали двадцать четвертого. Но отзыв Уилкинсонов идет первым, ведь они и уехали первыми, понимаешь? И с Вайолет Харрис та же история: ее запись стоит прежде отзыва участников сандемановского праздника. Или вот прошлогодний автограф Моттрама. Никакого пробела он тогда не оставлял и дату отъезда не вписывал. Если что-то вписано позже, так или иначе заметишь, потому что места оставляют либо слишком много, либо слишком мало. Нет, Моттрам изменил своим привычкам, когда написал «тринадцатое июня», поставил тире и оставил пробел, да и вообще, я в жизни не встречал людей, которые помечают отзыв двумя датами.

— Ну, ты иной раз и завернешь!.. Нет-нет, чай ты будешь пить за столом. Мне вовсе не хочется, чтобы ты заплескал всю комнату… Зачем он, по-твоему, это написал, а? Никто же не собирался проверять, был он тут или не был. А вдруг это фальшивка, сделанная по прошлогодней записи? Тогда, значит, наверху вовсе даже не Моттрам.

— Не спеши, придет время — узнаем… По-моему, смысл имеет только одна версия: он приехал сюда, заведомо зная, что живым не уедет. Потому и решил сделать в книге запись, которая создаст впечатление, будто он прибыл сюда как обычно и намеревался уехать в добром здравии. В таких ситуациях люди упорно не желают замечать, что грубо перегибают палку. Нелепо, конечно, делать отсюда далеко идущий выводы, но, насколько я понимаю, вполне допустимо предположить, что Моттрам всерьез собирался покончить самоубийством, однако хотел обставить все так, будто ни о чем подобном и не помышлял.

— Дата хотя бы правильная, а?

— Разумеется. Какой смысл ее фальсифицировать, если всегда можно проверить по счету. Хозяйки привыкли точно записывать, когда приезжают постояльцы.

— Тогда смотри: он приехал тринадцатого, а вчера утром, во вторник, был найден мертвым. Тринадцатое — это понедельник, выходит, он провел здесь всего одну ночь.

— Ладно, надеюсь, мы сумеем разузнать обо всем у его секретаря. Не больно-то мне охота лишний час наслаждаться обществом миссис Дэвис. А теперь плесни-ка мне еще чайку, если там осталось. Ужас как хочется пить.

Бридоны не убереглись от еще одной порции миссис Дэвис: очень скоро она пришла сообщить, что для них приготовлена наверху большая комната, если угодно, она их проводит, только осторожно — потолок над лестницей низковат, можно ушибиться. Дом и правда был несуразный, как обычно в провинциальных гостиницах, на трех или четырех уровнях; даже из одного номера в другой так просто не попадешь — непременно ходи вверх-вниз или вниз-вверх по ступенькам. На лестничной площадке миссис Дэвис обернулась и театральным жестом указала на дверь, помеченную цифрой «5».

— Здесь! — возгласила она, и целая гамма чувств, прозвучавшая в ее голосе, не оставила сомнений в том, что именно здесь находится. В этот миг, явно повергнув миссис Дэвис в замешательство, дверь отворилась, и в коридор вышел невысокий смуглый джентльмен; как позднее выяснилось, Бридоны совершенно правильно угадали в нем секретаря. Следом за ним, в штатском, шагал полицейский — сей факт не скроешь никакой маскировкой. Обыкновенно Бридон вел свои разыскания самостоятельно, а зачастую и без ведома официальных представителей закона. Однако нынче судьба сыграла ему на руку.

— Ба! — воскликнул он. — Лейланд!

Он не ошибся; однако я не стану утомлять читателя дальнейшими подробностями встречи — удивленными возгласами, расспросами, воспоминаниями, объяснениями. В войну Лейланд и Бридон два с лишним года служили в одном батальоне; было это в ту пору, когда власти наконец осознали, что в Англии определенно не хватает молодежи из хороших семей, которую можно одеть в офицерский мундир, и инспектор полиции, зарекомендовавший себя как результативный работник, с легкостью получил офицерский чин, а после демобилизации с такой же легкостью вернулся на прежнее место. Воспоминаниям о давнем армейском братстве конца-краю не предвиделось, на людей сугубо штатских они только скуку наводили, поэтому Бринкман спустился вниз, а Анджела Бридон ушла к себе, не дожидаясь, когда приятели вдоволь наговорятся; более того, даже миссис Дэвис, которой не удавалось вставить ни словечка, ретировалась на кухню.

— Здорово все-таки, — сказал наконец Лейланд. — Я наверняка останусь здесь на несколько дней, пока мало-мальски не проясню ситуацию. Если ты занимаешься этим же делом, ссориться мы с тобой не станем. Хотя, откровенно говоря, я не вполне понимаю, с какой целью тебя сюда прислали.

— Видишь ли, этот человек застрахован на очень крупную сумму, а Компания по той или иной причине склонна подозревать самоубийство. Если это подозрение подтвердится, они, конечно, платить не будут.

— Я бы на твоем месте повременил с выводами денек-другой. Вам с миссис Бридон не грех и передохнуть немножко… Хотя версия самоубийства в данном случае сразу отпадает.