Осталась только жертва. Дракон был жив, и держали его крепко. Он тоже поплыл, потянув за собой «Бренгалин», заметно теряя силы.

Лодочники своими гранатами старались заставить дракона плыть к кораблю, и в это же время была спущена громадная сеть, каким-то внутренним механизмом она раскрылась, растянулась на воде и снова сомкнулась, как только дракон запутался в ней.

— Лебедки! — заорал Гарцвел.

Сеть поднялась из воды.

Дракон метался. Его громадный вес заставил корабль опасно накрениться.

Гарпунер в куполе схватил катапульту всеми четырьмя руками и с яростным воплем метнул гарпун. Послышался ответный звук — глухой агонии. Гарпун вонзился в голову дракона как раз позади громадных, как тарелки, зеленых глаз. Мощные крылья последний раз страшно ударили по воздуху.

Остальное уже было делом мясников.

Лебедки свое сделали, дракон лежал на платформе, началась разделка.

Валентайн некоторое время следил за кровавым зрелищем, но потом ушел вниз, а когда через несколько часов вернулся, на палубе лежал чистый, как музейный экспонат, скелет дракона, и охотники разбирали его.

— Ты почему такой хмурый? — спросила Карабелла.

— Не могу оценить это искусство, — ответил Валентайн.

Ему казалось, что Гарцвел мог бы забить большой трюм корабля этим косяком драконов. Однако капитан взял только нескольких малышей и одного взрослого, да и то не самого крупного, остальным же дал уйти. Залзан Кавол объяснил, что взяли лишь столько, сколько дозволялось Коронованными прошлых столетий, заботившимися о том, чтобы драконы не вымерли. Стадо можно сократить, но нельзя уничтожать, и если корабль вернется из плавания слишком быстро, его проверят и строго накажут.

Кроме того, важно было быстрее поднять на борт пойманных драконов, пока не появились хищники, и как можно скорее разделать, а команда, охотящаяся с чрезмерной жадностью, не сможет управиться с добычей достаточно эффективно и прибыльно.

После первой сезонной охоты команда Гарцвела несколько смягчилась.

Охотники кивали пассажирам, иногда даже улыбались, работу выполняли радостно. Уже не молчали угрюмо, а смеялись, шутили и пели на палубе.

— Смотри, — сказала Карабелла, — там Залзан Кавол.

Валентайн взглянул. Скандар стоял у поручней, сложив руки, и хмурился.

Похоже, песня ему не нравилась. Что это с ним?

Валентайн засмеялся и хлопнул в ладоши. Залзан Кавол, негодуя, стремительно подошел к нему.

— Милорд, как ты терпишь такое непочтительное…

— Потише с «милордом», — сказал ему Валентайн. — А почему непочтительное?

— Неуважение к страшной трагедии! Неуважение к покойному Коронованному!

— Залзан Кавол, — мягко возразил Валентайн, — неужто ты такой почитатель респектабельности?

— Я знаю, что правильно и что неправильно, милорд. Насмехаться над смертью лорда Молибора — это…

— Полегче, дружище!

Валентайн положил руку на локоть скандара.

— Лорд Молибор давно умер, теперь ему все равно. А я с удовольствием послушал песню. Если я не оскорблен, что же тогда с тобой?

Но Залзан Кавол продолжал ворчать:

— Позволь мне сказать, милорд, ты еще не вполне освоился со своим положением. На твоем месте я запретил бы рыбакам петь эти песни в твоем присутствии.

Валентайн широко улыбнулся.

— А какое им дело до моего присутствия? Я всего лишь пассажир. Выскажи я что-либо подобное, меня тут же выкинут за борт, на корм драконам. Подумай об этом, Залзан, и успокойся, друг. Глупая матросская песня, только и всего.

— Но…, — прошептал Залзан Кавол.

Он отошел.

— Он все принимает всерьез.

Карабелла засмеялась.

— Да, — согласился Валентайн. — Милая, окажи мне услугу: когда моряки закончат работу, отведи в сторону одного — вон хоть того, рыжебородого, пусть он научит тебя словам этой песни. А потом научишь меня. Может быть, Залзан Кавол улыбнется, если я сам спою ее?

Прошла неделя, прежде чем они снова увидели драконов. За это время песенку выучили не только Валентайн и Карабелла, и Лизамона Халтин с удовольствием распевала ее своим хриплым баритоном. Но Залзан Кавол по-прежнему хмурился и недовольно фыркал, слыша ее.

Второй косяк драконов был больше первого, и Гарцвел разрешил взять примерно две дюжины маленьких, одного среднего и одного большого футов на сто тридцать. Так что в следующие несколько дней работали не покладая рук. Палуба стала пурпурной от крови, по всему кораблю сложены груды костей и крыльев, пока команда не рассортировала все это по размерам и не унесла вниз.

На капитанский стол были поданы деликатесы из самых таинственных частей дракона, и Гарцвел выставил бочонок отличного вина, кто бы мог предположить, что у капитана, находившегося на грани банкротства, такие запасы.

— Пилиплокское золотое, — сказал он, наливая щедрой рукой. — Я хранил его для особого случая, а сейчас, без сомнения, он настал. Вы принесли мне большую удачу.

— Твои товарищи — капитаны не обрадуются, услышав это, — возразил Валентайн. — Как бы они за нас ухватились, если бы знали, что мы приносим счастье.

— Они потеряли — мы выиграли. За ваше паломничество, друзья! — крикнул капитан.

Теперь они шли в более спокойных водах. Жаркий ветер с Сувраеля здесь, вблизи тропиков, затих, подул более приятный, более влажный бриз с юго-запада, с далекого Мыса Стоенцар на Альханроеле.

Вода была глубокого зеленого оттенка, летало множество морских птиц, под самой поверхностью воды мелькали яркоокрашенные рыбы — пища драконов. Родмент — архипелаг был уже недалеко. Гарцвел предложил закончить лов: «Бренгалин» мог вместить еще несколько драконов, пару средних и штук сорок маленьких.

Он решил высадить пассажиров и вернуться в Пилиплок, чтобы распродать добычу.

Разговор прервал крик дозорного:

— Драконы!

Это был громадный косяк, в несколько сот драконов. Повсюду из воды высовывались горбатые спины. Два дня «Бренгалин» шел среди них и поработал на славу. На горизонте виднелись другие корабли, но они держались далеко, потому что правила запрещали вторгаться на чужую территорию.

Гарцвел прямо сиял от успехов плавания. Он сам часто подсоблял команде лодочников, что Валентайну казалось необычным, а однажды даже вошел в купол поработать с гарпуном.

Корабль под грузом драконьего мяса осел ниже ватерлинии. На третий день драконы все еще были здесь: резня их не тревожила, и они не спешили уходить.