Валентайн осмотрел всех пилигримов.

Они были разных рас, половина, может, человеческого происхождения, но было много — урунов и гайрогов, скандаров, несколько лименов, были хьерты, а в дальнем конце сидела маленькая группа су-сухерисов. Сеть Леди охватывала все расы Маджипуры, кроме одной.

— Метаморфы когда-нибудь посещали Леди? — спросил Валентайн.

Талинот Изолд ангельски улыбнулся.

— Если пьюривар придет к нам, мы должны принять его. Но они не участвуют в наших ритуалах. Живут сами по себе, словно одни на Маджипуре.

— Может, кто-то из них приходил в другом обличье? — предположил Валентайн.

— Мы бы об этом узнали — спокойно ответил Талинот Изолд.

После обеда их развели по комнатам.

Это были отдельные комнаты, едва ли больше стенного шкафа, в напоминавшей муравейник квартире: постель, раковина, место для одежды и ничего больше. Лизамона сердито осмотрела свою комнату.

— Вина нет, меч отобрали, а теперь еще и спать в этом ящике? Похоже, что я промахнулась, став пилигримом, Валентайн.

— Успокойся, сделай над собой усилие. Мы уйдем с Острова, как только сможем.

Он вошел в свою комнату, находившуюся между комнатами женщины-воина и Карабеллы.

Свет тут же потускнел. Он лег на койку и неожиданно заметил, что засыпает, хотя было еще рано. Сознание покинуло его, и он увидел Леди, бесспорно, это была Леди Острова.

Валентайн много раз видел ее во сне, видел ее ласковые глаза, черные волосы, цветок за ухом, оливковую кожу, но сейчас образ был резче и четче. Он рассмотрел мелкие морщинки в углах глаз, крошечные зеленые камни в серьгах, узкую серебряную полоску над бровями. Во сне он протягивал к ней руки и говорил:

— Мать, я здесь, позови меня!

Она улыбнулась ему, но не ответила.

Они были в саду, и вокруг цвели алабандины. Маленьким золотым инструментом она подстригала цветочные бутоны, чтобы оставшиеся цвели лучше. Он стоял рядом и ждал, когда она обернется к нему, но она все работала. Наконец сказала, не глядя на него:

— Нужно быть очень внимательным к своему делу, чтобы хорошо его выполнять.

— Мать, я твой сын Валентайн!

— Видишь, на каждой ветке пять бутонов. Оставь их, и они раскроются, но я уберу два здесь, один здесь, один там, и цветение будет великолепным.

Пока она говорила, бутоны раскрылись, и воздух наполнился запахом алабандины, а громадные желтые лепестки вытянулись, как тарелки, открыв черные тычинки и пестик.

Леди слегка коснулась их, и в воздухе разлетелась пурпурная пыльца.

— Ты тот, кто есть, и им же будешь, — сказала Леди.

Сон сменился. Леди уже не было, только колючие кусты махали ему жесткими руками, громадные птицы летали над ним.

Затем все смешалось.

Проснувшись, он должен был сразу явиться к своему толкователю снов, не Талиноту Изолду, а другому служителю, тоже лысому и тоже неопределенного пола, но женщине. Столиноп. Эти служители были среднего уровня посвящения, как вчера узнал Валентайн. Они вернулись со Второго Утеса, чтобы обслуживать новичков.

Толкование снов на Острове ничуть не напоминало действия Тизаны в Фалкинкипе.

Не было ни наркотиков, ни совместного лежания. Валентайн просто пришел к толковательнице и описал свой сон. Столиноп спокойно слушала. Валентайн заподозрил, что она имела доступ к его сну, когда этот сон ему снился, и теперь просто хочет сравнить его отчет с собственным восприятием и увидеть, нет ли провалов и противоречий.

Поэтому Валентайн точно, как помнил, передал сон и сказал, что говорил во сне — Мать, я твой сын Валентайн, внимательно следя за реакцией Столиноп. Но он мог с тем же успехом смотреть на меловой утес.

Когда он кончил рассказ, толковательница спросила:

— Какого цвета были цветы алабандины?

— Желтые с черной серединой.

— Приятный цвет. В Зимроеле алабандины с желтой серединой. Какие тебе больше нравятся?

— Одинаково.

Столиноп улыбнулась.

— В Альханроеле алабандины желтые с черной серединой. Можешь идти.

И так каждый день: загадочное замечание, а если не загадочное, то такое, которое можно было истолковать по-разному, хотя истолкование не предполагалось.

Столиноп была как бы хранилищем снов Валентайна, она впитывала их, но не давала советов.

Валентайн начал привыкать к этому.

Он стал привыкать и к ежедневной работе. Каждое утро он два часа работал в саду, полол, подрезал, окапывал, после обеда работал каменщиком, овладевая искусством обтесывать плиты. Затем шли долгие часы медитации. Тут им никто не руководил: просто посылали смотреть на стены.

Своих спутников он почти не видел, кроме как за совместным купанием утром и перед ужином, и разговаривали они мало.

Легко было войти в ритм этого места, отбросив все остальное. Тропический воздух, аромат множества цветов, благородный тон всего, что было здесь, успокаивали и размягчали, как теплая ванна.

Но Альханроель лежал в тысячах миль отсюда, а Валентайн ни на дюйм не приблизился к своей цели, оставаясь на Террасе Оценки. Прошла уже неделя. Во время медитации Валентайн предавался мечтам о том, как соберет своих людей, удерет ночью, тайком пройдет через террасы Второго и Третьего Утесов и появится на пороге Храма Леди. Однако он подозревал, что в месте, где сон — открытая книга, им далеко не уйти.

Это его раздражало. Он понимал, что раздражение ничего ему не даст и учился расслабляться, снимать напряжение, очищать мозг от ненужных мыслей, и таким обратом открывать путь призывному сну, которым Леди позовет его к себе.

Но и это не помогало. Он полол сорняки, обрабатывал теплую плодородную землю, носил ведра со строительным раствором, целыми часами сидел, скрестив ноги, с совершенно пустым мозгом во время медитации, каждую ночь, ложась, молился, чтобы Леди позвала его, да ничего не происходило.

— Долго ли это будет продолжаться? — спросил он Делиамбера однажды в бассейне. — Пятая неделя, а может и шестая — я уже сбился со счета. Сколько я должен здесь быть? Год? Два? Три?

— С некоторыми пилигримами дело происходит именно так, — ответил урун. — Я разговаривал с одним хьертом. Он служил в патруле при лорде Вориаксе. Он провел здесь четыре года и, кажется, вполне смирился с тем, что останется тут навсегда.

— Ему не надо было никуда спешить. Гостиница тут достаточно приятная. Но…

— Неотложные дела на востоке, — закончил за него Делиамбер. — Однако ты осужден оставаться здесь. Парадоксально, Валентайн: ты отрекаешься от цели, но это отречение само по себе цель. Разве ты этого не понимаешь? Твоя толковательница наверняка понимает.

— Конечно, понимаю. Но что мне делать? Как я могу спокойно думать, что придется остаться здесь навеки.

— Нельзя быть уверенным. Но как только ты по-настоящему перестанешь беспокоиться, ты двинешься вперед, не раньше.

Валентайн покачал головой.

— Это все равно, как если бы мое спасение зависело от того, что я никогда бы не вспоминал о джи-птицах. Как бы я ни старался не думать о них, они неотступно будут занимать мой мозг. Что мне делать, Делиамбер?

Других советов у Делиамбера не было.

На следующий день Валентайн узнал, что Шанамир и Виноркис продвинулись на Террасу Начала.

Прошло два дня, прежде чем Валентайн и Делиамбер встретились снова. Колдун заметил, что Валентайн плохо выглядит. Тот сказал с нескрываемым раздражением:

— А как я, по-твоему, должен выглядеть? Ты знаешь, сколько сорняков я выдрал, сколько плит обтесал, а Баржазид сидит в Горном Замке в Альханроеле и…

— Спокойно, — мягко сказал Делиамбер. — Это не похоже на тебя.

— Спокойно? Сколько я могу быть спокойным?

— Может быть тут испытывают твое терпение. В этом случае, милорд, ты провалишь испытание.

Валентайн задумался, а затем сказал:

— Я согласен с тобой. Но, может быть, испытывают мою изобретательность? Делиамбер, пошли мне призывной сон в эту ночь.

— Ты знаешь, что мое колдовство мало чего стоит на этом острове.