— Почему же ты, голубчик, так поздно умываешься? - вкрадчиво спросил толстяк.

— Да. Почему? - грозно повторил вопрос кто-то из:зглубины комиссии.

— Я поздно встал, потому и поздно умылся, - объяснил Костя.

— А почему же ты, голубчик, поздно встал? — продолжал допрос Гусиная шея.

— Потому что поздно лег.

— А почему поздно лег? — в голосе Гусиной шеи послышалось раздражение. Видно, ему не понравилось, что Минаков на каждый вопрос придумывал ответ. Наверное, Косте полагалось не отвечать, а стоять с поник шей головой. Но Минаков не любил стоять с поникшей головой.

— Я поздно лег потому, что читал.

— Что же ты читал, голубчик?

У Кости был сильный соблазн ответить «Основы пищевой промышленности», но он сказал честно.

— «Королеву Марго».

— «Королеву Марго»?

— Ну да. «Королеву Марго». Дюма-отца.

— Дюма-отца?

— Его.

Толстяк молчал, разглядывая Костю. Видно, тот не нравился ему все больше и больше.

— А может, ты, голубчик, не читал «Королеву Марго», а пил?

Комиссия оживилась. Кто-то даже хихикнул.

— Нет, я не пил. Я читал «Королеву Марго».

— Почему же ты не пил? — спросил толстяк невинно.

— Я вообще почти не пью, — сказал Минаков и, не зная зачем, добавил: — Из принципиальных соображений.

— Из принципиальных соображений?

— Да.

— Какие же это соображения?

Комиссия придвинулась к Минакову. Разговор становился все серьезнее.

— Алкоголь разрушает печень.

— Кто тебе сказал?

— Так это же в «Анатомии» написано.

Минаков понимал, что ему давно надо было замолчать, но он не мог остановиться.

— И поэтому ты не пьешь?

— Да.

— Совсем?

— Очень мало.

— Очень мало?

— Совсем мало.

Разговор зашел в тупик. Говорить вроде бы было не о чем, но они не уходили. Костя их понимал. Они долго собирались провести в общежитии неожиданную проверку, договаривались, созванивались, наконец приехали, а в общежитии никого нет — все уже успели удрать на море. Никаких ЧП, никаких нарушений. Что писать в отчете? И вдруг из умывальника вылазит заспанный, явно подозрительный тип. Про него вполне можно написать абзац в отчете: «Пьянствовал всю ночь, допоздна проспал, нарушал режим. В довершение всего нагло себя вел».

— Значит, совсем-совсем мало?

— Да.

— А если мы сейчас тебя на экспертизу?

— Экспертиза покажет кровь стерильной чистоты, может быть, только с примесями чеснока. Вчера я ел чеснок, — сам не зная для чего, сострил Костя.

Это им совсем не понравилось. Но ведь за остроты не наказывают.

— Ладно, иди, — буркнул Гусиная шея.

— На экспертизу? — не понял Минаков.

Комиссия хмуро отвернулась от Минакова. Костя уже думал, что пронесло, но им все-таки, видно, очень не хотелось расставаться со строптивым абитуриентом. Они все еще тянули время, прикидывая, к чему бы придраться.

И вдруг они нашли.

— Кран! Он не завернул кран! — раздался возглас.

— Где? — спросил Гусиная шея радостным голосом.

— Вон!

В дальнем конце умывальника действительно из плохо закрытого крана бежала вода.

— Ты почему не выключил воду? — в голосе Гусиной шеи слышалось плохо скрытое торжество.

— Свой я завернул. Это не мой кран, — ответил Костя спокойно, хотя понимал, что уже все для него кончено.

— А чей же это кран? — спросил Гусиная шея.

Это, конечно, дурацкий вопрос, но теперь было все равно, кто что говорит, и Костя пожал плечами.

— Не знаю.

— Это твой кран!

— Нет, не мой.

— Твой!

— Не мой.

Собеседники помолчали. Гусиная шея тяжело дышал. Затылок его постепенно наливался кровью.

— Твой!

— Не мой.

— Твой!

— Свой я завернул.

Опять помолчали.

— Можно снять отпечатки пальцев, — сказал Минаков.

Это комиссию немного смутило.

— Ну хорошо, — переменил тон Гусиная шея. — Допустим, что это не твой кран, Но почему ты, уходя, не завернул его?

— Не видел.

— Не видел?

— Не видел.

— Так уж и не видел?

— Так уж и не видел?

— Совсем не видел?

— Совсем не видел.

— Ты глухонемой?

— Нет. Не глухонемой.

— Не глухонемой?

— Нет. Как же я бы с вами тогда разговаривал?

Разговор опять иссяк. Все тяжело дышали. Наконец Гусиная шея что-то сообразил.

— Почему ты, уходя, не проверил все краны?

— Зачем мне их проверять? — удивился Костя.

— Как будущий инженер.

— Как будущий инженер?

— Ну да. Что за инженер из тебя получится, если ты халатно относишься к технике?

Теперь и дурак сообразил бы, что Гусиная шея все-таки поставил Косте ловушку.

— Но ведь я… — начал Минаков и понял, что продолжать бесполезно.

— Может ли халатный человек, не ценящий народное достояние, безразличный ко всему, что вокруг него делается, стать хорошим инженером? — спросил Гусиная шея, ни к кому в частности не обращаясь, риторически.

— Нет, — хором ответила комиссия.

— Фамилия? — спросил Гусиная шея.

У Кости оставался последний шанс. Еще можно было выпутаться из этой дурацкой истории, назвав какую-нибудь вымышленную фамилию.

Но Костя, сам не зная почему, сказал:

— Минаков моя фамилия…

На следующий день он уезжал из гриновского города. Дул горячий соленый ветер, плескалось зеленое море, летели красные катера, с голубого самолета прыгали на белых парашютах смелые люди, в светлой аудитории шли практические занятия по разделыванию окорока.

«Проклятый характер… неумный, вздорный… Зачем было связываться с комиссией? — думал Минаков, со слезами на глазах глядя из окна вагона на качающиеся под ветром пирамидальные тополя. — Пропал год… Целый год пропал из-за чепухи… Можно было назвать другую фамилию…»

Впрочем, было одно маленькое утешение, если это можно назвать утешением: никто из десятого «А» не поступил в вуз. За исключением двух дураков, которые махнули в авиационный.

Костя Минаков решил тихо, мирно, покорно проработать год на любой, пусть самой ничтожной, должности, лишь бы получить хорошую характеристику, а потом поступать в авиационный… Ну их с их окороками… Лучше он будет есть суп из тюбиков и любоваться Землею из космоса…

И вот опять… Нелады с главбухом, потерялись пятнадцать копеек… Неужели уходить в сапожную мастерскую?

Второй причиной плохого настроения Кости Минакова был тот факт, что не пришла на свидание Леночка Перова. Леночка сидела напротив Кости, спиной к нему и, судя по движениям, заполняла платежную ведомость. Она работала кассиром.

Вчера Костя до глубокой ночи прошатался по парку, ожидая Леночку возле цветочной клумбы с бюстом Мичурина посередине, но так и не дождался.

Думая, что случилось что-то, Костя прибежал сегодня раньше всех на работу, но Леночка опоздала на пять минут, и поговорить не удалось. Теперь надо было ждать обеденного перерыва.

С Леночкой Костя встречался уже полгода у клумбы с бюстом Мичурина посередине. Городок был маленький, пойти особо некуда, и они проводили все вечера тут же, на скамейке у клумбы.

Леночка Косте очень нравилась. Она была совсем непохожа на других девушек, с которыми Минаков встречался до этого. Те жеманничали, постоянно хихикали, притворялись очень строгими, но в первый же вечер целовались вовсю.

С Перовой было совсем иначе. Несмотря на то, что она работала простым кассиром, Леночка была о своей личности очень высокого мнения, даже еще большего, чем Костя о своей. Она много читала, модно одевалась, не любила сплетничать, как другие. Кроме того, Леночка Перова глубоко презирала и город Петровск, где родилась, и завод стиральных машин, на котором работала, и это как-то поднимало Леночку и над городом, и над заводом.

За полгода дружбы Костя ни разу не решился поцеловать прекрасную кассиршу. Единственно, что он себе иногда позволял — взять на короткое время ее руку в свои ладони, и тут же отпускал, так как Леночка поворачивалась и смотрела на Минакова с таким удивлением, словно Костя сделал что-то постыдное, сверхнормальное.