— Рада, — тихо, но твердо ответила Илика, глядя в злые глаза хозяйского сына. — Я пользу людям приношу. И никто меня ни к чему не принуждает. А у тебя я бы игрушкой была. Куклой — поначалу любимой, а потом, как надоела бы, выбросил. Скажешь, не так?

— Так, — с издевательской нежностью улыбнулся Грегор. — Была бы игрушкой… Я был бы нежен с тобой… Научил бы всем радостям плотской любви. Ты же даже целоваться не умеешь небось. Откуда… Деревенские кавалеры тебя, наверное, боялись, как и бабку твою.

Внезапно он одним прыжком оказался возле девушки, прижав ее к стене. Она испуганно вжалась в холодный камень, глядя на нависшего над ней парня. А тот приподнял подбородок своей жертвы и нарочито осторожно коснулся ее губ своими. Илика замерла, боясь пошевелиться. Грегор медленно целовал ее, касаясь волос ладонью, поглаживая пальцами нежную кожу. Так же неожиданно он отстранился, отпустив перепуганную девчонку, и насмешливо улыбнулся, глядя на нее.

— Ну как? Понравилось? А это еще даже не цветочки… и уж тем более не ягодки. Знала бы ты, милая, от чего отказываешься..

Илика рассердилась. Тряхнув волосами, она гневно посмотрела на Грегора:

— Хочешь, чтобы я рассказала об этом твоей матери? Уверена, тебя за это по голове не погладят.

— Да рассказывай! — взорвался Грегор. — Подумаешь, матушкина любимица! Ты бы хоть спасибо сказала за то, что я тебя сюда привез! Что ты в своей хижине видела? Бабку да собаку? Кроме леса, и не бывала нигде. А тут тебя мать и в город берет, и по всему замку ходишь свободно! Ах что ты, какие мы несчастные, нас похитили! Глупая девчонка, не понимаешь своего счастья!!

— Ах вот как ты это видишь? — опасно спокойно протянула Илика. — Благодетель ты мой, спасибо тебе, по гроб жизни не забуду, — поклонилась в пояс опешившему парню. — А ты подумай вот о чем: жизнь тут, не спорю, гораздо ярче и интереснее моей прежней. Вот только маленькая деталь: это была МОЯ жизнь. Я к ней привыкла и менять не хотела. А ты пришел, как медведь в малинник, сам полакомился, а что кусты после тебя переломаны да ободраны — не поглядел. Представь себе, что с тобой то же самое случится! Увезут куда-нибудь да заставят другой жизнью жить, с другими законами мириться, другим богам поклоняться! Каково тебе будет, гордому воину?? Я тебя не просила увозить меня от постылой и скучной жизни! Мне и так хорошо было! А ты вмешался, не спросив, и еще считаешь, что облагодетельствовал??

Грегор стоял, не в силах пошевелиться. Обычно спокойная, невозмутимая Илика своей вспышкой его здорово напугала. Он уже слышал от матери предсказание, сделанное целительницей, и понял, что та, ко всему прочему, умеет заглядывать туда, куда обычным людям путь заказан. А раз так, Чур ее знает, ведьму, на что она способна в гневе! А что сейчас девчонка в бешенстве — к гадалке не ходи. Буркнув что-то вроде прощания, он ретировался. А Илика впервые за то время, что жила здесь, заплакала, прощаясь с прошлым. Пронзительно ясно стало вдруг, что не будет больше, как прежде. Не ходить ей по родному лесу, не вести с бабушкой неспешных досветных бесед, попутно готовя снадобья. То ли дар шепнул, то ли сердце — поняла Илика, что бабушку больше не увидит. Домой попадет рано или поздно — но единственную родную душу, которую знала, не застанет.

В дверь постучал очередной страждущий, и девушка торопливо вытерла слезы. Негоже чужим ее горе видеть. Отворив, улыбнулась — чего, мол, изволите?

Метель почти полностью занесла поляну хрупким свежим снегом. Скрылись под сверкающей пелериной следы человеческих ног и копыт, посеребрило непонятную темную горку у засохшего дуба. Лишь ярко-красные кисти рябины расцвечивали это царство белизны и серебра. Снег начал темнеть, солнечные лучи, подсвечивавшие его, постепенно уплыли и запутались в голых ветках деревьев, заставив те искриться и переливаться. Мороз еще злее впился в обнаженное тело, привязанное к дереву.

Пленник, оставленный на жестокую смерть, с трудом приподнял голову, пытаясь вздохнуть. Он уже не чувствовал ног, по колено засыпанных колкими ледяными искрами, но руки еще ощущали больно впившиеся в запястья веревки. Словно издеваясь, те, кто оставил его здесь умирать, сложили аккуратной горкой оружие и одежду в двух шагах от привязанного. Если бы он еще мог эти два шага сделать… Горько усмехнувшись, воин закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо матери, которая наверняка ждала его из затянувшегося похода. Кто ж знал, что самый близкий друг, которому, как себе, доверял, окажется предателем. Вспомнит, как несколько лет назад его невеста влюбилась в главу отряда, вернула ему обручальные обеты и пришла к милому с признанием. А когда тот отказался принять ее дар и честно сказал, что не любит ее, да и нехорошо у друга невесту отбивать, — утопилась в ближайшем омуте. Не знал Вадим, что именно этого дня не простит ему Черногряд, затаит злобу на долгие годы. Ждать воевода умел, этому всех воинов с малолетства учили. Вот и дождался удобного случая отомстить. Поход в Ар Каим выдался тяжелым. Несколько недель, проведенных в засадах и ловле врагов, истощили силы отряда. И все чаще стали попадаться в путы его воины. Поняв, что необходимо подкрепление, Вадим отправил сокола с письмом отцу. Но тот не долетел, окончив свою жизнь в желудке какого-то крылатого хищника. Тогда гонцом вызвался быть Черногряд. И уехал. А через два дня на лагерь напали. Ночью, скрытно и подло. Часового Черногряд убил сам — парень доверчиво шагнул навстречу своему. А потом отряд просто перерезали, как тати лесные — тихо и быстро. Вадим, оглушенный ударом по затылку, очнулся через несколько часов на поляне в нескольких верстах от лагеря. И с горечью усмехнулся, завидев вокруг себя воинов клана, с которым воевали. А среди них верный друг с торжествующей улыбкой. Вот тогда-то он и высказал Вадиму все свои обиды тайные. И предложил казнить его таким вот изощренным способом. Раздеть да привязать на морозе. Хотел еще водой облить, чтоб пуще мучился, да враги не позволили — перебор, мол. Вадим молчал, пока привязывали к дереву. А когда собрались уходить, оставив пленника на растерзание лютой стуже да диким зверям, улыбнулся нехорошо и сказал Черногряду: «Не появляйся на моей дороге, друг бывший. И в замок прийти не вздумай. Убью». Расхохотался предатель, глядя на застывающего Вадима, и вскочил на коня. А тот остался на поляне, медленно замерзая и пытаясь до последней минуты вспомнить лицо мамы, которой теперь не дождаться старшего сына..

Илика не стала рассказывать Ладе о выходке ее младшего сына. В конце концов, ничего действительно дурного он ей не сделал. А поцелуй… Ну подумаешь. Не в постель же утащил. А ведь мог — и потом ей уже мало бы помогло то, что мать его наверняка бы наказала. Мальчишке обидно, понятное дело. Он первый поход провел, победу принес, по дороге прихватил себе игрушку — а тут мать отчитала, как маленького, и игрушку отняла. Взрослому парню это никак не могло понравиться. Странно еще, что он раньше не попытался сделать ей какую-нибудь гадость. Впрочем, пусть его, позлится и перестанет. Может, и не полезет больше.

Собрав тряпицей остатки снадобья, разлитые при переливании в кувшинчики, она расставила на полочке свежеприготовленные лекарства и убрала в нишу под окном заветные тетради. Внезапно за дверью послышался невнятный шум и кто-то закричал. Илика вздрогнула и быстро вышла в большой зал, где обычно обедали дружинники. Туда уже набежала куча народу, столпившегося вокруг кого-то или чего-то. Все были крайне возбуждены и взволнованы.

— Илика!! — обернулся к ней Грегор. — Иди сюда, быстрее!

Девушка быстро подбежала, удивившись про себя беспокойству, явственно звучавшему в голосе парня. Воины расступились, пропуская ее. На широкой лавке, накрытой меховой накидкой, лежал молодой воин — лет на пять постарше Грегора. Он тяжело, с хрипом, дышал и мелко дрожал. Коснувшись его лба, Илика испуганно вздрогнула: кожа парня была холодной, как январский лед. Он явно длительное время провел на морозе, легко одетый, а то и вовсе раздетый. И сейчас его требовалось срочно согреть. Звенящим от волнения голосом (раньше ей никогда не приходилось командовать) она приказала немедленно затопить в его покоях очаг и принести туда побольше шкур. Воины даже не подумали возмутиться, что ими командует пятнадцатилетняя девчонка. Сноровисто подняли замерзшего и отнесли наверх, в комнату рядом с покоями Лады и Драгомира. Самого хозяина замка все еще не было — он отлучился по важным клановым делам, обещая вернуться к Зимнепразднику.