Два или три раза Джим брал в руки нож с вилкой. Но тут происходила новая странность. Стоило ему коснуться тарелки, как она начинала двигаться. Не сильно, чуть-чуть. Легким, круговым движением, которое прекращалось, как только он откладывал прибор; но лишь он дотрагивался до тарелки, движение повторялось вновь. Воспользовавшись тем, что ему понадобился соус, он быстро заглянул под салфетку и под скатерть. Все было в порядке. Поставив тарелку на место, он еще раз попробовал прикоснуться к ее содержимому. И она снова дрогнула.

Он почувствовал, что ему нехорошо.

— Пожалуйста… пожалуйста, извините меня. Мне… мне что-то не по себе.

— Джим!

— Давай-ка я пошлю за доктором, — предложил Томми, — Ты бледен, как полотно.

— Нет. Нет, все нормально. Мне просто надо прилечь.

— Я оставлю твой обед в духовке, — сказала Мэри.

— Все было очень вкусно, — с печальной улыбкой вымолвил Лоури. — Не беспокойся. Продолжайте без меня.

Снова раздался смех, еще тоньше и звонче, и темная тень метнулась обратно в спальню. Он ничком упал на кровать. Затем, подумав, вскочил и запер дверь. Он опять лег, но понял, что не в состоянии забыться дремотой. Его тошнило, в горле пересохло, и он начал кругами ходить по комнате.

Раздалось нежное урчание, и темный предмет переместился выше. Какая-то сила стала медленно отдирать пальцы Лоури от выступа.

Часы внизу пробили одиннадцать — одиннадцать долгих, медленных ударов. Лоури, лежа на кровати ничком, беспокойно заворочался, очнувшись от спасительного забытья. Он проснулся с ощущением того, что с ним должно случиться нечто ужасное, но все же попытался раздвинуть границы сознания, старательно анализируя одно воспоминание за другим и отбрасывая их все. Нет, ни одно из злосчастных приключений не имело отношения к его нынешнему состоянию, в них не было ничего такого, что могло бы вызвать…

До него донесся звонкий серебристый смех.

Он сел в постели, дрожа всем телом, и успел заметить, что дрянь, метнувшись к изножию кровати, скрылась. Если б он мог как следует ее разглядеть!

Где-то от дуновения теплого ночного ветерка зашуршала бумага, словно кто-то посторонний в комнате перебирал его письма. Вскоре, хотя вроде бы комната была пуста, по воздуху проплыл лист бумаги и, кружась, опустился на ковер у его ног. Он уставился на него, боясь наклониться и поднять. Он видел на нем какие-то знаки. В конце концов любопытство победило — он развернул листок и попытался прочесть то, что там было написано.

Старомодный неразборчивый почерк со множеством помарок, буквы плясали и сливались перед глазами. Единственное, что он сумел разобрать:

"… 11.30 до…"

Лоури вгляделся в темноту, но, похоже, он был один, если не считать дряни, что сидела под кроватью. Неужели ветер принес сюда эту бумагу?

Одиннадцать тридцать? Его что, приглашают на какую-то встречу? Сегодня? Он содрогнулся при мысли, что ему опять предстоит отправиться неизвестно куда. А что если некий доброжелатель хочет помочь ему отыскать четыре часа? Уж сегодня-то он будет настороже и не станет спускаться по лестнице, пока точно не узнает ради чего.

Он встал, и тут же маленький черный комочек проскользнул за спину — он заметил это лишь краешком глаза. Теперь он чувствовал, как в нем зреет некое новое, нервное раздражение, сродни тому, что вызывается воспоминанием о собственной трусости.

Лоури прекрасно понимал, что ведет себя, как трус. Он позволил всем этим злоключениям победить в себе здравый смысл, сдался без борьбы, — его швыряло из стороны в сторону, как пугало во время урагана, а призраки насмехались над ним, может статься, даже жалели! Он с силой сжал кулаки; Бог свидетель, никогда его нельзя было обвинить в недостатке мужества, так с какой стати он поджал хвост, словно вислоухий щенок, и позволяет стирать себя в порошок? Он стиснул зубы и почувствовал, как бешено колотится сердце, ему не терпелось принять вызов и сразиться с силами, стремящимися его уничтожить, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

Из стенного шкафа он достал и накинул на себя пальто. Из ящика письменного стола вынул кольт и спрятал его в карман. В другой карман он положил фонарик. Довольно, хватит ему бояться. Он схлестнется с привидениями и одолеет их.

Одиннадцать тридцать? Безусловно, ему будет дан некий знак. Возможно, его уже поджидают на улице.

Опять зазвенел тоненький смех, он резко повернулся, чтобы пнуть темную дрянь, но она, как всегда, ускользнула. Ничего, он и до нее доберется.

Он бесшумно выскользнул из комнаты. У Мэри не горел свет, и дверь была закрыта. Нет нужды ее беспокоить. Томми, вероятно, устроился наверху, в комнате для гостей — дверь туда была слегка приотворена. Загородив фонарик пальцами, так что лишь крошечный кружочек света двигался по постели, он посмотрел на Томми. "Без своей циничной кривой ухмылки Томми — настоящий красавец", — подумал Лоури. Спящий Томми был олицетворением самой невинности, словно мальчик из церковного хора. Лоури осторожно спустился по лестнице, вышел через парадную дверь и застыл на крыльце, уставившись на дорожку.

Ночь была теплая, легкий ветерок с нежным и сладостным шепотом проносился по лужайкам. Почти полная луна плыла в ясном небе, ревниво заслоняя собой маленькие звездочки.

Лоури сошел с крыльца и ступил на дорожку, ожидая, что земля вот-вот разверзнется. Этого не произошло. Улыбнувшись своей маленькой победе, он дошел до тротуара и огляделся. Одиннадцати тридцати еще не было, но он не сомневался — если его ждут, ему предоставят проводника.

Крошечная черная дрянь прыгала вокруг его ног, заливаясь нежным детским смехом. Лоури заставил себя спокойно его слушать.

Сегодня он не струсит и не убежит. Все эти фокусы могли испугать его раньше, но не сейчас. Что-нибудь подскажет ему, куда идти, а там ему хватит смелости…

— Джим!

Он увидел в верхнем окне силуэт Томми.

— Джим! Куда это ты собрался? Тут что-то Задвигалось под деревом впереди и поманило его за собой.

— Джим! Подожди, возьми хотя бы шляпу. Как будто на него вылили ушат холодной воды. Но существо под деревом принялось манить его еще более усердно, и Лоури устремился к нему.

Ночная тень была такой густой, что сначала Лоури никак не мог разглядеть зовущего. Вскоре, однако, ему удалось различить маленького человечка в сутане с блестящей лысиной. На шее у него висели четки и крест, а из-под облачения выглядывали носки сандалий из грубой кожи.

— Вы получили мое послание?

— Куда мы направляемся? — осведомился Лоури.

— Вы знаете это так же хорошо, как и я, верно?

— Нет.

— А-а… ну а меня-то вы узнаете?

Лоури вгляделся в человечка повнимательнее. Маленький монах казался бесплотным, как будто был соткан из чего-то незримого. Тут Лоури заметил, что человечек прозрачен, сквозь него был виден ствол дерева и освещенный луной край тротуара.

— Я Себастьян. Вы вытряхнули мой прах из могилы примерно шесть лет назад. Не помните?

— Монастырские захоронения в Чезетоле?!

— Ага, вспомнили. Но только не думайте, что я сержусь. Я преисполнен смирения и никогда не сержусь, пусть сейчас мне и приходится скитаться без пристанища, а над телом моим, обратившимся в прах, надругались лопаты ваших археологов, я все равно не сержусь. Я полон смирения. — Речь его и в самом деле была почти подобострастной. Однако в глазах, искоса поглядывавших на Джима, сквозило лукавство. — Я покоился там почти триста лет, а вы, решив, что это древние руины цивилизации ацтеков — ведь на камнях, которые использовали для строительства, вы увидели символику, — выкопали меня. Где мой пояс?

— Ваш пояс?

— Да, мой дивный золотой пояс. Вы подняли его и, обратившись к своему коллеге, сказали: "Это еще что такое? Золотой пояс с символами католической церкви! Я-то думал, это руины поселения ацтеков. Недельные раскопки ради какого-то золотого пояса".