Сокамерник тоже молчал, и тишина в тюремном каземате постепенно начала давить на девушку, грозя расплющить сознание в лепешку, превращаясь в настоящую пытку. Еще немного — и она сойдет с ума.

— Ну а вы в чем виноваты? — первым нарушил тишину узник.

— Стражники требовали какой-то пропуск…

В глазах барда появился интерес.

— А, так вы не из Ариакана, — задумчиво протянул он. — Ну и что привело вас в захваченный город, если не секрет?

— Нужда, — ответила Цета. Она решила поскорей перевести разговор на другую тему и не заметила, как перешла на «ты». — Как тебя зовут?

— Бард, — скосил на нее глаза сокамерник. — Называй меня просто бард.

— Но это ведь не твое настоящее имя…

— Верно, — кивнул мужчина. — Но от настоящего я уже давно отрекся.

— Спой что-нибудь, — попросила она. Наверное, такая просьба многим показалась бы странной или же вовсе безумной, но думать о предстоящей смерти Цета не хотела. Более того — отказывалась. — Пожалуйста…

— У меня отобрали лиру, а без нее я никогда не пел, — грустно улыбаясь, пожал плечами Бард. — Впрочем, можно попробовать. Сейчас я чувствую себя намного лучше.

И в камере раздались напевы грустного голоса:

Смерть носит тень руки Творца,

Жизнь — держит души на прицеле,

А зло рождают лишь сердца,

Познав лишенья и потери…

Так перед жаждущей толпой,

Почти нагой и в кандалах,

Стоял бедняга, чуть живой…

Сквозила боль в его глазах…

Он гений с чистою душой -

Светило праздных площадей,

Но осужден на мостовой,

Мишенью став людских страстей.

В руках бездушных палачей…

Еще вчера его любили,

Но вольность пламенных речей

В общине строго осудили.

И вот стоит он средь толпы,

Судья выносит приговор…

Народ хоть хлебом не корми -

Дай лицезреть чужую боль.

Но смерть его не устрашит!

Зло тех людей неблагодарных,

Что отвернулись в один миг,

Пусть станет для него наградой!

Да он бессмертен! Он поэт

И вечно жить ему в стихах!

Услышал каждый человек

Смех тихий на его устах!

Раздастся вой толпы людей

Над тем, кто поднял их на смех,

Не важно — бог то, иль злодей…

Смерть одного — урок для всех!

Он был казнен… Он был убит

В объятьях теплого рассвета,

Но вечно память будет жить

В стихах великого поэта!

Голос барда обладал каким-то волшебным свойством, и воображение Цеты перенесло ее на городскую площадь, битком набитую народом. Она отчетливо уловила исходящую от толпы ненависть и злобу, жажду крови и зрелищ. Почуяла запах пота. Крики раздавались со всех сторон, оглушая и заставляя зажать уши. По крутым ступеням два профоса волокли едва живого человека, закованного в тяжелые кандалы.

При виде осужденного толпа засуетилась, зашумела, взорвалась отдельными выкриками. В закованного человека полетели тухлые яйца и перезрелые помидоры. Но взгляд приговоренного оставался пронзительным, голова — гордо поднятой.

Профосы не пресекали забаву толпы, лишь следили за тем, чтобы осужденного не разорвали на части раньше времени.

Чуть позже на помост поднялся палач в черной, полностью скрывающей лицо маске. С появлением главного исполнителя казни профосы подтащили обессиленного человека к плахе. Сверкнуло опускающееся лезвие, и Цета услышала собственный крик.

Она открыла глаза и поняла, что задремала. Сквозь узкую решетку на потолке пробивались бледные лучи восходящего солнца. Рядом с девушкой, прислонившись к каменной стене, дремал бард. Сейчас его лицо выглядело умиротворенным: следы боли и лишений исчезли, уступив место легкому румянцу.

Девушка тяжело вздохнула и растерла озябшие пальцы. За железной дверью послышались шаги.

«Вот и все», — подумала Цета, прежде чем скрипнул замок, и в камеру вошли два одетых во все черное профосов.

***

Лучи солнца еще не успели осветить крыши домов, а над Ариаканом уже грянули печальные звуки труб, созывающие народ на городскую площадь.

Сонные, недовольные ранней побудкой люди шли неохотно, но все-таки шли, повинуясь воле ненавистного Мессира.

Сам он стоял на помосте возле виселицы, расслабленный и уверенный в собственной безопасности, внимательно вглядываясь в толпу. Люди толкались, спорили, искали для себя лучшее место, активно работали локтями, расчищая путь к помосту.

Йен пристально рассматривал старика. Все лицо Мессира избороздили глубокие морщины, однако же он не сутулился, и его осанке мог позавидовать любой юноша. Длинная ухоженная борода мага свисала почти до пояса. Иногда он ее поглаживал, словно пытался успокоить нервы.

Пронзительный взгляд старца скользнул по Йену, и белый маг поспешил отвести глаза, склонив покрытую широким капюшоном голову. Рано еще открывать себя и привлекать внимание Мессира. Надо дождаться пока Цету введут на помост, а уже тогда можно будет начинать.

Белую мантию чародея надежно скрывал видавший виды серый плащ. Появись Йен среди толпы в собственном облачении, тут же выдал бы себя с головой. Он окинул магическим взглядом всю площадь — энергетических колебаний не заметно, но это еще не значит, что Мессир не расставил свою западню.

Конечно, было бы хорошо, реши старик сойтись с молодым магом в честном поединке, но рассчитывать на это глупо. Такие, как он, не станут рисковать понапрасну, предпочитая хитрость и коварство.

«Ничего, и мы не лыком сшиты», — храбрясь, подумал Йен. Ему стоило огромных усилий перебороть постыдный страх, но раз справившись с этим неприятным чувством, он уже знал, что не отступит, не повернет назад. Чародею не хотелось пускать в ход последний резерв — Силу, подаренную (или же данную на время) кем-то могущественным. Для начала надо воспользоваться своим арсеналом, а если не получится…

Ну, а если не получится, тогда заемная энергия снова выплеснется через край, словно слепое цунами, и еще неизвестно, какое из зол окажется меньшим.

«В этом-то и заключается мое слабое место, — сказал он себе. — Контролировать ее слишком сложно, и только Тьма ведает, что случится, если эта Сила вырвется на свободу».

Старик медлит, время идет, а нервы, словно натянутые струны, начинают трещать.

Йен набрал в грудь побольше воздуха. Знать, что тебя ожидает — намного лучше, чем оставаться в неведенье, но ничего не поделаешь, и рисковать все равно придется.

С трудом подавив сумбурный вихрь мчавшихся мыслей, чародей постарался сосредоточиться на поставленном плане. Йен во что бы то ни стало выйдет из этого боя победителем и освободит полуэльфийку, так легкомысленно согласившуюся остаться в плену Лютого.

Чародей еще никогда не испытывал ни к одной женщине такой страсти как к Рэль. Это просто какое-то наваждение… Полное и абсолютное безумие.

Хотелось быть с ней рядом, касаться ее, знать, что она принадлежит только ему. Несмотря ни на что сделать эту девушку своей. А вместо этого — боль, всепоглощающая, заставляющая сердце исходить кровью. И ведь он не знал, чем так ей противен. Проходя обучение в Белой Башне, он всегда пользовался повышенным вниманием женщин, и ему было просто не понятно, почему полуэльфийка его отталкивает. Разве что любит кого-то другого?..

И эта мысль тоже причинила боль.

----------------------

[1] — См. Роман Кровь за кровь.

Смотря с возвышения на действия толпы, Мессир искал ассоциации то с муравейником, то с пчелиным роем — точно определиться он не мог. Никого и ничего подозрительного не заметно — обычные люди, и ведут себя так же, как всегда, возбужденно суетясь в предвкушении скорого зрелища. Буквально через минуту на площади уже негде было протолкнуться. Люди дышали друг другу в спины.