Быть может, я уже встречала его и не узнавала, так как ничто в нем не приковывает к себе взгляда. Вот Брассера я бы узнала. Кинозвезды всегда окружены каким-то ореолом, как будто уже одно сознание, что они должны выделяться, описывает некий магический круг, не позволяя приближаться к ним вплотную.

Возможно, они чувствуют, что на них всегда смотрят, что им не пройти незамеченными, и даже тот, кто не знает их в лицо, невольно спросит себя "кто бы это мог быть?". С Бурвилем ничего подобного. Он сливается с безымянной толпой, потому что черты его лица ничем не примечательны, а поведение не привлекает к себе внимания. Поэтому какой-нибудь зевака, никогда не видевший его фото, мог бы запросто вступить с ним в разговор... И мы находились в двух шагах друг от друга, но я не замечала его, пока мне не показали, - он стоял, руки в карманах, и смеялся со всеми наравне. Потом кто-то указал ему на меня, он обернулся и протянул мне руку. Знакомство состоялось, но ему нечего сказать. Мы говорим общие фразы и продолжаем наблюдать за игрой Маньяни. Нечего сказать... Это не совсем так: почти тут же он принимается

расспрашивать меня об экранизации моего романа, проявляя тонкое понимание роли и озабоченность тем, как полнее передать ее смысл. Но главное не это.

Конечно, понимание своей профессии и большой интерес ко всему, что касается ее, увлеченность работой, стремление добиваться хороших результатов, короче говоря, то, что он актер до мозга костей, безусловно важно. Но разговор о Бурвиле следует начать не с этого. Большого актера без увлечения своей профессией нет. Однако выделяет его среди других не это, а прежде всего манера держаться. А она такова, что даже незнакомому человеку легко сразу же заговорить с ним на любую тему, как можно говорить только с теми, кто внушает доверие... В последующие дни все было так же, как и в первый... Сидит ли он в уголке с газетой или, пользуясь свободной минутой, отошел в сторонку, он не отделяется от остальных, не держится особняком, и кто угодно может прервать его чтение замечанием о погоде, о пробках на улицах, и он тут же откладывает газету и вступает в разговор.

Впрочем, большую часть времени он находится среди людей, болтает, смеется, слушает анекдоты или рассказывает свои.

Словом, такой же человек, как и все. "А почему бы и нет!" -воскликнет читатель. Но я не думаю, чтобы это было так уж в порядке вещей. На мой взгляд, в той необычайной ситуации, в какой находится кинозвезда, самое естественное для нее -утратить естественность, не быть, как все. Ибо, мне кажется, нелегко быть кинозвездой и при этом сохранять простоту.

Могут возразить, что актеры, мол, к этому привыкли. Вот именно... Это значит, что они нашли соответствующую манеру держаться, помогающую им переносить чужие взгляды. И потому они все время немного играют, не всегда отдавая себе в этом отчет, благо актеру ничего не стоит исполнять роль -ведь играть его профессия. Как же ему не поддаться искушению и не играть даже в жизни?

Но Бурвиля характеризует не одна эта естественность поведения. Надо сказать и о его даре заставлять любого чувствовать себя с ним легко: бездельника, охотящегося за автографом, осветителя, который просит его "чуть подвинуться" в кадре, фотографа, который отрывает его от дела, показывая снимки, меня, которая, наверняка, порядочно докучает ему своими вопросами. Но само выражение заставлять чувствовать себя легко, предполагающее волевое начало, совсем не подходит к Бурвилю. Скажем иначе. Не то, чтобы он заставлял людей чувствовать себя с ним легко. Просто он от природы таков, что с ним всегда легко. И это тоже не кажется мне столь уж обычным, даже для заурядного человека. Чаще всего люди, встретившись и обменявшись привычными словами: "Очень приятно познакомиться, мсье", с вежливой улыбкой отворачиваются, четко обозначив границу общения. "Очень приятно познакомиться" - три маленьких слова, перед тем как разойтись... А еще писатели сочиняют душераздирающие романы на тему о разобщенности!

Но бывает, правда очень редко, что контакт с незнакомым человеком устанавливается незамедлительно. Улыбка, взгляд, слово - и кажется, знакомство состоялось давным-давно. Он (или она) необъяснимым обаянием разрушают панцирь, которым люди отгораживаются друг от друга, и это всегда кажется (во всяком случае, мне) просто чудом.

Нечто подобное происходит при знакомстве с Бурвилем. Он как тот сослуживец по конторе или по цеху, которого зовешь, когда что-то не клеится, а после работы приглашаешь выпить рюмочку, потом рассказываешь о нем дома, всегда вспоминая с улыбкой. И почему-то очень скоро начинаешь рассказывать ему, что сынок неважно учится в школе, и спрашиваешь, как бы он поступил на твоем месте. Спрашиваешь не только, чтобы узнать его мнение, но и потому, что он всех к себе располагает.

Или еще. Каждая встреча с Бурвилем немножко напоминает мне встречу на дороге с моим соседом-односельчанином -пусть не всегда мы можем сообщить друг другу что-то важное, но неужто же так и разойдемся, не пообщавшись?.. И вот мы говорим об урожае и выпавшем граде, повторяем то, что уже говорили другому соседу, и, расставаясь, не узнаем ничего такого, чего бы уже не знали; мы обменялись ничего не значащими словами, но при этом ощутили, что его и меня теснейшим образом связывает принадлежность к одному - и единому - роду людскому.

С Бурвилем мы часто обменивались общими фразами, шутили, смеялись - он не прочь посмеяться тем заразительным смехом, который веселит душу... Бывало, все прыскают со смеху после того, как он мило расскажет какую-нибудь забавную историю из своего репертуара. Особенно, если на съемочной площадке создалась напряженная атмосфера.

Киношникам знакомы такие моменты, когда все готовы кусаться - не ладится какой-нибудь план, затянулась съемка и в довершение ко всему костюмерша забыла шарф главной героини. "Это черт знает что! - рявкает режиссер. - Я ее выгоню. А ты что здесь ворон считаешь? Всем здесь на меня плевать". Вот в этот момент Бурвиль и острит в своей добродушной манере или выкидывает какой-нибудь номер, сопровождая его заразительным смехом. И все хохочут - гроза миновала. Атмосфера разрядилась, и наша тигрица Маньяни, готовая было зарычать, тоже заливается звонким смехом, хлопает Бурвиля по спине, похоже, сейчас она расцелует его. Так и есть... Он отвечает ей поцелуем и, довольный, смеется...

Кажется, он испытывает органическую потребность, чтобы окружающие были настроены добродушно. Потребность не осознанную, а подсознательную, и он делает все, чтобы добиться этого.

Ничего удивительного, что Бурвиля любят все - и те, кто хорошо с ним знаком, и те, кто знаком с ним немного, и прежде всего те, кто сталкивается с ним по работе. А это главное. Когда люди вместе работают, особенно в кино, где добрая воля всех участников непрерывно подвергается испытанию нервов, каждый точно знает, чего стоит другой. Если вы хотите составить себе мнение о кинозвезде, поинтересуйтесь, что думает о ней осветитель. И очень скоро выяснится, что "естественность", которую многие актеры с такой легкостью разыгрывают на публике, оказывается фальшью. К тому же сами киношники не падают ниц перед "звездами". Кинозвезда находится на съемочной площадке вместе со всеми. Так что в этом непосредственном общении, под перекрестным огнем внимательных взглядов подделка обнаруживается незамедлительно. Вот Бурвиль никогда не разочаровывает, потому что в нем все неподдельно. Он и есть тот симпатяга, каким воспринимается по внешнему впечатлению. Впрочем, если бы дело сводилось только к этому, право, не стоило бы и браться за книгу о нем. Однако начать следовало именно с этого, потому что отсюда идет все -даже его искусство.

Что представляет собой актер?

Выходит, что Бурвиль такой же человек, как все? Я смотрю на него: добродушное лицо, хотя на нем читается твердость характера. Его мягкий взгляд, кажется, способен все понять и гармонирует с улыбкой - улыбкой, вот-вот готовой перейти в заразительный смех.