Не успели муровцы разработать поисковые версии, как уже 27 марта 1951 года Аверченков и Митин, вооруженные пистолетами ВИС, ТТ и наганом, врезались в толпу покупателей Кунцевского торга. Агеева оставили на входе, и он спокойно объяснял, что в магазине переучет. Митин подошел к стеклянному боксу кассы и потребовал деньги, но кассирша все еще не понимала происходящего.

— А как же директор?

— С директором согласовано, — ответил Митин и вырвал дверь в кассу.

Кассирша закричала, на глазах у всех у нее поседели волосы. Забрав деньги, Митин вошел в кабинет директора и вывел находящихся там трех мужчин в торговый зал. Но один из них, директор Карп Антонов, выскочил в соседнюю дверь. Митин попытался ворваться вслед за ним, с пистолетом на боевом взводе, однако директор сумел прижать его руку дверью. Пистолет непроизвольно выстрелил, и Митину удалось распахнуть дверь. И директор, и Митин были высокого роста, крепкого телосложения. Завязалась отчаянная борьба. С грохотом опрокинулся стол, но Антонов не отпускал железной хватки, продолжая крепко держать барабан пистолета. Митин ударил его головой в лицо, чтобы оторваться, и выстрелил в упор.

МГБ трясло. Кунцевский магазин находился всего в нескольких километрах от ближней дачи Сталина.

Министр госбезопасности Виктор Абакумов не сразу придал значение информации о новой бандитской группе. Ее поглотила гигантская волна других агентурных сообщений. В его руках была сосредоточена огромная власть — над системой, разведкой, правоохранительными органами. Проработав в юности санитаром и грузчиком, он сделал молниеносную карьеру и стал начальником Управления особых отделов уже в 33 года. Во время войны Виктор Абакумов был заместителем наркома обороны (т. е. Сталина) и возглавил военную контрразведку — Смерш. Высокий, с густыми русыми волосами, Абакумов имел особую власть. Он обладал силой, которая опиралась и на страх, и на уважение своих же смершевцев. Сейчас многих удивит тот факт, что родной брат В. Абакумова был священнослужителем храма Святителя Николая на Новокузнецкой улице (кстати, советский инквизитор Андрей Вышинский, теоретик и практик большого террора, был родственником кардинала Стефана Вышинского, теоретика и практика антикоммунизма). Всесильный Абакумов не только не скрывал и не боялся этого родства, а даже умело использовал его. В ноябре 1941 года, в праздник Казанской иконы Божьей Матери, в Богоявленском соборе состоялась литургия, на которой отец Иаков Абакумов впервые произнес многолетие Сталину:

— Богохранимой стране Российской, властям и воинству ея… и первоверховному Вождю…

Сотни молящихся подхватили:

— Многая лета!

Генерал-полковник В. Абакумов был предан Сталину и душой, и телом, но и ему ничто человеческое не было чуждо. В 1950 году сорокадвухлетний Абакумов был в самой гуще столичной жизни. Министр проводил свободное время не только в клубе НКВД на Лубянке. Его видели на лучших столичных танцплощадках: в ресторане «Спорт» на Ленинградском шоссе и на танцверанде «Шестигранник» в Парке Горького (сослуживцы Абакумова называли его за глаза «Витька Фокстротчик»). Большой поклонник грузинской кухни, министр госбезопасности требовал, чтобы охрана доставляла ему шашлыки из ресторана «Арагви». Абакумов любил сам садиться за руль своего спортивного белого «фиата», а также подавать по стольнику нищим старушкам. Когда они крестились в благодарность, он чувствовал себя богом. Несмотря на то что он жил в гражданском браке уже десять лет, он никогда не отказывался от женского внимания и в конце концов встретил свою настоящую любовь в лице собственной секретарши. Узнав о ее беременности, он подарил ей внеочередное звание капитана госбезопасности и отправил специальный самолет в Берлин для покупки всего необходимого для будущего ребенка.

Абакумов мог все. Поэтому провал в поисках дерзкой банды молодых налетчиков скоро стал действовать ему на нервы. Уголовные преступления входили в его компетенцию — ведь к этому времени в составе МГБ уже находились и военная охрана объектов, и пограничные войска, и милиция.

Абакумов создал в столице агентурную сеть, при которой, казалось, даже мелкая рыбешка не сможет проскользнуть незаметно. Но как раз большая неизвестная рыба обходила его сети стороной. К нему на стол летели докладные записки об очередных налетах. Агентура и сотрудники МГБ сообщали и другое: москвичи в панике, слухи о банде налетчиков разлетаются бесконтрольно. В Москве многие считают, что вернулась «Черная кошка». Комиссар госбезопасности третьего ранга Макарьев счел необходимым довести эти сведения до Абакумова в докладной записке. Он не скрыл, что в МГБ колеблются, какую выработать линию в создавшемся положении. Но министр знал, как избавить людей от слабости сомнения.

— Не знаешь, что делать? Сажать всех за распространение антисоветских слухов!

Прокатилась волна арестов.

Однако Абакумов был человеком дела. Он понимал, что снять, как пенку с варенья, нескольких «болтунов» со дворов и очередей еще не значит устранить реальную проблему. Поспешные аресты просто посеют панику. А нужен был результат. Для розыска неуловимой банды усилили оперативную работу милиции, были проведены тайные проверки и облавы. Вскоре интенсивный труд сыщиков принес результаты — совершенно неожиданные.

В 1951 году военная прокуратура раскрыла крупную аферу в Советских вооруженных силах. Некий Николай Павленко, бывший дезертир и растратчик, уже находящийся в розыске, основал в 1944 году целую сеть лжестроительных воинских частей. Под новую крышу он собрал дезертиров и бандитов и путем взяток и даже самочинных расстрелов занимался присвоением трофейного имущества. Следуя за районом авиационного базирования, банда Павленко официально участвовала в прибыльном строительстве дорог и аэродромов. После войны Павленко привез все награбленное в Москву, но и в мирное время не успокоился. Переехав в Молдавию, он по уже испытанной схеме создал там военизированную строительную артель и стал полковником.

К моменту разоблачения Павленко и его пятьдесят приближенных присвоили и награбили почти 30 миллионов рублей. Секретность этого дела была супервысокой. После скорого суда Павленко вместе с его сообщником Константиновым — известным в криминальном мире как Константинер — так же скоро расстреляли.

Но банду высокого налетчика вычислить не удавалось.

Когда в 1951 году произошла кража полумиллиона рублей в Центральном доме Советской армии, МУР раскрыл тонкое преступление за несколько дней.

Однако преступник в кожанке продолжал оставаться инкогнито.

В докладных записках Сталину Иван Серов критиковал абакумовскую политику в отношении МВД. Старший следователь Лубянки по особо важным делам Михаил Рюмин пошел еще дальше. Он обвинил Абакумова в том, что тот не давал хода «делу врачей», процитировав его высказывание, что «там нет ничего, решительно ничего». Главный гэбист недопонял, чего от него хотят. Советская Россия, с готовностью признавшая государство Израиль, скоро убедилась, что оно развивается не союзником СССР, а союзником США. Требовалось громкое дело для доказательства существования международного сионистского заговора при поддержке американцев. Антисемитизм был почти дореволюционным явлением в глазах послевоенного поколения. А прошедшая война тем более сделала антисемитизм фашистским словом. Для борьбы с космополитами в 1946–1947 годах требовалось серьезное социально-политическое обоснование. Антисемитская кампания начала 1950-х годов была не целью, а средством. Руководству страны нужны были не друзья, а враги. Недаром ключевая фигура дела, профессор Яков Этингер, сказал незадолго до ареста: «Меня арестуют не как еврея. Меня арестуют не как врача. Меня арестуют как еврейского врача, у которого брат живет в Израиле».