К месту упокоения гроб с телом композитора провожало более десяти тысяч человек. Бетховен стал идолом следующего поколения композиторов-романтиков, восторгавшихся не только его насыщенной и выразительной музыкой, но и категорическим нежеланием потакать расхожим вкусам. Однако и сегодня темы и мелодии Бетховена узнаются мгновенно даже теми, кто абсолютно не интересуется классической музыкой.

К 1824 году, когда состоялась премьера Девятой симфонии, Бетховен полностью оглох. Дирижировать своим последним шедевром он, разумеется, не мог, но руководитель оркестра упросил его присутствовать на сцене, задавая темп всем четырем частям.

Музыка наполняла зал более часа, завершившись торжественным финалом. Зал взорвался несмолкаемыми аплодисментами. Все повскакали с мест, хлопая, крича, рыдая и размахивая платками.

Но композитор всего этого не слышал. Он стоял спиной к залу, разглядывая партитуру. Молодая солистка Каролина Унгер тихонько взяла Бетховена за руку и повернула лицом к восхищенной публике. Это был один из самых пронзительных моментов в истории классической музыки. Больной, стареющий гений воочию увидел, как славят его музыку, которую он больше не слышит.

Пока Бетховен творил, система патронирования композиторов аристократией, предоставлявшей музыкантам средства к существованию, отжила свой век, и ей на смену пришла эпоха публичных концертов и музыкальных изданий. Каким-то образом Бетховен умудрился восстановить против себя ключевых игроков обеих систем: богатую знать и нотных издателей.

Однажды Бетховен встал перед дворцом своего покровителя князя Йозефа Франца Максимилиана Лобковица и заорал: «Лобковиц — осел!» В другой раз он сломал стул о голову богатого аристократа Карла Алоиса, князя Лихновского. В ответ князь прекратил выплачивать ему пособие, и Бетховен имел наглость обидеться.

Отношения с издателями музыкальных произведений и организаторами концертов у него тоже не заладились. Бетховен был уверен, что все кругом норовят его облапошить, и без устали оспаривал условия контрактов. В математике он был, мягко говоря, не силен, что только осложняло процесс; поля его писем и договоров пестрят лихорадочными и тщетными попытками произвести действие умножения. Но более всего финансам композитора вредила убежденность Бетховена в том, что подобная возня его не достойна. «Человеческий мозг — не товар, он не продается», — высказался он однажды.

Поскольку Бетховен постоянно жаловался, что его обкрадывают, лишают последнего гроша и обрекают на нищету, многие верили в отчаянную бедность композитора. Он и на смертном одре клял свое бедственное положение; узнав об этом, Филармоническое общество в Лондоне поспешило собрать 100 фунтов (приблизительно 1 000 австрийских флоринов) в помощь композитору. После смерти Бетховена его имущество оценили в 10 000 флоринов. Лондонское филармоническое общество это известие не порадовало.

Бетховен любил долгие пешеходные прогулки и однажды, гуляя по сельской местности, забрел в небольшую деревушку. Бдительные деревенские жители приняли его за бродягу и тут же вызвали полицию. Бетховен пытался объясниться, но стражи порядка забрали его в тюрьму. В конце концов кому-то пришло в голову пригласить дирижера из ближайшего города, дабы тот идентифицировал личность «бродяги», что дирижер и сделал. Обнаружив, что они засадили за решетку героя австрийской музыки, деревенские жители устыдились и, купив Бетховену новый комплект одежды, отвезли его домой.

Пятая симфония Бетховена впервые прозвучала в 1808 году, но особое значение она приобрела во Вторую мировую войну. Британцы заметили, что знаменитые начальные такты симфонии (да-да-да-дум) по ритму схожи с передаваемой азбукой Морзе буквой «V» (victory, англ. — «победа»), и таким образом «Пятая» стала символом победы над фашизмом. Все передачи на оккупированную Европу Би-Би-Си начинало с этих четырех нот, символизировавших веру в грядущую победу.

Узнав о кончине Бетховена, его друг Иоганн Гуммель вместе со своим учеником Фердинандом Хиллером явились в дом композитора с выражением скорби и соболезнования. Хиллер, глубоко почитавший Бетховена, срезал с его головы прядь волос. Всю свою жизнь он хранил эти волосы под стеклом как величайшее сокровище.

Почти двести лет спустя срезанные волосы стали решающим аргументом в определении причины смерти Бетховена. Ученые-атомщики из Аргоннской национальной лаборатории (США) исследовали шесть волосинок с помощью ультрасильного источника рентгеновского излучения и обнаружили, что уровень свинца в них в сотню раз превышает норму. По всей вероятности, этот скопившийся в организме свинец и вызывал постоянную тошноту, диарею и головные боли у Бетховена; он же послужил причиной смерти композитора, разрушив его печень. Не совсем ясно, откуда взялось такое количество тяжелого металла. Впрочем, возможно, Бетховен ел рыбу, выловленную в зараженном водоеме, либо пил из кружек со свинцовым покрытием, либо принимал лекарства, изготовленные на основе свинца.

Однако отравление свинцом не приводит обычно к потере слуха, и большинство ученых уверены, что глухота Бетховена имела иное происхождение — скорее всего, композитор страдал отосклерозом, болезнью, вызывающей неправильный рост костей в ухе.

29 ФЕВРАЛЯ 1792 — 13 НОЯБРЯ 1868

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: РЫБЫ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ИТАЛЬЯНЕЦ

МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: КЛАССИЦИЗМ

ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: «ВИЛЬГЕЛЬМ ТЕЛЛЬ» (1829)

ГДЕ ВЫ СЛЫШАЛИ ЭТУ МУЗЫКУ: В КАЧЕСТВЕ ЛЕЙТМОТИВА «ОДИНОКОГО РЕЙНДЖЕРА»[8], РАЗУМЕЕТСЯ.

МУДРЫЕ СЛОВА: «НИЧТО ТАК НЕ СПОСОБСТВУЕТ ВДОХНОВЕНИЮ. КАК СЖАТЫЕ СРОКИ. И НЕ ВАЖНО, СТОИТ ЛИ У ВАС НАД ДУШОЙ КОПИРОВАЛЬЩИК, ЯВИВШИЙСЯ, ЧТОБЫ ЗАБРАТЬ ЗАКОНЧЕННУЮ РАБОТУ, ИЛИ ВАС ПОДГОНЯЕТ ИМПРЕСАРИО И ОТ НЕТЕРПЕНИЯ РВЕТ НА СЕБЕ ВОЛОСЫ. В МОЕ ВРЕМЯ ВСЕ ИМПРЕССАРИО В ИТАЛИИ ЛЫСЕЛИ УЖЕ К ТРИДЦАТИ ГОДАМ».

Слава, обрушившаяся на Джоаккино Россини, когда ему еще не исполнилось и двадцати пяти лет, завораживала Европу. В Италии он пользовался таким обожанием, какое в нынешний век выпадает только на долю поп-идолов подростковой аудитории и солистов «мальчуковых» групп. (Представьте молодого Джастина Тимберлейка, овладевшего тайнами контрапункта и вставшего за дирижерский пульт.)

Все ходили на его оперы, все заучивали его песни. Любой венецианский гондольер, болонский купец или римский сутенер мог запросто разразиться арией Фигаро из «Севильского цирюльника». На улице Россини неизменно окружала толпа, и самые пылкие поклонники норовили срезать прядь его волос на память.

А потом он исчез. Бросил все Вышел на пенсию. Ничего подобного в мире музыки прежде не случалось. Человек, которому за одни-единственные гастроли в Лондоне заплатили 30 000 фунтов, вдруг ставит крест на своей карьере, — это казалось немыслимым. Еще более немыслимым оказался тот человек, в которого Россини превратился десять лет спустя: затворник, почти не встававший с постели, парализованный депрессией и мучимый бессонницей. Он растолстел и облысел.

«Брильянт» итальянской оперы превратился в развалину с расшатанными нервами. Какова же причина подобной перемены? Коротко говоря — изменившееся время, которое Россини не мог — или не хотел — понять.

Отец композитора, Джузеппе Россини, был странствующим музыкантом, а когда ему надоело переезжать с места на место, он обосновался в Пезаро, городе на Адриатике, где сошелся с певицей (сопрано) и по совместительству белошвейкой Анной Гвидарини — поговаривали, однако, что Анна вместе с сестрой время от времени промышляла на панели. Как бы то ни было, в 1791 году молодые люди поженились, когда Анна была на пятом месяце беременности. Вскоре она родила сына.