Ирена ложилась спать на топчан, на набитый осокой матрас, накрывалась меховым одеялом, стачанным из мелких пестрых шкурок кедровой крысы, и пыталась уложить в голове бесчисленные сведения, которыми так и сыпала квартирная хозяйка.

— С ума я сойду гораздо раньше, чем пройдет семь лет, — говорила она себе. — Просто мозги сломаю, и все.

Закрывала глаза и слышала зов деревянной дудки и барабаны. Ачаи, ачаи… вот это и выманит меня однажды в лес, в лапы голодных духов? С озера дул ветер, шевелил лапы елей, посвистывал, убаюкивал шуршанием волны. Спи, глупая, спи, все будет хорошшшшо… Варак, варак, с какого конца у рыбы хвост? А? Выучи, где у рыбы хвост, и ничего не бойся. Варак…

…Ты забор-то вокруг библиотеки поднови. Смотри — щели. Конечно, волк не пролезет, да чего волков бояться. А вот что похуже может войти, никогда не знаешь, какой ветер подует. Надо дыры залатать и покрасить заново, непременно. Давай прямо завтра и сделаем. Попросим мужиков помочь… Теверен, не обижайся, конечно, и ты справишься. Просто больше рук — быстрее дело. Старая Маканта говорит — чует приближение ноа, уже, сказала, котел закипает…

— Ничего не понимаю, — пожаловалась Ирена. — Что за ноа, какой котел, кто войдет через дыру в заборе…

— Ноа и войдет, — сказал Ерка. — Котел закипает, ой-йе…

— Я варак, — кивнула Ирена. — Объясните вараку, люди добрые.

Ноа — это ветер, очень опасный. Ветров много, а ноа — один. Знаешь о Безглазом Унке?

— Вот, — ответила Ирена, открывая бесценный том сказаний.

Безглазый Унке был изображен во всю страницу.

— Ага, — кивнула Велке. — Он самый.

Унке — демон Нижнего мира. Покрыт ноздреватой склизкой кожей, серой с лиловыми пятнами, на теле там, где у людей волосы, у него чешуя. На ногах длинные цепкие пальцы о пяти суставах каждый, руки же совсем человеческие, ловкие, красивые, с синими округлыми ногтями. А на пальцах ног — острые когти. Глаз у него нет, вместо них выпуклые кожистые бугры, окруженные длинными густыми ресницами. Унке прожорлив, но разборчив. Вкуснее всего для него гнилые души; из двух людей всегда первым пожрет того, кто хуже, а если не очень голоден, доброго человека может и не тронуть. Однако если Безглазый проголодался, и хорошим не побрезгует.

У него потрясающий нюх, и хотя он ничего не видит, носом может почуять тебя насквозь, до самых дальних закоулков твоей души.

Унке часто приходит в Срединный мир за добычей и тогда принимает вид человека. В людском обличии он очень красив, только кожа бледновата, страшные же глаза свои прикрывает вышитой бисером повязкой. Серую демонскую шкуру свою он сбрасывает, и она превращается в кожаный мешок с красными завязками у горловины. Закидывает Унке мешок на плечо, опускает повязку на слепые глаза со сросшимися веками и идет по Срединному миру, напевая волшебную песню. У него чудесный голос, но бойся слушать его! Он поет, а сам принюхивается к твоей душе, выбирает добычу, и горе тому, в ком он учует вкусное. Тогда он вынимает у человека сердце и кладет в мешок, а человек ничего не замечает, но умирает через три дня: хоть ему и кажется, что ничего не изменилось, но сердца у него больше нет, только черная пустота, а без сердца жить невозможно. Однако в эти три дня можно вымолить у Безглазого сердце обратно, если знать, как просить. Не всякий шаман сможет, но известны случаи, когда это удавалось.

Часто жертвами Унке становятся женщины, — многие не в силах устоять перед его красотой. Лишь чистая душой не поддастся на соблазн, да мало таких — грешны люди.

Так бродит Унке среди людей, очаровывает их и собирает сердца, полные жадности, зависти, ненависти и злобы, чем тухлее, тем ему лучше; когда же красные завязки перестают затягиваться на горловине переполненного мешка, возвращается демон в Нижний мир и варит черный суп. Берет он железный котел, и наливает в него горькие воды, и ставит его на неугасимый огонь, и вытряхивает в котел свой мешок — ведь это его собственная кожа, без нее в Нижнем мире ему холодно. Пока вода греется, Безглазый натягивает кожу обратно и обретает истинный облик. Долго варится черный суп, скоро все обитатели Нижнего мира собираются вокруг него на пряный дух, ждут, когда Унке скажет: «готово».

Закипает горькая вода в железном котле, поднимается пена. Тогда Безглазый сдувает ее, и на Срединные земли налетает ноа. Простым людям ничем не отличить его от всех прочих ветров, но с ноа летят из Нижнего мира страшные болезни. Гнилая лихорадка, кровавый кашель, язвы и лишаи. А кому ноа задует в рот, тому и вовсе конец. Будет у него с тех пор душа гриба. Сперва ничего не заметно, да гриб раскидывает споры по всему телу. Разум гибнет, а тело пропадает вслед за ним. Грибы долго не живут, вызреет за несколько дней и сгниет. Если человек стал грибом, дольше месяца он не протянет. И тем, кто рядом, опасно — вдохнешь споры, погибнешь тоже.

Пройдется Безглазый по земле, и зла в Срединном мире становится меньше. Если бы он еще умел сделать так, чтобы добра стало больше, совсем бы было хорошо. Но он не умеет. Да и неинтересно ему это. Он не о людях заботится — а о вкусном обеде. Демон он.

…К счастью, есть люди, которым дано чуять приближение ноа. Для этого нужен особый нюх — и он дается чаще всего слепым. Безглазый человек лучше понимает Безглазого Унке, хотя спроси его — как, он объяснить не сможет. Или еще есть те, кого удалось в свое время спасти от железного котла. Вот Маканта. Говорят, когда она была молода, встретила Унке в человечьем обличье, совсем голову потеряла, никого не слушала — мил он ей был. И забрал Безглазый ее сердце. Была она сплетница злоязыкая, тем и показалась вкусна. Но прежний шаман, старый Кииран, — великий был шаман! — вовремя вмешался и победил Унке, отнял у него сердце Маканты. Да не все, тот гнилой кусок, что привлек демона, остался в мешке. И она не умерла, а злоязычие ее в суп попало, так что всем от того вышло благо; но с тех пор Маканта чует, когда Безглазый ставит котел на огонь. Когда же вода закипает, у старухи в груди печет, там, где куска сердца не хватает, и она сразу предупреждает народ: готовьтесь, скоро поднимется пена…

Затем и нужен плотный забор. Видишь же, девочка, эти линии и спирали. Раньше их рисовали кровью и ягодным соком. Специально собирали кровь охотники, чтобы подновлять охранные знаки, специально давили женщины черную сизень, перетирали ягоды с голубой полынью. Теперь краска масляная, городская, а кровью и соком только один круг проведен. Главное, правильные слова сказать. Починим забор — шамана позовем, он скажет, что надо.

Сам ветер никакой забор, конечно, не удержит. Но пена Нижнего мира налетает на охранный круг и теряет злую силу. И опадает на траву с внешней стороны забора. Видишь — здесь растет крапива и рыжая колючка? Хорошие травы. Поглощают обессилевшую пыль ноа. Во двор ничего не залетает. Только ветер, а он пусть себе дует.

Кстати, козы никогда не пасутся на этой крапиве. Умные.

— У нас варят крапивные щи, — невпопад сказала Ирена.

— У нас тоже, — кивнула Велке. — Только ни в коем случае нельзя брать крапиву от забора. Хочешь щи — во дворе собирай. Или отойди воон туда, к лесу и там рви сколько хочешь. И поклониться не забудь. Она хранит твою душу, крапива, так что к ней с уважением надо… Теверен, иди кликни Саукана и Кунту, скажи — забор чинить.

Ерка кивнул и выскочил со двора.

Сизени они набрали, полыни надергали, а крови не нашлось — никто вчера на охоту не ходил. Ерка предложил подстрелить ворону, но Ирена возмутилась: еще не хватало, убивать птицу только ради ложки крови. Мальчишка пожал плечами, спорить не стал. А Ирена, кромсая полынь здоровенным кухонным ножом, резанула нечаянно палец. Вот и ладно, — подумала она, — вот и кровь, кстати. На траву попало несколько капель, мало, наверно, ну как вышло. Пососала пострадавший палец и забыла о нем.