— Иди и встань там, — приказал он.

Старая женщина двигалась медленно — она была горбатой и совершенно беспомощной.

— Вот так, — крикнул Дрован. — Стой там, где стоишь.

— Эй, ты! — заорал он, указывая на фон Хорста. — Как тебя зовут?

Фон Хорст дерзко взглянул на это полуживотное. Он был зол — зол на себя и на весь мир.

— Когда ты со мной говоришь, не реви, — сказал он.

Дрован сердито хлопнул хвостом по ногам и нагнул голову, готовый броситься на человека. Он сделал несколько шагов навстречу фон Хорсту, затем остановился, с ревом ударяя по земле копытом, но человек не отступил и не показал своего страха.

Неожиданно вождь вспомнил о старой рабыне, стоявшей в стороне, там, где он ей указал, затем он снова обернулся к фон Хорсту.

— Если твои палочки убивают, — сказал он, — убей ее. Но я не верю, что они убивают.

— Мои палочки убивают, — сказал он. — Ганаки увидят, что они убивают.

Он сделал несколько шагов к старой рабыне и приложил стрелу к тетиве; затем он обернулся к Дровану и указал на Ла-джа.

— Ты освободишь меня и эту девушку, если я докажу вам, что мои палочки убивают? — спросил он.

— Нет, — прорычал вождь.

Фон Хорст пожал плечами.

— Ты сам виноват, — сказал он, натянул тетиву, и прежде чем кто-либо успел разгадать его намерения и вмешаться, стрела вошла в сердце Дрована.

Толпа мгновенно превратилась в стадо ревущих быков. Они набросились на фон Хорста и повалили его на землю, стараясь поддеть его на рога, но их было слишком много, и они мешали друг другу.

Еще чуть-чуть — и фон Хорсту пришел бы конец, но тут внимание нападающих привлек властный голос.

— Не убивайте его, — приказал он. — Оставьте его в покое. Это я сказал — вождь Кру.

Люди-бизоны немедленно оставили фон Хорста и повернулись к говорившему.

— Кто сказал, что Кру — вождь? — воскликнул один из них. — Это я, Тант, буду вашим вождем теперь, когда Дрован мертв.

Во время спора фон Хорст с трудом поднялся на ноги. Некоторое время он стоял, ошеломленный, но вскоре собрался с мыслями. Европеец быстро нагнулся за своим луком и нашел его. Несколько стрел выпали из колчана во время борьбы, фон Хорст подобрал их и положил на место. Потом огляделся. Все быки столпились вокруг претендентов на роль вождя, одни поддерживали Кру, другие — Танта. Фон Хорсту показалось, что сила на стороне Кру. Он шагнул поближе к тем, кто собрался вокруг Кру.

Незаметно он вынул из колчана стрелу. Рассудок подсказывал фон Хорсту не вмешиваться, но он все еще был зол и ему было безразлично, останется он в живых или нет. Неожиданно фон Хорст выпрямился.

— Кру — вождь! — закричал он и одновременно послал стрелу в грудь Танта. — Еще кто-нибудь не согласен с тем, что Кру — вождь? — спросил он.

Несколько быков, сгрудившихся вокруг Танта, бросились на него, наклонив голову, но те, что были на стороне Кру, ринулись им навстречу, и, пока они дрались, фон Хорст медленно отступил, оказавшись напротив хижины вождя. Ла-джа стояла рядом с ним, но он сделал вид, что не замечает ее, а поглощен странной борьбой этих полуживотных. Если они не входили в клинч, то целились низко опущенной головой в живот противника, стараясь вспороть его тяжелыми рогами.

Часто они ударялись рогами с такой силой, что падали наземь. Сходясь в клинче, противники хватали друг друга за плечи и, напрягшись и толкаясь, пытались головой ударить противника в лицо, шею или грудь.

Это была дикая, яростная драка, рев сражающихся делал ее еще ужаснее; но скоро все было кончено, ибо те, кто противостоял Кру, были побеждены в силу своей немногочисленности и отсутствия вождя, или бежали один за другим.

Новый вождь, опьяненный сознанием своей значительности, важно расхаживал взад и вперед. Он немедленно послал за женщинами Дрована и Танта, которых оказалось около тридцати, и, отобрав половину для себя, отдал остальных своим сторонникам, чтобы распределить по жребию.

Все это время фон Хорст и Ла-джа оставались позади, практически не замечаемые людьми-бизонами. Они и не привлекали к себе внимание, поскольку было очевидно, что быки ошалели от всего только что случившегося, от вида и запаха крови. Вскоре, однако, они попались на глаза старому быку, и тот издал низкий рев и ударил копытом об землю. Приблизившись к ним, бык наклонил голову и приготовился к нападению. Фон Хорст приложил стрелу к тетиве. Бык колебался; затем он повернулся к Кру.

— Мы убьем этих гилоков или пошлем их работать? — сказал он.

Кру оглянулся на говорящего. Фон Хорст ждал ответа вождя. Способен ли грубый и жестокий человек-бизон быть благодарным, если он не дождался ее даже от Ла-джа? Ведь на этом основана надежда на свободу для него и Ла-джа, ибо он все еще думал о благополучии девушки.

— Ну что, — спросил старик-бизон, — мы убьем гилоков или пошлем их работать в поле?

— Убейте их! — кричали ганаки.

— Нет, — прорычал Кру, — женщина не будет убита. Уведите их. Оставьте в хижине и охраняйте. Позже Кру решит, что делать с мужчиной.

Фон Хорста и Ла-джа отвели в грязную хижину. Их не связали. У мужчины не отобрали оружие, и он мог предположить только одно — их тюремщики были слишком глупы и лишены воображения, чтобы принять подобные меры предосторожности. Ла-джа уселась в одном углу хижины, а фон Хорст — в другом.

Они не разговаривали. Фон Хорст даже не смотрел на девушку, но ее взгляд часто устремлялся на него.

Он чувствовал себя несчастным и почти лишенным надежды. Если бы она была добра к нему или, по крайней мере, обошлась с ним вежливо, он мог бы с энтузиазмом смотреть в будущее, но теперь, без надежды добиться ее любви, все казалось ему бессмысленным. Сознание того, что он любит Ла-джа, рождало в нем лишь презрение к себе, вместо того чтобы быть источником гордости. Фон Хорст чувствовал лишь тяжелый долг спасти ее, потому что она была женщиной, и знал, что попытается это сделать.

Скоро он лег и заснул. Ему снилось, что он спал в чистой постели, укрытый прохладной простыней, а когда проснулся, то надел свежее белье, хорошо отглаженный костюм и спустился к роскошному обеду за безупречно накрытым столом. Официант, разнося блюда на серебряном подносе, потряс его за плечо.

Фон Хорст проснулся и увидел, что перед ним стоит женщина. Она трясла его за плечо.

— Проснись, — сказала она. — Вот твой корм.

Она бросила на грязный пол перед ним пучок свежесрезаной травы и немного овощей.

Фон Хорст сел и посмотрел на женщину. Она была не ганаком, а человеческим существом, таким же, как он.

— Для чего нужна трава? — спросил фон Хорст.

— Чтобы есть, — ответила женщина.

— Мы не едим траву, — сказал он, — а овощей здесь и для одного недостаточно.

— Вам придется или есть траву, или голодать, — сказала женщина. — Нам, рабам, много овощей не дают.

— А мясо? — спросил фон Хорст.

— Ганаки не едят мясо, поэтому его нет. Я здесь так давно, что не помню, сколько раз спала, и ни разу не видела, чтобы кто-нибудь ел мясо. Скоро вы привыкнете к траве.

— Они посылают всех пленников работать в поле? — спросил фон Хорст.

— Никогда не знаешь, что они сделают. Обычно они щадят женщин, и те работают в поле, пока не состарятся, потом их убивают. Если у них не хватает рабов, они какое-то время щадят и мужчин, а если их достаточно — немедленно убивают. Они дали мне спать много раз. Я принадлежу Сплею. Они отдадут женщину кому-нибудь, потому что она молодая. А тебя, наверное, убьют, у них сейчас много рабов — больше, чем они могут прокормить.

Когда женщина ушла, фон Хорст собрал овощи и положил их перед Ла-джа. Девушка взглянула на них, и ее глаза вспыхнули.

— Почему ты так поступаешь? — воскликнула она. — Я не хочу, чтобы ты что-то для меня делал.

Я не хочу быть тебе обязанной.

Фон Хорст пожал плечами.

— Ты очень последовательна, — заметил он.

Ла-джа пробормотала что-то, чего он не уловил, и принялась делить овощи на две части.