А ведь не врет, понял Олег. «Звучит» она чуть иначе, чем раньше, более жестко, но слышится в ее теме некий сумасшедший гитарный запил. Решилась она на что-то, а вот на что — не поймешь…

— Встречал как-то, — усмехнулся он. — Говорят, убили его где-то в Крепости.

— И съели… Шуточки у тебя, Панин!

— А кто сказал, что я шучу? — Он выдержал взгляд Кэт — очень серьезный, очень испытующий — и после долгой паузы негромко спросил:

— Почему?

— В чувство вины и в то, что я тебе действительно кое-что задолжала, ты ведь не поверишь?

— Мы с тобой «снайперы», соврать друг другу не можем. Разве что полуправду скормить…

— Не надо так, Олег.

— Извини. Просто привык в последнее время… ладно. И все же?

Она замялась. В ее музыкальный фон вплелся далекий, едва слышный басовый барабан, странно ложащийся на ее ритм.

— Ты знаешь… Тебя ведь потому и выбрали, что считали посредственностью, — все так же, в нерешительности, произнесла она. Странно — Олег не ощутил ни обиды, ни удивления:

— Выбрали — для чего? Для того, чтобы я совершил какой-то там эпохальнейший оптимальный выбор?

— Не бывает его — оптимального, — неожиданно резко откликнулась Кэт. — Бывает просто выбор.

— Ладно, суть понял. Так сказать, vox populi во плоти… Как Иван-дурак решит, посему и быть. Так, что ли?

— И опять ты все опошлил, — криво усмехнулась Кэт. — Много говорили о чистоте эксперимента, договаривались, как на тебя не влиять, не подталкивать… Скрепляли…

— На крови? — хмуро спросил Олег.

— Хуже. Много хуже, — уже без тени иронии отозвалась она. Олегу показалось, что басовый ритм стал чуть ближе, отчетливей, теперь он был как пульсация крови в ушах.

— И чего выбирать?

— Не знаю деталей. Что-то там с Тропой связано, с работами Крамнера по ней…

— Так, стоп. Ты, значит, хочешь сказать, что все эти гаврики, что вокруг меня толкутся, — просто сторонники разных концепций? И каждый, значит, хочет эксперимент, мать его, в чистоте соблюсти?

— Не каждый…

Олег помалкивал, курил. Несмотря на яркое пламя в камине, он здорово замерз. Что ж, думал он, это многое объясняет. Сшибка, значит, на уровне сверхценностей. А главная сверхценность сидит себе, покуривает и мерзнет, как собачий хвост. А все потому, что посредственность идеальная…

— Ты-то как в этих делах оказалась? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить. Думать о словах Кэт он сейчас просто не мог.

— Не хочу я об этом, — тихо ответила она, до боли знакомо качнув головой. — Да и неважно… Просто поняла, что у них ничего не получится. Ты рано или поздно поймешь, а тогда… Или сам сломаешься, или таких дров наломаешь…

— И тебе, чтобы это понять, два года понадобилось?

— Больше, Олег. Гораздо больше. Холодно…

Гулкий барабан еще придвинулся, теперь он гремел шагами командора. Олег вдруг осознал, что хоть этот ритм и связан как-то с Кэт, но исходит откуда-то извне, извне, извне, зараза!..

И надо было спросить Кэт о Максе, и спросить ее о брате Амосе, и много о чем, и просто поговорить, но времени уже не осталось, он чувствовал это с ледяной отчетливостью, и холод в крови сменился жаром…

Кэт повернула к нему бледное лицо:

— Вот и доболталась, дура… Уходи. Это за мной.

Олег только улыбнулся в ответ. Значит, говоришь, просто Выбор, подруга?..

— Да уходи ты, придурок! — она почти кричала. — Одного тебя не тронут.

— Кто? — продолжая улыбаться, кивнул он на дверь.

— Может, Хранители, — она пожала плечами. — Не встречалась с таким раньше.

— Которые, значит, Договор хранят… от меня? — как-то на удивление быстро догадался Олег. Кэт кивнула. Теперь, когда она поняла, что Олег все равно не уйдет, то стала спокойна, как Снежная королева. Глаза сощурены, на губах змеится опасная улыбочка… Олег усмехнулся ей. Так-то лучше, подруга, мы еще покувыркаемся!..

Ритм гремел почти нестерпимо, оглушая, но Олег не стал отключать «слух». Нож уже перекочевал к нему в ладонь — тяжелый нож, правильный. Здешний… Кэт улыбнулась уголками губ, как когда-то, и надобность в словах отпала окончательно. И в этот момент погас, затрещав, огонь в камине.

Олега это самую малость расстроило: расходовать силы на «кошачий глаз» не хотелось. Хотя, в общем, «снайпер» на боевом взводе ориентируется в темноте получше всякой кошки. А с Кэт они прекрасно понимали, чувствовали друг друга, слышали без слов — уж это у нас в привычке, это у нас в кровь вошло… Что, дядя, мельком подумал Олег про Колдуна, слабо тебе так? Слабо…

Он чувствовал, что в подступающей Волне что-то неправильно. Не бывает у людей такой Волны. Ни у кого не бывает. Это не Волна даже — Мощь, которая просто придет и убьет, а потом двинется дальше по своим делам… А носители ее — люди. Двое. Мать моя, да на таком напряжении в секунду сгоришь, мозги выжжет к чертовой матери! Ладно, пока нам бы день простоять да ночь продержаться…

Главное — выбраться из зала, подумал он, зная, что Кэт его поймет. Главное — сцепиться на предельно коротком расстоянии, иначе кранты. В бесконтакте с такой силищей дело тухлое. Уловив движение Кэт, Олег скользящим бесшумным шагом двинулся к выходу, сквозь гремящий ритм, держась левым боком к стене.

Нож в правой руке уже жил своей жизнью, не зависящей от разума. Обманчиво медлительное лезвие выводило сложный танец, придавая уверенности, поддерживая, направляя. Все стало как раньше: херня война, бояться будем потом. Он уже чуял их снаружи: стоят, ждут. Глупо. На открытом пространстве зала у нас шансов бы просто не было, а так… Ладно, маленькая, слева — твой!..

В быстром режиме барабан взревел на пределе — и захлебнулся в привычном тугом боевом ритме. Олег плечом распахнул дверь, чуть не задев одного из ожидавших, тут же метнулся вправо, вдоль острой кромки времени, согнувшись, ведя нож низовым ударом. Тут уж на чистой физике, никакого бесконтакта… Почему здесь-то они факела не потушили, зараза? В глазах рябит… Кажется, оба в зеленых накидках магов, но на зрении быстрого режима — громадные молчаливые фигуры… Ох ты, как быстро двигается! И небрежно, лениво даже…

Нож нашел цель, скользнув по живому, но Олега словно и не заметили. Туманная фигура, откинув его к стенке, двинулась к Кэт — она уже схватилась с тем, который слева, уходя от туманных ухватистых лап, очерчивая сверкающую сферу коротким кривым кинжалом. Когда Олег рванулся снова, на него все же отвлеклись — с некоторым любопытством, почти безразличным. А Олег вдруг почуял, что там, внутри плотного энергетического кокона — человек. Из мяса и костей. Вместо того, чтобы отпрянуть от протянувшейся к нему… конечности?.. энергетического щупа, раскаленного, светящегося красноватым?.. — вместо этого Олег ринулся навстречу, отворачивая лицо, как от огня, нож по короткой дуге двинулся снизу вверх…

Человек в энергетическом коконе двигался очень быстро, быстрее Олега, но в ножевом бою ни рыла не смыслил, и движение Олега разгадал слишком поздно. Туманная фигура начала смещаться, уходя от удара, как раз в тот момент, когда нож ударил в неподатливую плоть, повернулся, вспарывая и кромсая, отдернулся назад.

Движение вышло слишком резким даже для быстрого режима, и он чуть не сверзился с лестницы в темнеющий провал. Теперь он видел обоих: да, оба в зеленых капюшонах, чуть ли не те же самые, что дежурили у дверей, но та Волна, что сейчас поддерживает их, не имеет отношения ни к чему человеческому. Еще, кажется, кто-то грузно ворочался у входа на галерею, пытаясь подняться — но Олегу было не до него.

Тот, которого он достал ножом, жил и двигался, пока — как ни в чем не бывало, но Олег знал, чувствовал, что там, внутри туманного кокона, человек исходит кровью и болью, и проживет он ровно столько, сколько выдержит мозг. Так. Теперь они (оно?) знают, чего от него ожидать, второй раз такой фокус уже не пройдет… Теперь — только время: кто первый перегорит.

Они с Кэт оказались спиной к спине — как тогда, в захолустном баре, против команды оперов из Приграничья, тоже шустрых и умелых, но не прикрытых такими коконами. Только сейчас выходило куда солонее, и Олег только успевал уворачиваться, прикрывая Кэт, нанося неожиданные удары, полосуя ножом по тянущимся туманным лапам, зацепляя лезвием живое… Сердце выскакивало, воздух вокруг все сгущался, уплотнялся, мешая, грудь ныла от пропущенного — к счастью, скользом — удара, кажется, хрупнуло что-то в левой руке… Он понимал, что такой пляски долго не выдержит — мозг выгорит, сердце откажет, связки, наконец, порвутся. Время! Только продержаться!