День выдался серенький. В одной из лабораторий Института электроники и телевидения проходили обычные испытания.

Большой экран, на котором мелькали цветные майки футболистов, тоже казался серым, тусклым. Пятна расплывались и дрожали. Трудно было представить, что сейчас, на этом экране, показывается одно из самых интереснейших состязаний футбольного сезона. Опытная установка цветного телевидения работала явно неудовлетворительно.

Напрасно инженер Пичуев затягивал окна тяжелыми, шторами, следя за тем, чтобы ни один луч света не проникал в темную лабораторию. Напрасно — уже в который раз — проверял проекционную аппаратуру. Приборы показывали все нужные напряжения и токи. Круглые, как блюдца, экраны осциллографов были исчерчены голубыми светящимися линиями. Они упрямо подтверждали, что в телевизоре все в порядке, работает он нормально и не в нем надо искать причину сегодняшних неудач.

Вячеслав Акимович Пичуев руководил лабораторией, где разрабатывались сложные проблемы большого экрана. Но возникла новая задача — дать на такой экран цветное, а потом и стереоскопическое изображение. Цветом занималась соседняя лаборатория, причем весьма успешно, однако для большого экрана работу надо было начинать заново.

«Разве это цвет? — спрашивал сам себя Пичуев, разглядывая грязно-зеленые пятна, бегающие по экрану. — Лягушки в аквариуме…»

— Надя, — он нервно повернулся к лаборантке, — сообщите на стадион оператору, пусть посмотрит, почему у него красный цвет пропал.

Ничего не слышала Надя; прижав кулачки к подбородку, смотрела расширенными глазами на экран. Острая комбинация у ворот «Спартака» готова была закончиться голом. Вратарь выбежал навстречу мячу. «Ах!..»

Инженер горько усмехнулся. Так вот всегда. Ни один из работающих с ним лаборантов не мог оставаться равнодушным к передачам со стадиона. Во время испытаний они невпопад вертели ручки, забывали вести записи и путали показания приборов. Сегодня он решил оставить у телевизора Надю Колокольчикову, девицу внимательную и исполнительную, но и та оказалась болельщицей. Придется в следующий раз проверять свои установки подальше от зеленого поля стадиона.

Надя вскочила и захлопала в ладоши. Атака у ворот была отбита.

— Продолжаем работу, Наденька? — мягко спросил Вячеслав Акимович, но в голосе его она почувствовала скрытую усмешку.

Смутившись, Надя опустила голову. Уголком глаза посматривала на Пичуева, но в темноте видела лишь бегающие фигурки, отражающиеся в стеклах его очков. В них, как на маленьких экранах, все было видно абсолютно четко.

Сейчас динамовцы пробьют угловой удар.

Нет, это уже слишком! Где она находится, в конце концов? На стадионе или в лаборатории?

— Попросим показать трибуны. Там еще более разнообразны красочные пятна.

Вячеслав Акимович понимающе улыбнулся. Милая наивность!

Вот уже два года работает у него в лаборатории Надя Колокольчикова. Она отлично окончила техникум связи, а дальше могла учиться лишь заочно — надо было зарабатывать, помогать матери. Послали Надю не куда-нибудь, а в научно-исследовательский институт. От новой лаборантки немногое требовалось. Провести стандартные измерения, снять характеристики ламп, собрать из деталей нехитрую схему. Это умели делать все лаборанты. Однако Надя считалась не только умеющей, но и весьма способной лаборанткой, а некоторые инженеры утверждали, что она просто талантлива. С этим не вполне соглашался Пичуев. А кроме того, ему многое не нравилось в характере Колокольчиковой. Уж очень она была похожа на многих до странности несерьезных студенток, щебетуний и хохотушек, которых часто приходилось видеть в коридорах радиоинститута, где он читал курс электронных приборов.

Маленькая, с курчавыми волосами медного оттенка, Надя чем-то напоминала мальчишку и в то же время была грациозно-женственной, с чуть приподнятым, задорным носиком и живыми глазами. Они то щурились, превращаясь в две тонкие черточки, то делались огромными, выражая тем самым либо веселость, либо изумление. По мнению Вячеслава Акимовича, только эти два состояния были характерны для его лаборантки. Она и работала всегда с улыбкой. Меняя лампы или проверяя новый кинескоп, она вдруг смешно морщила нос, принюхиваясь к запаху перегревшегося от нагрузки сопротивления. Но вот встретилось что-то удивительное, не так ведет себя аппарат. Надя округляла глаза, изумленно глядя на прыгающую стрелку прибора. Проходили минуты, иногда часы, и тонкий, журчащий смех врывался в строгую тишину лаборатории. Надя не могла сдержать радости: наконец-то она выяснила загадку вздрагивающей стрелки! Как же она раньше не догадалась!

Вот и сейчас Надя залилась торжествующим смехом. Экран как бы просветлел. Сквозь грязную, мутную пелену просочились яркие, будто омытые дождем краски.

Вероятно, в телекамере на стадионе действительно что-то случилось с красным цветом. Теперь он появился на экране, заиграл свежо, радостно. Казалось, что только в эту минуту спартаковцы надели свои красные майки и, разбежавшись по полю, начали игру.

Выглянуло солнце. Его тонкий луч проник в лабораторию сквозь щель между бархатными шторами и весело заплясал на экране.

Вячеслав Акимович поплотнее задернул окно. Луч исчез, и поле засияло еще ярче. Крайний нападающий вел впереди себя мяч. Он оглядывался на противников, и по его розово-загорелому лицу скользили капельки пота. Таких подробностей не увидишь издали, с трибун. Радужный спектр тянулся за игроком, сопровождал его до самых ворот.

Пичуев повернул ручку на пульте управления, и радужное пятно исчезло.

Мяч метнулся вперед. Видно напряженное лицо вратаря. Но вот еще один удар, мяч мелькнул в сетке и упал на землю, как пойманная птица.

— Вячеслав Акимович, миленький, прошу вас, повернем камеру на трибуны! взмолилась Надя и потянулась к телефонной трубке. — Можно, я передам Голубкову?

Пичуев сжалился и разрешил. Оператор на стадионе повернул телекамеру. Теперь ее глаз скользил по рядам переполненных трибун.

Экран доходил до самого потолка. Казалось, что смотришь в огромное открытое окно и видишь перед собой трибуны стадиона.

Управление телевизором было вынесено на несколько метров от экрана. Здесь за специальным пультом с множеством ручек, приборов и сигнальных лампочек сидела Надя, Вновь она поймала себя на мысли, что и сейчас не может подавить жгучий, мучительный интерес к борьбе на футбольном поле. По выражению лиц зрителей Надя старалась угадать, в чью пользу складывалась игра.

С особым вниманием следила она за беспокойным щупленьким пареньком в пестрой клетчатой рубашке. На лице его выражалось все — и страх, и восторг, и страстное желание помочь любимой команде. Отчаяние и злость, радость и надежда — все бурное смятение чувств, меняющееся каждую минуту, читала Надя на его подвижном лице. Он что-то кричал, порывисто обнимал своих товарищей, толкал их в бок и тут же извинялся. Расшитая золотом многоцветная тюбетейка съезжала на глаза; морщась, он сдвигал ее на затылок и, снова вытянув тонкую шею, следил за мячом.

Надя поняла, что видит болельщика «Спартака». Он замирал и буквально бледнел — да, да, это заметно, ведь изображение цветное, — бледнел на ее глазах, когда игра перекидывалась к правым воротам. Надя чувствовала к нему что-то вроде неясной симпатии. Ну, как же, родственная душа.