Но Марко не знал, сколько времени он сможет писать, и потому должен был спешить. Вот его письмо:

Он быстро сунул карандашик в руку Зори. Потом Марко написал адрес, скрутил письмо в тоненькую трубочку и вместе с карандашом положил обратно в салфетку. Записку матроса он еще раз пробежал глазами, смял и проглотил.

Едва он кончил, как дверь открылась. Вошел Анч, а из-за его спины показалось хмурое и напряженное лицо матроса. Казалось, матросу стало легче, когда ни он, ни Анч ничего особенного в поведении пленных не заметили. Матрос забрал тарелки и хлебницу и ушел, унося спрятанное в салфетке письмо.

Анч посмотрел на пленных и сказал:

— Командир лодки дает вам еще два часа на размышления. Если вы не согласитесь сообщить точные сведения, которые от вас требуются, можете считать свою жизнь прожитой. — Он помолчал и добавил: — Марко Завирюха, может быть вы теперь согласны говорить?

— Мне нечего отвечать.

— А ты, Находка?

Девочка молча отвернулась к стене.

— Ну, что ж, считайте тогда секунды оставшихся часов. — Анч запер за собою дверь.

Марко обнял Зорю, и она склонила голову ему на плечо. Юнга думал о Люде. Где она? Останется ли в живых? Вряд ли. Ведь она не дала ни одного верного ответа.

— Марко! — прошептала Зоря ему на ухо. — Что делать?

— Главное, Зоренька, не пугайся, — так же тихо ответил ей Марко. — Мы покажем, что не боимся смерти. Что бы они ни делали, не говори ни слова!

— А Люда?

Губы Марко едва шевельнулись, и Зоря скорее догадалась, чем услышала:

— Она героиня… Ее ждет то же самое…

Конец дня Люда провела в маленькой каюте с одной койкой. Туда ее проводил Анч. Он обещал жестоко наказать Марка, успокаивал ее и уверял, что он и командир корабля сделают все, чтобы она как следует отдохнула и вообще чувствовала себя как можно лучше. Он даже напомнил ей, как славно они танцевали на рыбачьем празднике.

Девушка просила Анча не делать зла Марку, привести к ней Находку и не разлучать их. Анч обещал побеседовать об этом с командиром и высказал надежду, что тот разрешит, если Люда будет послушна. Он зажег в каюте электричество и вышел, оставив девушку одну.

Осматривая каюту, Люда решила, что в ней, очевидно, жил кто-то из командного состава подводного корабля, возможно сам Анч. В каюте стояла откидная пружинная койка, около нее — сундучок с бельем, плюшевым одеялом, одной пуховой и несколькими надувными резиновыми подушками. Люда подумала, что они одновременно могут служить спасательными поплавками. Кроме того, в каюте были зеркало, откидной умывальник электрический вентилятор, столик, полочка для книг и вещей. В углу стоял маленький запертый шкаф. Ящик в столике тоже был заперт. Люда сразу осмотрела все, не нашла ничего интересного, откинула койку, надула резиновую подушку и легла.

Ей не спалось. Ныло все тело, болели ноги, голова, она ощущала усталость, как после недели непосильного физического труда. Люда думала о будущем, но не могла представить его себе. Она погибнет, ее не выпустят отсюда живой, но если уж погибать, то не удастся ли ей пустить на дно и весь этот пиратский корабль? О, если бы ей пробыть здесь еще хоть некоторое время вместе с Марком! Вдвоем они безусловно придумали бы что-нибудь! А может быть, им еще удастся спастись?

Вспомнился рассказ Зори о смерти рыбного инспектора и Тимофия Бойчука. Их, должно быть, захватили эти же пираты. Наверное, допрашивали, а потом убили. Зоря рассказывала, что на них не нашли никаких следов насильственной смерти. Они утонули. То есть их утопили. Вероятно, пираты вообще топят своих пленных. Только едва ли они просто выбрасывают их из лодки, не принимая никаких других мер, — ведь если бы это было так, то Тимофий Бойчук наверняка доплыл бы до берега. Если же его так быстро выбросило море, значит утопили его близко от острова. Верно, там же, в бухте, где его и захватили.

Наконец девушка заснула. Это был короткий, тяжелый и неспокойный сон. Ей снилось, что кто-то неведомый, страшный нападает на нее, а она не может даже пошевельнуться для своей защиты… Она знала, что это только сон, хотела проснуться и не могла.

Наконец Люда проснулась. В каюте никого не было. Девушка повернулась на бок и так лежала, пока не принесли еду. Есть не хотелось, но она заставила себя поесть, зная, что надо беречь силы.

Во время обеда она почувствовала, как лодка вздрогнула. Легкое дрожание под палубой свидетельствовало о работе электромоторов. Судно снялось с грунта и куда-то пошло, очевидно всплывая на поверхность.

Когда у Люды забирали тарелки, она слышала сквозь отворенную дверь чей-то голос, произнесший в коридоре:

— Глубина тридцать семь метров!

Затем лодка останавливалась и снова трогалась в путь. Иногда Люде казалось, что она поднимается, может быть даже всплывает, а потом вновь погружается. Девушка заснула вторично и, верно, на этот раз спала долго — когда ее разбудили, она чувствовала прилив свежих сил.

Разбудил ее матрос и знаками приказал идти за ним. Девушка подошла к зеркалу поправить растрепанные волосы и помятое платье. Благодаря сухому воздуху и высокой температуре в лодке платье высохло. Матрос вышел за дверь. Стоя перед зеркалом, девушка увидала в нем отражение полочки над койкой. Там лежало несколько резиновых подушек. На одной из них Люда спала. Воспользовавшись отсутствием матроса, она быстро обернулась, схватила одну из подушек, свернула ее и спрятала под платье. Потом причесалась гребешком, который лежал перед зеркалом. Через две минуты матрос снова вошел и движением головы приказал идти за ним. Девушка вышла в коридор, конвоир запер дверь и повел ее к знакомой уже каюте командира. Прежде чем ее впустили, пришлось немного подождать в коридоре. Как она и ожидала, в каюте были командир и Анч.

— Садитесь, пожалуйста, уважаемая Людмила Андреевна, — весьма вежливо обратился к ней переводчик.

Люда села.

— Командир нашего корабля просит выразить вам благодарность за ваше поведение. Вы сразу поняли нас и не стали на путь молчания и возражений. Видите, мы тоже стараемся относиться к вам как можно лучше, но освободить вас пока нельзя. Вероятно, вы волнуетесь об отце. Так же, надо думать, как он о вас. Командир разрешает вам написать отцу письмо.

Люда удивленно и настороженно слушала Анча. Что кроется под этой любезностью?

— Мне можно написать в письме все, что я захочу?

— Да, за одним исключением: ни одного слова об этом корабле и о людях на нем.

— Позвольте, о чём же я могу писать?

— Вы можете писать обо всех своих чувствах, спрашивать о домашних делах, наконец о том, что вам угрожает опасность, что вы попали в очень неприятнее положение. Только ничего не пишите о своем местопребывании. Кажется, достаточно?

— Да, спасибо. Я подумаю.

— А о чем же, собственно, вам думать?

— В моем положении нелегко написать такое письмо… я должна написать так, чтобы вы его пропустили, но мне ведь хочется все-таки сказать что-то о себе…

— О, я вас понимаю! Если хотите, я могу помочь вам составить письмо. Кстати, вот что… Если вы напишите отцу, чтобы он немедленно выехал в Лузаны повидаться с вами, то… вы тем самым избавите его от смертельной опасности, которая угрожает ему в эти дни на острове… и… не обманете его: к тому времени все кончится и вы действительно с ним увидитесь.

Анч обернулся к командиру, чтобы передать ему свой разговор с Людой.

Девушка смотрела на них непонимающими глазами. Она очень боялась выдать каким-нибудь движением или взглядом, что понимает их. Посмотрев на того и на другого, она опустила глаза и, глядя себе под ноги, мысленно переводила то, что они говорили.