— Странные истории ты рассказываешь! — воскликнула Ка Фрей. — Вы помогли друг другу, а потом решили затеять сражение? Почему?

— Тебе это трудно понять, — сказал Конан, наблюдая за алыми нитями облаков в закатном небе. — Жазмина — властительница великой страны, я же считал себя в то время повелителем Гимелийских гор, а повелителю не пристало одерживать победы как простому разбойнику. Я тешил себя надеждой объединить горские племена и афгулов, чтобы завоевать себе державу. Этим планам не суждено было осуществиться: некий Безликий Пророк встал у меня на пути. Я победил, но лишился своего войска. И тогда я отправился в Айодхью один, проник ночью во дворец Деви и предстал перед ней…

— И что же?.. — прошептала девушка.

Конан хотел промолчать, но что-то заставило его говорить дальше.

— Жазмина смеялась. Да, клянусь демонами преисподней, она смеялась! Она была довольна, что теперь я ее пленник. Узник ее женских чар. Кром! Я стоял возле шелкового ложа со своим тяжелым мечом за плечами, и никого не было в спальне — ни слуг, ни телохранителей. Я мог убить ее одним движением. А она смеялась. Она знала зачем я пришел. Чтобы сдаться… — Киммериец резко сел и оттолкнул вендийку, жалея уже, что так разоткровенничался.

— Если бы я овладел ею тогда, все было бы кончено, — сказал он, сжимая кулаки, — для меня, по крайней мере…

Любовь Деви — это цепи потяжелей тюремных. Я хотел властвовать, а не сдаваться на милость победителя. Ты права: я решил завоевать Жазмину если не на поле брани, то делом, которое по плечу лишь мне одному. Поэтому согласился отправиться за Золотым Плодим.

Девушка вдруг приникла к нему и крепко обняла за шею.

— Как это прекрасно! — жарко зашептала она. — Лакш-ми ликует в небесных чертогах! Вернемся в Айодхью, господин мой, и подвиг твой будет вознагражден щедрой рукой прекраснейшей из женщин. Ты станешь Мехараджубом, самым великодушным и храбрым из всех, властвовавших над Вендией со времен Великого Потопа!

— Что-то не понимаю, — пробурчал варвар, — ты готова поделиться мною с Жазминой?

— Конечно! — Ка Фрей резво вскочила на ноги и потянула его за собой. — Кто я и кто она! Прекраснейшая, мудрейшая, совершеннейшая из дочерей земных, рожденных по воле лучезарного Индры! Ты достоин Деви, о храбрейший из кшатриев, ты вправе получить плод еще более удивительный, чем тот, что лежит в твоей сумке! О Жазмина, светлейшая звезда на хрустальном куполе небес! Я буду любить ее, как сестру. И поверь, Ка Фрей не настолько горда, чтобы не довольствоваться ролью второй жены!

Несколько ошарашенный таким поворотом, Конан поднялся, а юная вендийка, ухватив его за палец, легкой походкой двинулась вниз по косогору, не переставая говорить.

— Жить во дворце, среди ажурных решеток и журчащих фонтанов, — щебетала она, — могла ли я мечтать о таком, я, анупра, принужденная носить отвратительную маску! Нет, Таттара-Рабуга передал мои мольбы более могущественным богам! Они послали мне не только избавление от позора, но и радость подняться сразу в высшую касту. Как мечтала я о счастье наслаждаться роскошью и вкусной пищей, внимать сладчайшей музыке и пристойным речам, пользоваться уважением и преклонением окружающих — о сны, сны! Вы осуществились наконец! Дай припасть к ланитам твоим, супруг мой небесный!

И она снова обнимала варвара, покрывая его лицо жаркими поцелуями.

Идя вслед за тараторившей юницей через заросшую папоротниками поляну, Конан чувствовал себя малым ребенком, которого ведут, чтобы наградить сладостями за хорошее поведение. Варвар шагал молча, наблюдая, как то появляется, то исчезает среди мясистых листьев головка девушки, и про себя усмехался. Бывало, его женщины считали, что поймали в свои сети крупную рыбу, да рыбешка-то оказывалась зубастой и всякий раз, прокусив невод, уходила обратно в море. Глупышке Ка еще предстояло убедиться, что рыбарь из нее никудышный. Но поначалу следовало посмотреть, исчезли ли невидимые „нити богов“.

Сомнения варвара рассеялись, когда они достигли берега и вышли к сухому дереву, возле которого привязана была его лодка. Ка Фрей сразу же забралась в посудину, продолжая щебетать, пока он отвязывал веревку. Конан не имел ничего против, он вовсе не собирался платить вендийке черной неблагодарностью и оставлять ее в столь гиблом месте.

Когда лодка вышла на середину реки, киммериец сказал:

— Послушай, женщина… Только перестань трещать и не голоси, когда услышишь, что я скажу. Я не собираюсь делать тебя ни старшей, ни младшей женой. Ты хорошая девушка, Ка, я благодарен тебе за свое освобождение, но у меня другие планы. Вернусь в Айодхью, отдам орех Деви и уйду. Надоели ваша жара и ваши дожди, поищу местечка, где попрохладней,

Он ждал слез, криков, чего угодно, но вендийка только опустила голову. Потом подняла сверток прихваченной на косогоре материи и принялась обертывать его вокруг тела, сооружая какое-то подобие одежды.

Некоторое время плыли молча. Конан налегал на весла; течение было не сильным, лодка быстро двигалась вверх по реке.

Когда солнечный диск превратился в оранжевый полукруг, исчезающий за кромкой деревьев, Ка Фрей простерла к светилу руки и, озаренная меркнувшим светом, воскликнула:

— О лучезарный Индра! Моя надежда на счастье исчезла так же быстро, как исчезает Твой огненный лик за краями земли! Я не ропщу, ибо знаю, что боги велят людям стойко сносить посланные испытания. И все же мне грустно.

Она посмотрела на зеленую маску, валявшуюся на дне лодки, и добавила:

— Что ж, по крайней мере, я теперь не анупра…

— Так выкинь эту дрянь в реку, — посоветовал Конан. Девушка подняла печальные глаза.

— Не могу. Никто не поверит мне на слово. Вот если бы ты…

— Нет, — резко оборвал киммериец.

— Я не прошу тебя навсегда оставаться со мной, — робко настаивала она, — я помогла тебе освободиться, так помоги и мне… Умоляю!

— Разве ты не говорила, что, сделав тебя женщиной, я избавил тебя от закона варим?

— Это так, супруг мой, но это требует подтверждения. Дваждырожденный, коснувшийся анупры, обязан объявить свое деяние. Через две луны наступит праздник Калипуджа, и в Городе Слона властитель Гадхары будет являть подданным свою милость. Это светлый праздник…

— Калипуджа? — переспросил Конан. — Торжества в честь Богини Смерти?

— Да, — кивнула Ка Фрей, — но Хали не только Богиня Смерти, она дарительница любви и страсти…

— Кром, — вырвалось у киммерийца, — воистину мозги вендийцев устроены иначе, чем у остальных людей! Или ваши жрецы слишком много времени проводят под палящим солнцем. А может быть, они навострились так ловко путать черное и белое, чтобы легче дурить простакам головы и не лишаться щедрых подаяний.

— Не говори так, — испуганно воскликнула бывшая анупра, — Хали может рассердиться! Она отпустила тебя, но это не значит, что Девятирукая не следит за нами…

Варвар только хмыкнул и сильнее налег на весла. Вендийские боги были многочисленны, им приносили кровавые жертвы, но он их не боялся. Киммериец почитал Митру, Крома и знал, что на Серых Равнинах каждого ожидает в конце земного пути властитель царства мертвых Нергал. Остальные божества были для него лишь демонами, часто выдуманными, а с остальными он надеялся справиться.

— Так что ты говорила насчет праздника? — спросил он, чтобы отвлечь вендийку от мрачных мыслей.

— Во время Калипуджи раджуб Гадхары особо добр со своими подданными. Если мы явимся в его шатер, и ты объявишь, что берешь меня в жены… Нет-нет, не хмурься, кшатрий, это только для людей! Ты — млеччх, и можешь обручиться со мною по законам, не писанным для вендийцев. А потом уйдешь, куда хочешь, а я скажу людям, что ты не захотел взять меня с собой. Мне, конечно, вымажут лоб зеленым, но маску я все же смогу выбросить в Озеро Снов.

Она печально вздохнула, взглянула на звезды и добавила:

— Может быть, Одноногий Синг, который займет место раджуба на три луны, позволит мне последовать за ним…

Конана не слишком заинтересовали ее последние слова, но он все же спросил, чтобы скоротать время: