К счастью, в то время было объявлено перемирие, а король находился далеко, где-то в Гандерланде, заручаясь поддержкой тамошней знати.

Итак, я прибыл в Андрию, небольшой городок на границе Зингары и Аквилонии. Когда мой отряд приблизился к стану зингарцев, они принялись трубить во все трубы, которые только были в лагере. Я послал оруженосца сказать, что мы прибыли с миром. Нас провели к тысячнику, и я изложил суть дела.

«Что ж, — молвил Гаскатен, — ваше право, месьор, вызвать на поединок того, кто вас, как вы утверждаете, оболгал. Только вы опоздали. Не далее как сегодня утром у меня был граф Рабрагор, испрашивая дозволения вызвать вас на бой. Он уже отправил письмо с нарочным, но вы, видимо, разминулись».

Я был удивлен и обрадован, подумав, что граф все же не лишен остатков чести. Впоследствии мне стало известно, что Рабрагор прознал о моем намерении через того же воина, которого подкупил, и затеял историю с вызовом, чтобы получить право выбрать оружие и род поединка. Он уже уступил однажды в конном бою и теперь предпочел драться пешим и в полном вооружении.

Это было весьма мудро с его стороны, так как Рабрагор, как я уже говорил, был выше и крупнее меня. Он полагался на свою выносливость, но не учел того обстоятельства, что за моими плечами поединков гораздо больше, а противники мне попадались всякие.

Когда мы начали драться, граф принялся крутить мечом над головой, подбрасывать щит и выделывать другие недостойные войны фокусы. Зингарцы подбадривали его громкими криками. Я же быстро понял, что единственное достоинство этого бойца — недюжинная сила и, воспользовавшись своим опытом, смог нырнуть под руку противника и нанести ему удар в горло. Граф зашатался, но устоял и снова замахнулся двуручным мечом. Не дожидаясь, пока он обрушит клинок на мою голову, я ударил еще дважды и отскочил. Латный нагрудник Рабрагора раскололся, на кольчуге выступила кровь.

В толпе зингарцев послышались угрожающие крики, но мне было все равно, я уже знал, что одолел противника во второй раз. Рабрагор еще метался по площадке, вовсю размахивая огромным мечом, но постепенно слабел от потери крови. Потом он пошел на меня, как бык на стену, и на сей раз я не стал уклоняться. Отбив выпад, отбросил щит и меч и, обхватив его за пояс, повалил на землю.

Когда Рабрагор увидел в щелях своего забрала кинжальное лезвие, он взвыл, как раненый зверь, и разразился страшными ругательствами.

«Признай, что ты уступаешь мне во всем, — сказал я, — и получишь жизнь».

«Никогда!» — прохрипел граф.

Я напомнил ему, что мы бились дважды, конные и пешие, и оба раза он уступил, но Рабрагор только сипел и плевался, изрыгая проклятия, недостойные рыцаря.

«Сумей я сразиться с тобой в третий раз, обязательно победил бы», — сказал он, наконец, думая, что это его последние слова. Даже перед лицом смерти его не оставляло тщеславие.

«Хорошо, — сказал я тогда, — предоставлю тебе такую возможность».

«Когда? Еще через пять лет?»

«За пять лет ты, пожалуй, ничему не успеешь научиться. Встретимся через десять, в Тарантии, на осеннем Празднике Плодов».

Он не хотел верить, что получил жизнь, но я отпустил его, и с тех пор мы не виделись.

Рыцарь слегка поклонился дамам, давая понять, что история его окончена.

— Значит, срок наступил? — спросил Эзра Рыжий.

— Да, но я не сдержал обещания.

— Если этот Рабрагор еще жив…

— Я слышал о нем, — подал голос виконт, — он теперь при дворе молодого аквилонского короля и, кажется, не на последних ролях.

Барон хмыкнул.

— А что, киммериец так и не отрубил ему голову? Говорят, Конан был крут с изменниками.

— Рабрагор хитер, — слегка поморщился Дагеклан, — хитер и готов на любое вероломство. Поняв, что перевес на стороне аквилонцев, он сумел пленить тысячника Гаскатена и доставить его королю. За что и получил прощение.

Рыцарь произнес эти слова бесстрастно, но раскат грома, прокатившийся в этот миг над крышами замка, как нельзя лучше выразил его настроение, ибо под маской невозмутимой вежливости, зачастую граничившей с надменностью, скрывалась натура пылкая и неукротимая.

— Думаю, месьор Дак, ты еще успеешь скрестить с ним копья, скажем, в будущем году… — начал, было, барон, но речь его была заглушена новым, еще более мощным ударом, да таким, что пол задрожал, а со стен упало несколько щитов и голова оленя с оловянными глазами.

— Клянусь сапогами Мардука, никогда не видывал подобной грозы, — прошептал Эзра Рыжий, обращая взор к изображение Солнечного Лика, который бесстрастно взирал на сидевших в зале из простенка между высоких узких окон. — Надо бы пересесть подальше от очага, не ровен час ветер выбьет из полена искры…

Словно в подтверждение его слов в дымоходе завыло и заухало, потом над обгоревшим на треть комлем взметнулся огненный вихрь и ударил сквозь прутья каминной решетки. Никто не успел отпрянуть, только сокол взлетел и завис в воздухе, хлопая крыльями, от которых падала на своды залы огромная тень.

Рукав камзола Эзра затлел, тот пришиб огонек широкой ладонью и гулко расхохотался.

— Славно! — воскликнул он, утирая слезы. — Не иначе сам Небесный Воин сунул в дымоход свою палицу. Все целы? Эй, дочка, ты чего руками рот закрыла? Пожалуй, вопить уже поздновато.

Дама Абегальда, уронив пяльцы, судорожно прижимала к губам побелевшие ладошки. Глаза у дамы были большие и круглые.

— Что с тобой, Аби? — подала голос хозяйка замка, не проронившая до сих пор ни слова.

Дочь отняла руки и стала их с ужасом рассматривать. Потом открыла рот, но вместо ответа смогла издать лишь невнятный звук, напоминающий бульканье закипающего чайника.

— Да говори же, во имя всего святого! — рявкнул барон.

— Я… ой, мамочка…

— Да что же?!

— Я… проглотила уголек!

Воцарилась пауза, во время которой виконт вежливо прикрывал атласным платком улыбку, рыцарь смотрел с пониманием, барон хмурил брови, а его супруга укоризненно качала головой.

— Вот, — сказал, наконец, Эзра, — говорили тебе — держи рот на замке, целее будешь. Не печет изнутри — то?

Абегальда прикрыла глаза, словно прислушиваясь к тому, что делается у нее в животе, покачала головой.

— Нет… Только мне… мне…

Она вдруг встала, взмахнула руками и запела фальшивым голосом:

— Что-о? — Брови Эзры поползли на красный лоб. — Петь надумала? С таким-то голосом?

Выкрикнув эти странные слова, дама Абегальда умолкла и стала смотреть на свои ладошки, словно это они исторгли сии нежданные речитативы. Потом вдруг уперла кулачки в бока, прищелкнула каблуками и, выбивая по каменным плитам пола умопомрачительную дробь, прошлась вокруг стула.

— Да ты пьяна! — гаркнул барон. — Кто налил девчонке неразбавленного хайреса?!

— Рута, а с нею шалфей опьянение винное гонят, — сообщила дочь нараспев, — розы добавишь цветок, и утихнут любовные боли…

Приподняв подол платья, она подплыла к застывшему на табурете рыцарю, одарила его многообещающим взглядом, подумала и послала Дагеклану воздушный поцелуй.

— Абегальда! — вскричала тут не на шутку рассерженная баронесса. — Да ты ума лишилась, дочь моя!

— Это не я… ой!.. Мамочка, спаси!

— Вот поучу тебя плеткой, быстро в себя придешь! — Хозяин замка Иш был не на шутку разгневан и тут же, позабыв о соколе, встал, чтобы немедленно исполнить угрозу.

Но баронесса опередила мужа. Явив нежданную мощь голоса, она принялась пронзительно скликать служанок и кормилиц, которые накатили в залу шелестящей волной разноцветных юбок. Дама Абегальда была умело взята в плотное кольцо, подхвачена под руки и увлечена на женскую половину, куда самому барону вход был заказан. Напоследок баронесса пообещала привести дочь в чувства своими, более гуманными, нежели плетка, методами.