Дорога сделала поворот — и партизанам открылась следующая картина: на обочине сбилось в кучу несколько подвод. Двое мужиков с винтовками через плечо торопливо скидывали с повозок прямо в пыль куски мануфактуры, трое других увязывали их в узлы. Несколько узлов было уже приторочено к сёдлам. Увидев приближающихся всадников, бандиты соскочили с повозок и кинулись к своим лошадям. Но было уже поздно…

— Стой! Ни с места! — крикнул Громов, выхватывая каган. Партизаны вскинули винтовки.

— Так вот это какие бандиты?! — изумлённо воскликнул Игнат Владимирович, узнав в них партизан из отряда Мамонтова. — Это ты, Гранкин… и ты, Митрий, и ты… Грабежом занимаетесь средь белого дня. Так?

— Несправедливо говоришь, — нахально ответил Гранкин, метнув злобный взгляд на Громова, и пустился в «теорию». — Мы конфискуем награбленную частную собственность у спекулятивных элементов, кои являются врагами мирового крестьянства…

— А кто вас на это уполномочивал?

— Каждый сознательный должен изымать у врага всё, что не принадлежит ему в соответствии с новыми порядками, за которые мы проливаем кровь.

— Болтаешь?! — рассердился Громов.

— Проповедую, — с показным спокойствием ответил Гранкин и отвернулся, тронул лошадь. — Н-но, пшла!..

— Нет, подожди, — схватил за уздцы его лошадь Громов. — Слезай, отвязывай узлы и складывай на место.

— Но-но! — угрожающе проговорил Гранкин. — Не хватайся, а то!..

Громов направил револьвер на Гранкина.

— Слазь, а то пристрелю, как собаку и мародёра!

Гранкин судорожным движением сорвал винтовку с плеча, но Петя Нечаев схватил её за ствол и выдернул у него из рук. Гранкин не удержался в седле и свалился на землю, затем поднялся, нехотя отвязал узел и так же нехотя унёс его к подводе. То же сделали и другие.

— Езжайте в отряд, доложите обо всём Мамонтову, — распорядился Громов, когда все узлы были сложены на телеги.

— Доложим! — неопределённо буркнул Гранкин и, хлестнув лошадь, погнал её галопом вперёд. За ним последовали его сподвижники. Сидоровские возчики долго благодарили партизан.

Ефим Мамонтов готовил отряд к новому налёту на колчаковцев в Волчихе. Хотя на германском фронте он занимал всего лишь должность телеграфиста сапёрного батальона и вернулся домой в звании унтер-офицера, но в военном деле, как говорили о нём, был «смекалист» и диспозицию разрабатывал со знанием опытного штабника. Он тщательно сопоставлял сообщения разведчиков, советовался с партизанами, умело распределял силы для нанесения удара по врагу. Мамонтов всегда был очень занят, забывал об отдыхе и еде, и поэтому, когда Громов рассказал ему о мародёрстве Гранкина и его друзей (сам Гранкин, как и следовало ожидать, не доложил об этом), отмахнулся:

— Потом разберёмся. Сейчас некогда.

А потом или забыл, или просто решил не поднимать на первых порах шума: окрепнет отряд, дисциплинируется — партизаны сами поймут, что этим заниматься нельзя.

Однако Гранкин увидел в лице Громова опасного врага, который при случае может его разоблачить и — чего доброго! — подвести под расстрел. И он понял: надо от Громова избавиться. Но как?.. Долго ничего подходящего в голову не приходило. Потом решение созрело…

Ночью Гранкин собрал свою группу в леске, недалеко от партизанской стоянки. Когда все уселись вокруг, он приподнялся. Тень от него, словно крылья коршуна, распласталась по посеребрённой луной выжженной полянке.

— Нас может погубить один человек. Берегитесь! — угрожающе проговорил Гранкин.

— Кто? — прошелестел испуганный шепоток.

— Тот, кто отобрал у нас принадлежащее по праву победителей имущество, конфискованное у купца. Игнат Громов… И вы думаете, куда он дел эти товары?.. Вернул хозяину, привёз в отряд? Не-ет, он их отправил к себе в Корнилово, где уже немало хранится награбленного.

— Ну да! — удивился Митька «Бобик», вороватый мужичонка.

— Вот тебе и да! — сердито продолжал Гранкин. — Видите, как он поступает с теми, кто кровь за свободу проливает. Да ещё требует от Мамонтова, чтобы нас расстреляли. Хитрит, чтобы никто не узнал, что купеческие товары присвоил. Мне доподлинно стало известно, что это не большевик никакой, не совдепщик, а провокатор, подосланный колчаковской контрразведкой. Шпион!..

— Похоже, — заметил неуклюжий, громоздкий человек из ссыльных поселенцев, отбывавший когда-то каторгу за убийство. — Не будь он провокатором, чего бы ему за купца заступаться.

— Вот гад! — возмутился Митька «Бобик». — То-то я думаю, отчего же ему в Обиенном заводчиком называться и с кулаками якшаться?

— Я и говорю: провокатор, шпион, — продолжал Гранкин. — Если его не убрать, он не только нас погубит, а и весь отряд…

— Верно. Раз он такой, надо убрать, — поддержал Митька «Бобик». — Рассказать Ефиму Мефодьевичу…

— А что рассказывать, ещё и нас запутает, — рассердился Гранкин. — Разве мы не полноправные партизаны и не можем сами отстоять свои интересы?.. Предлагаю шлёпнуть его, да и дело с концом.

— Правильно! — подхватили его сподвижники.

Гранкин понимал, что надо действовать быстро, пока люди не одумались.

— Вот и поручим это «Бобику», — проговорил он. — Кто за, голосуй!

Все подняли руки, кроме Митьки. Он побледнел, хотя никто этого в темноте не заметил, и дрожащим голосом спросил:

— А если Мамонтов меня за это к ответу притянет?

— Не бойся, — успокоил Гранкин. — Скажешь, что провокатора убил, ещё и хвалить будет. Понял?.. Назад отступать поздно, раз с нами связался. Иначе… Расходись по одному!

Заговорщики, крадучись, двинулись в расположение лагеря.

Отряд Ефима Мамонтова направлялся на операцию против колчаковской милиции. Конные партизаны двигались впереди, а сзади, на повозке, следовали раненые Анисим Копань и Никифор Прилепа — их надо было показать сельскому фельдшеру. Громов с Нечаевым ехали сбоку.

— Послушай, Игнат Владимирович, — обратился к Громову Анисим Копань, — тут мне сейчас один партизан рассказал по секрету, что против тебя неладное замышляют. Гранкин и Митька «Бобик»… Хотят тебя убрать под предлогом, что ты не большевик, а провокатор. Мы с ними после операции разберёмся, а сейчас ты поостерегайся…

— Спасибо. Поостерегусь.

«Попробуй-ка во время боя уберечься, — думал Игнат Владимирович, — когда стрельба кругом, пули свистят. Разбери, чья тебя стукнет».

В раздумье он попридержал коня, отстал от отряда.

В голову пришла было мысль — не уехать ли к себе в Корнилово, пора собирать свой отряд. Но эту мысль он сразу же притушил: «Трусом сочтут. Надо довести дело до конца».

Громов хотел пришпорить коня и догнать отряд, как увидел, что к нему, нахлёстывая лошадь, скачет с винтовкой в руке Митька «Бобик». Не доезжая метров двадцать, он крикнул:

— Товарищ Громов, почему отстал? — и приподнял винтовку.

«Это неспроста. Что-то он затевает. Не думает ли сейчас со мной счёты свести?.. — мелькнуло в голове у Игната Владимировича. — Надо действовать не дожидаясь!» — И он резко выкрикнул, выхватывая наган:

— Стой, убью! — Громов дважды выстрелил вверх.

Митька «Бобик» осадил коня и от неожиданности замер на месте.

От колонны партизан отделился конник и галопом двинулся в сторону Громоза и Митьки «Бобика». Игнат Владимирович узнал в нём Ефима Мамонтова.

— В чём дело? Почему стрельба? — сердито проговорил он, сдерживая лошадь.

— Мародёры, те, о которых я тебе говорил, решили меня на тот свет отправить, — ответил Громов. — Вот полюбуйся, их представитель.

Мамонтов посмотрел на Митьку потемневшими глазами, судорожно сжал рукоятку плети.

— Митька! Ты?..

— Я… — виновато потупился «Бобик». — Говорят, он не большевик, а провокатор, шпион.

— Провокатор?! Шпион?! — хмуро сдвинул брови Мамонтов, лицо его налилось кровью. — Шпион?.. Я тебе покажу шпиона… — Он подскочил к Митьке и с размаху ударил его плетью. Затем, теряя над собой власть, стал хлестать ещё и ещё…