— Подойди, — произнесла антассио сонанга, почти не разжав губ.

Санти медлил. Откровенно говоря, ему было просто страшно.

Сильный толчок швырнул его через семь минов — к трону.

— Я сказала тебе, ниххан? — уронила женщина. В зале стало абсолютно тихо. Будто все разом перестали дышать. Санти почувствовал вокруг страх. Страх, намного превышающий его собственный потому, что все остальные знали, чего они боятся.

Санти поднял голову, посмотрел на сонангу и с облегчением убедился: слова относятся не к нему, а к толкнувшему Санти воину. Владычица оперлась руками на подлокотники трона и медленно поднялась. Санти, все еще распростертый на полу, открыл рот от удивления.

Юбка антассио сонанги состояла из нескольких слоев шелкового газа с вплетенными в него золотыми нитями. Она доходила до щиколоток. Когда Владычица выпрямилась, Санти показалось, что нижняя часть тела сонанги — от черной кромки лифа, та, что окутана была почти не различимым прозрачным шелком, — приставлена к верхней, принадлежит другому телу. В Ангмаре нет запретов на отсутствие или наличие одежды. Санти совершенно не стеснялся собственной наготы. Но в одеянии сонанги было что-то, заставившее юношу опустить взгляд. Но он снова поднял глаза, когда услышал шаги. Сонанга спускалась по ступеням. Золотые нити пришли в движение. Казалось, воздух вокруг ее бедер пронизан искрами. Это было по-своему красиво. Но вызвало у Санти неприятное ощущение, словно бы при нем совершалось кощунство. Впрочем, словами чувство свое он не смог бы выразить.

Цок! Цок! Цок! — выбивали по мозаичному полу острые каблучки сандалий. В наполненной страхом тишине звук их был оглушительно громким.

Цок! Цок! — отражалось от стен и сводов высокого зала.

Владычица подошла к лежащему юноше и остановилась. Санти больше не смотрел на нее — он смотрел в пол. Ему было жутко. Антассио сонанга наклонилась. Край парчовой накидки лег на его голову. Пальцы коснулись предплечья юноши, сжали его. С силой, неожиданной у такой хрупкой женщины, она потянула вверх, и рука Санти инстинктивно напряглась.

— Встань! — Владычица произнесла это слово мягко. Настолько мягко, насколько позволял ее пронзительный голос. И Санти понял, что она всего лишь хочет помочь ему подняться.

Будто ветер прошелестел по залу. Это из уст бывших в нем людей одновременно вырвался воздух. Отныне никто из них не смел не то что ударить — грубо прикоснуться к юноше. Но Санти этого еще не знал. Он поспешно поднялся. Благодаря высоким каблукам глаза сонанги оказались почти на одном уровне с его глазами. Санти заглянул в них, и они уже не показались ему такими отталкивающими.

— Ортран! — громко сказала сонанга.

Высокий воин быстро приблизился.

— Позаботься! — бросила ему антассио сонанга и повернулась к Санти спиной. Рабы поспешно подхватили носилки, подбежали к ней. Владычица неторопливо поднялась по ступеням, задевая их краем пурпурного плаща, и заняла место на троне. Важный слуга подскочил к ней, потянулся, набросил на колени плед, поставил под ноги атласную подушку.

Сонанга подняла трость и ударила по плечу одного из рабов. Сильно ударила — на смуглом плече остался красный след. По раб был не слишком чувствителен. Он взялся за ручку носилок. Трон подняли. Снова пять раз ударил барабан, и антассио сонанга покинула зал.

Так Санти из пленника превратился в принца.

Его поселили в сказочной башенке, предоставили ему полную свободу, более полную, чем та, которой пользовались остальные обитатели Владения. Никто от него ничего не требовал, никто ему не приказывал. Впрочем, Санти сам старался вести себя осторожно: любая свобода имеет границы, которые лучше не переступать.

У юноши не было сомнений, по чьей воле он оказался здесь. Но ему оставалось только ломать голову над тем, для чего он понадобился Властительнице. Все, чем он отличался от других ангмарских юношей, — его песни. Но здесь ортономо Санти также никому не требовался. Может быть, спой он разок для обитателей Владения — им пришлось бы это по вкусу. Песни здесь любили. Но у юноши не было желания петь для них: слишком подчеркнутой казалась ему почтительность слуг и вежливость воинов.

Легкие белые облачка неподвижно висели в небе. Дневное пламя Таира разбрызгивалось по крышам Дворца. Там, где из цветочного горшка высыпалось немного земли, укоренился перламутровый шарик летающего гриба-эриты.

«Еще сестаис — и полетит», — подумал Санти, переступая через гриб. Когда эрита созревала, нити, удерживающие ее на земле, высыхали и обрывались. Тогда наполненный водородом шарик взмывал вверх, унося внутри горсточку спор.

«Как там отец? — подумал Санти. — Хорошо бы известить его». Юноша знал, что день-два Тилон не будет тревожиться о нем. Но потом? Какая у них связь с Ангмаром? Скорее всего — никакой. Но надо все же спросить хотя бы кормчего Хорона.

«Если отец всерьез начнет искать меня, — подумал Санти, — ему понадобится не меньше менса. Конечно, Тилон добьется своего. Особенно если отважный Саннон поможет. Все знают: у Начальника Гавани — высокий покровитель. Документ с подписью ситанга Саннон запросто добудет для отца. А здорово будет, если Начальник ангмарского Порта самолично явится за мной!» И все же Санти не хотелось бы так сразу покинуть замок. Иногда здесь страшновато, но Владение — чудесное место. А Дворец… Эх, хорошо бы найти кого-нибудь, кто побродил бы с ним по Дворцу! Может, сама антассио сонанга? Но Владычица ни разу не говорила с ним со времени их первой встречи. Нет, чем дальше Санти здесь жил, тем меньше понимал. Но ему тут нравилось. И это было — Приключение!

Вспахивая темно-голубую воду, трехмачтовый кумарон под снежно-белыми парусами вырвался из пролива в просторы Срединного Моря. Вслед за ним вышли три других корабля Самита.

Дул ровный свежий ветер. Кумароны с силой вспахивали воду, карабкались на беловерхие гребни. Борта их скрипели, палубы кренились вверх-вниз от носовой качки. Приближался шторм, но суда шли на всех парусах. Они спешили отойти подальше от скалистых берегов, подальше от изобилующих подводными скалами мелей.

Мара стояла у самого носа кумарона, держась руками за ванты. Когда корабль соскальзывал с волны, белая пена захлестывала кумарон почти до колен носовой фигуры, изображающей Тора. При этом ноги девушки едва не отрывались от палубы, а соленые брызги ливнем обрушивались на нее. Одежда ее была мокрехонька и прилипла к телу. Мара дрожала, но не от холода. От наслаждения: вот так стоять перед раскачивающимся морем, глотать его воздух — и не бояться!

Кто-то взял ее за руку.

Мара оглянулась: рядом стоял Самит. На нем был блестящий кожаный плащ с откинутым капюшоном.

— Иди вниз, девушка! — крикнул он ей в самое ухо. — Будет шторм!

Мара помотала головой.

— Я еще постою! — крикнула она в ответ.

— Минту!

Матросы уже карабкались по реям — убирали паруса.

— Смотри туда! — закричал Самит, показывая на небо справа от корабля.

Мара подняла голову и увидела двух бронзовых драконов. Медленно взмахивая крыльями, они уходили в сторону Моррана, навстречу надвигающейся буре.

— Куда они? — крикнула Мара. — Разве они не боятся шторма?

— Боятся! Но, думаю, на них всадники, которые знают, куда летят!

— Может, они возвращаются в Храм? — Мара, как любая конгская девочка, когда-то мечтала стать дракоэлой, жрицей на бронзовокрылом.

— Может!

Черная дымная туша бури навалилась на Таир и проглотила его. Тень ее упала на кумарон, и сразу стало холодно. Особенно Маре в ее промокшей тонкой одежде.

— Вниз! Вниз, девушка! — громко закричал Самит, увлекая Мару к палубному люку.

Крышка захлопнулась и отрезала грохот волн, низкий гул ветра. Остался только скрип корпуса и мерные удары в днище и борта. Полутемным узким коридорчиком, освещаемым раскачивающейся лампой, пробралась Мара к своей каюте, крохотной, шесть на пять минов каморке, зажгла масляную лампу.

Она сбросила с себя мокрую одежду и вытерлась. Подвесная койка, служившая ей постелью, поскрипывала, раскачивалась на тяжах. Мара взяла хрустальный флакончик с густым золотисто-коричневым маслом. Привычными, плавными и сильными движениями ладони она принялась втирать теплое масло в кожу груди, живота, бедер. Сладкий аромат вечерних цветов Конга наполнил крохотную каюту. Постепенно тело Мары становилось блестящим, порозовело.