— Ждите, — буркнул он и исчез.

Витема огляделся. Приемная доктора Заурера ничем не отличалась от приемных тысячи других дантистов.

«Однако начальник заставляет себя ждать», — с неудовольствием подумал Витема, но тут за его спиной раздался голос того же верзилы:

— Доктор ждет вас.

Витема вошел в кабинет. Шторы на окнах были опущены. Единственная лампа, стоящая на столе, бросала свет так, что освещала только кресло, предназначенное для посетителя. Сам хозяин оставался в полумраке по другую сторону стола. Однако это не помешало Витеме узнать его: группенфюрер Фюрстенберг — правая рука Гиммлера по части самых темных дел.

— Рад видеть вас здоровым и, кажется… бодрым, — ворчливо проговорил Фюрстенберг голосом, который вовсе не соответствовал смыслу его слов.

Витема насторожился.

— Прежде всего, хотелось бы выслушать от вас самого, что вам удалось сделать.

Витема кратко перечислил главные операции: похищен Бураго вместе с его расчетами; разрушен союзнический план овладения островом Туманов; Житков убран раз и навсегда…

— Без ложной скромности могу сказать, — закончил Витема, — задания выполнены чисто.

— Кто был вашим непосредственным помощником в этих операциях?

— Юстус Мейнеш. Он заслужил высшую награду. Прежнее руководство отделывалось денежными поощрениями. Но старик не корыстолюбив. Настало время отметить его заслуги.

— Что вы имеете в виду?

— Рыцарский крест…

— Простому матросу?! — в удивлении воскликнул Фюрстенберг.

— Этот матрос выигрывал сражения более важные, нежели многие адмиралы. Хотя плоды его побед, как и самые битвы, оставались невидимыми…

— Вы так высоко его цените?

— Не ниже, чем самого себя.

— А истинную цену себе вы знаете?

— Никогда не страдал ложной скромностью.

Фюрстенберг исподлобья посмотрел на собеседника.

— Это хорошо… это очень хорошо… — пробормотал он. — А скажите мне, Вольф… какова конечная цель вашей жизни?

— Величие Германии, господин группенфюрер.

— А более конкретно: так сказать, в личном плане?

— Если мне удастся обратить в реальные ценности то, что лежит на моем текущем счету, прежде чем война обратит деньги в мыльный пузырь, я буду удовлетворен.

— Скромно.

— Я не жаден: шесть нулей меня всегда устраивали.

— А какова цель вашего Мейнеша?

— Он еще скромней. Маленький домик на берегу моря и возможность разводить розы — вот его мечта.

— Поэт в душе?

— Несколько своеобразный, господин группенфюрер. Любовь к розам он совмещает с довольно реальными представлениями о прозаической стороне жизни.

— Так, так… А что бы вы сказали, если бы для начала ваш текущий счет был конфискован?

Витема резко выпрямился. Голос Фюрстенберга перешел в злобное рычание:

— Начнем в том же порядке, как вы излагали свои успехи. Бумаги Бураго без него самого стоят не больше вот этого чистого блокнота. Их некому расшифровать.

— Я полагал, что у немецких ученых лучшие мозги…

— Не прикидывайтесь простаком, Вольф! Вы повели дело так, что сам Бураго — труп; ни одного из его помощников у вас нет. И это вы называете успехом?

— Моя задача — дать вам точную копию его расчетов. Остальное — дело физиков. Не в моих силах разъяснить им то, чего они не понимают. Я не ученый…

— Если бы вы что-нибудь понимали в физике, то от вашей самоуверенности не осталось бы и следа… А дело этого простака Найденова и его изобретение?! Не вам ли было поручено перехватить его еще тогда, когда он был здесь, когда война не так мешала работе, когда грудные дети могли заниматься диверсиями? А что сделали вы?! Упустили его на «Клариссе» из-за какого-то наивного маскарада.

— Я не виноват в том, что ваши работники никуда не годятся. На одну доску с нами вы ставите таких, как Майерс, которому нельзя даже открыть истинного смысла поручения. А результат? Ему удалось заманить Найденова на остров, но когда мы наконец узнали об этом, Найденов уже сделал почти все, зачем туда явился…

По мере того как шла беседа, обида на лице капитана сменялась выражением несвойственной ему растерянности. Фюрстенберг рычал все более гневно:

— Переходим к острову Туманов. В чьих он руках? Я вас спрашиваю: кто хозяйничает там? Союзники! Это и есть ваш успех?

— Я не отвечаю за бездарность людей, не сумевших удержать то, что я поднес им на блюде.

— Но вы отвечаете за то, что дали старому колпаку Фальку обмануть себя. Он свел на нет все наши усилия в подготовке бактериологической войны. Это вы тоже называете своей победой? Дальше: Житков!

— Он убран.

— Вы уверены?

— Как в том, что вижу вас.

— А если я скажу, что похищением Житкова, осуществленным ценой провала ряда наших людей, в действительности руководила чужая контрразведка?

— Житков был взят нами и нами же уничтожен, — упрямо повторил Витема.

— Не могу понять, Вольф, откуда пошла ваша слава первоклассного агента? Вас водят за нос, как слепого котенка. Щелчок получили мы, а не вражеская разведка. Житков был спрятан ею! Теперь он у себя на родине.

Витема отер вспотевший лоб.

— Не будь я уверен в том, что вы одурачены, я заподозрил бы вас в двойной игре! — грубо выкрикнул Фюрстенберг. — И если бы за вас не заступились ваши прежние начальники, я попросту уничтожил бы вас, Вольф. Теперь вы понимаете, что конфискация вашего капитала — первая мера?

— Но это — плод всей жизни…

— Зачем он вам, если и сама ваша жизнь под вопросом? — Фюрстенберг издевательски усмехнулся. — Вы должны реабилитировать себя. Вы отправитесь в Эйре. Свяжетесь там с нашим послом. Вас переправят в Англию. Там готовят отправку в Норвегию большой партии оружия, предназначенного партизанам. Экспедиция должна собрать около себя наиболее активные силы норвежской эмиграции. К ней привлечен русский, Найденов. «Пастор» Зуденшельд отправится в Норвегию для приемки оружия. Его вы уберете немедля. За ним — очередь Найденова. На этот раз Найденов должен быть взят. Если вы его упустите… — Фюрстенберг сделал выразительный жест, от которого Витеме стало не по себе. — Теперь вторая задача: уничтожить Житкова.

Губы Витемы двигались так, словно их сводило холодом:

— Недалек день, когда вы сами пожелаете снять арест с моего счета.

— Если вы вернетесь с победой, сумма счета будет удвоена. Если нет… То, что я нашел время для этого разговора, должно убедить вас: мне не до шуток.

— Польщен вашим вниманием… — пробормотал Витема, и ему показалось, что это прозвучало насмешливо.

Он вышел из кабинета сгорбившись. Но, покидая квартиру дантиста, снова зашагал с обычной выправкой. Шел легко, уверенно. Лицо его было непроницаемо. Глаза скользнули по физиономии звероподобного слуги. «Вот такой, как этот, всадит мне пулю в затылок», — подумал он и с невольной поспешностью захлопнул за собою дверь.

Как всегда после обеда, который в пансионе миссис Дьюди подавали ровно в восемь, пастор перешел к столику с газетами и углубился в вечерние издания. Дождавшись, когда Найденов покончил с сыром, Зуденшельд отбросил газету и дружески положил руку на колено летчика.

— Итак, мой друг, — сказал он, — сегодня последний вечер, что мы проводим вместе.

— Уже уезжаете?

— Нет еще, но осторожность требует, чтобы мы не встречались с того момента, как вы приступите к подготовке экспедиции. Мы должны отплыть от берегов Англии в разное время, из разных пунктов, в различных направлениях. Чтобы никому и в голову не пришли, что мы идем в одно место.

— Но ведь нужно сговориться о месте встречи, об условных сигналах.

— Люди, которые будут руководить вашей отправкой, дадут точнейшие инструкции. Я верю: мы свидимся на берегах моей родины. — Зуденшельд взял руку Найденова и тихо засмеялся. — Пастор Сольнес!

— Как бы нам не запутаться, кто из нас настоящий!