Раздались голоса. Слов нельзя было разобрать. Опытным ухом Житков определил момент, когда машинист катера включил реверс. Послышалось урчание воды под кормой и затем легкое воркование мотора на холостом ходу. Катер лег в дрейф совсем близко от бота.

Лишь только немцы остановились, Элли вскочила и, как бесноватая, замахала руками:

— Отруливайте живей! Вы спутаете мне сеть.

— Тише, щенок! — послышался с катера голос с немецким акцентом. — Поворачивай домой!

— У отца есть разрешение на дальний лов…

— Придержи язык и поворачивай к берегу.

— Я имею право на лов, — упрямо повторяла Элли, — у меня есть бумага.

— Давай сюда твою бумагу.

Катер подошел к самому боту.

Элли увидела, что под брезентовым колпаком, между немцем, сидящим у руля, и тем, что стоял около пулемета, есть еще кто-то. А когда этот третий неловко вылез из-под колпака, девушка едва не вскрикнула от удивления и страха. Перед нею был Мейнеш.

— А ну-ка, малыш, сматывай свои удочки и отправляйся домой, — прохрипел боцман и тут же обратился к немцу у пулемета: — Я ручаюсь за нее, вахмистр. Она повернет домой и не будет больше озорничать.

Немец сделал отрицательный жест:

— Прибереги ручательства для своей покойной бабушки. Я не намерен получать выговор. Пусть покажет бумагу.

И немец неуклюже спрыгнул на палубу ботика.

— Ну, давай бумагу!

Пока Элли делала вид, будто ищет бумагу, немец пытливо оглядывал суденышко, без церемонии щупал вещи. Он даже открыл пробку от бочонка с водой, заглянул в мешок с провиантом.

— Можно подумать, что ты собралась в Австралию, а?

Элли сумрачно молчала.

— Даже двумя шапками запаслась, — насмешливо проговорил немец, поднимая с палубы берет Житкова. При этом из берета выпало и покатилось по палубе что-то твердое. Немец поднял короткую трубку, подозрительно оглядел ее, понюхал.

— Чья трубка? — Он схватил Элли за воротник. — Я тебя спрашиваю: кто курил эту трубку?

— Отец, — решительно сказала Элли.

Колючие глаза вахмистра встретились со смелым взглядом больших голубых глаз девушки. Он выпустил ее и неопределенно буркнул:

— Ну, ну… Эй, Юстус, поди-ка сюда! — И когда боцман перелез на борт, сказал: — Ты ведь из старых друзей Глана?

— Какое тебе дело до моих друзей! — огрызнулся Мейнеш.

— Скажи: это действительно его трубка?

Он положил на жесткую ладонь боцмана коротенькую обгорелую трубочку. Мейнеш пожал плечами и протянул вахмистру монету:

— Вот тебе крона, скажи, у кого она побывала?

Перевернув трубку, немец показал на ее тыльной стороне серебряную монетку.

— Если бы на твоей кроне была такая отметина…

Мейнеш крякнул. Из-под полуопущенных век он метнул быстрый взгляд в сторону насторожившейся Элли, взял трубку и молча сунул ее себе в карман.

Вахмистр обернулся к своему катеру:

— Эй, Ганс, ты перейдешь на эту посудину и отведешь ее в порт, а мы с Мейнешем доставим эту особу в комендатуру.

Ганс подвел катер и перепрыгнул на палубу ботика.

— Ну и натворила же ты дел! — проворчал Мейнеш. — Придется прогуляться с нами. В комендатуре спуску не дадут.

Вахмистр грубо схватил Элли за руку.

— Живо на катер!

Но Элли вырвала руку и отскочила к кокпиту. Житков в эту секунду был уже на палубе. Первым ударом он опрокинул в воду механика Ганса. Вахмистр, бросившийся было на помощь механику, вдруг как подрубленный упал на палубу. Это Элли что было сил ударила его свайкой по голове. В следующее мгновение она билась в медвежьих объятиях Мейнеша.

Старый боцман оказался на редкость сильным. Житкову с трудом удалось оторвать его от девушки, оглушив ударом по голове. Элли проворно выбрала из-за кормы часть сети и набросила ее на вахмистра, который уже приходил в себя.

Опутанный мокрой сетью, немец неуклюже катался по палубе. Слышался звон разбиваемых поплавков и злобное хрипение. Элли и Житков не заметили, как над бортом ботика появилась голова вынырнувшего механика Ганса. Он сделал один за другим три выстрела из пистолета. Но ни одна из пуль не достигла цели. Ударом багра по голове Житков заставил Ганса погрузиться в воду и на этот раз, по-видимому, навсегда. Тем временем Элли столкнула за борт вахмистра.

Теперь можно было покончить и с Мейнешем. Но старого боцмана на ботике уже не было. Его не оказалось ни в кокпите, ни под ворохом парусов.

— Скатился с палубы! — решила Элли. — Прими, Бог, его душу. Разогревайте мотор. Парус поднять уже нельзя. На солнце его сразу заметят с берега.

Но как Житков ни старался, запустить мотор не удавалось. Двигатель сделал несколько оборотов и заглох. На поверку оказалось, что керосиновый резервуар пуст. В его нижней части зияли две дыры от пуль механика.

— Есть горючее в запасе? — спросил Житков.

Элли с грустью покачала головой.

— Придется идти под парусом!

— Нечего и думать. Любой сторожевой катер нас легко нагонит. Да и выходить в море без мотора глупо. Мы никогда не доберемся до цели.

— Но не возвращаться же нам! — воскликнул Житков.

— Именно так: возвращаться, — спокойно сказала Элли. — Починим бак, тогда снова пойдем в море.

— Но раз невозможно поднять парус, как же мы доберемся до берега?

— Дождемся ночи. Приливом нас подгонит к острову. А там мы, Бог даст, незаметно вернемся в бухточку…

— Значит, снова потерянный день! — с досадой произнес Житков.

— День? Днем тут не отделаешься. Надо починить бак, да придется еще добывать керосин. Раньше, чем послезавтра ночью, нечего и думать выйти в море. Лучше потерять лишний день, чем всякую надежду вырваться отсюда.

Они без приключений достигли укромной бухточки, из которой сутки назад вышли в море. Элли собиралась тайком отнести бак в починку к Нордалю. А Житкову снова предстояло сидеть в пещере.

Они вытащили бак и спрятали его между камнями. Элли шла, как всегда, впереди, чтобы показать Житкову дорогу к переправе через пропасть. Но еще задолго до того, как они подошли к трещине, девушка стала выказывать признаки беспокойства. Она остановилась и указала на снег. Житков увидел отпечаток широкой подошвы, за ним еще и еще…

— Туда ходили. — Морщинка прорезала лоб Элли. — Нам туда нельзя…

Житкову было решительно безразлично, где провести эти сутки. Он охотно согласился с предложением идти к Нордалю, а оттуда к пастору.

Прячась за скалами и домами, они добрались наконец до жилья слесаря. Прежде чем отвести Житкова к пастору, Нордаль заставил его переодеться в свою одежду и, главное, надеть свои сапоги. По словам Нордаля, «гвардейцы» нашли какую-то вещь, принадлежащую Житкову, и пустили по его следу собак. Ищеек нужно было сбить со следа. Нордаль предложил Элли надеть ботинки Житкова и, прежде чем идти к пастору, пробежаться куда-нибудь, — лишь бы следы увели собак от дома слесаря. Сам же Йенсен повел Житкова к церкви, близ которой прилепился на скале домик священника.

На стук Нордаля отворил сам пастор.

— Я привел русского гостя, — негромко бросил слесарь.

— Проходите скорей.

При звуке этого голоса Житков вздрогнул и остановился у входа.

— Входите же! — раздраженно повторил пастор.

Житков одним прыжком преодолел все ступеньки крыльца, ворвался в прихожую и, захлопнув за собой дверь, бросился к пастору:

— Саша!

— Не может быть! — удивленно воскликнул пастор. — Паша, родной, неужели ты?

Житков порывисто заключил Найденова в свои объятия.

— Я вижу, что ко всем вашим достоинствам в моих глазах, дорогой пастор, я могу приписать еще одно, — сказал пораженный Нордаль. — Вы блестяще владеете русским языком.

— Да, могу похвастаться, его я знаю неплохо, — усмехнулся Найденов и тут же спросил: — Не думаете ли вы, Йенсен, что моего друга надежней спрятать в церкви?

— Ни одна душа не знает, что он здесь. Молодая Глан, надеюсь, хорошо заметет следы. Пусть наш друг отдохнет. А там мы подумаем, куда его спрятать. Покойной ночи, господа.