– В общем почти все одинаково, – подытожил Скорик. – Неплохо. А вот красные "Жигули", на которых Кубракова отбыла, это уже новость. Приятная или нет – вопрос. С кем же она уехала, на чьей машине? – риторически спросил он.

– Ты хотел, чтоб я тебе сообщил номер, серию, модель, фамилию, имя-отчество владельца и с кем он спит? – хмыкнул Войцеховский.

– А что, если он спит с нею? – неожиданно сказал Скорик.

– Я с ним в долю не иду… Характер у нее, видно… Спать с ежихой удовольствие сомнительное.

– От таких стараются побыстрее избавиться.

– У тебя что, опыт есть? – вальяжно откинувшись, Войцеховский с наслаждением пил пиво и курил. – Кубраковой под пятьдесят, – он подмигнул.

– Ну и что?

– Климакс, предзакатная вспышка гормонов, краткая связь с молодым любовником, которого она стала тяготить необузданной страстью. И он решил от нее избавиться… Сюжет для романа-адюльтера. Но и в нашей с тобой жизни встречается… Думать надо. Искать машину и владельца… Что собираешься делать сейчас?

– Допросить администратора гостиницы. А ты?

– Посплю часок. Есть еще, оказывается, "верхний" мост, он вверх по течению, много выше места, где нашли труп. Вот и съезжу к нему. Да и скорость течения хорошо бы знать, – оглянувшись, Войцеховский позвал взглядом официантку.

– Сбросили с моста или в реку сиганула? – спросил Скорик.

– Всяко бывает, сам знаешь… Мне б чего-нибудь вместо поплавка. Разве что эту бутылку от пива. – Девушка, – обратился к официантке, – у вас пиво есть?

– Есть. Крапленое, крымское. Принести?

– Нет, вы посчитайте, что мы тут нагуляли.

– Вместе?

– Отдельно. Добавьте стоимость бутылки, я ее у вас покупаю. А вместо вина, пожалуйста, хорошую тугую пробку от винной бутылки.

Она торопливо кивнула, стараясь понять странную просьбу клиента.

Скорик сидел в каморке-кабинете директорши гостиницы за ее столом, сама же хозяйка и женщина, дежурившая в тот злополучный день, разместились под стеной на стульях.

– Товарищ Омелян заказал ей номер на сутки, – отвечая на вопрос Скорика, произнесла директорша.

– В котором часу она приехала? – спросил у дежурной.

– Я как раз смену принимала. Это в половине девятого. Слышу, остановилась под окном машина, потом эта дама вошла.

– А какая машина?

– Я в них не понимаю. Видела, что красная, да и занята я была, смену принимала.

– Она одна вошла или кто-то сопровождал?

– Одна. Я поселила ее в одноместный номер. Минут через десять она ушла, а вернулась вечером.

– Какие у нее с собой вещи были?

– Небольшая хозяйственная сумка, черная.

– Может быть кто-нибудь ей звонил, заходил сюда, спрашивал ее?

– Звонить-то может и звонили в номер. Этого не знаю. А спрашивать никого таких не было.

– В котором часу гражданка Кубракова покинула гостиницу на следующий день, в среду?

– В семь утра. Рассчиталась и ушла с той же сумкой.

– Вы не видели, эта красная машина ждала ее?

– Нет, никто не ждал. Окно дежурки глядит на улицу, всех кто входит и выходит видно. Одна ушла, а в сквере напротив, где киоск, еще газетку покупала… Вот беда-то какая, – вздохнула дежурная. – Семья, наверное, есть, муж, дети? – спросила осторожно.

– Может быть, может быть, – механически ответил Скорик. Он открыл кейс, чтоб сложить бумаги, и подумал, что надо бы осмотреть номер, в котором сутки прожила Кубракова. Спросил: – Номер после гражданки Кубраковой убирали?

– А как же! – ответила директорша.

– Что ж, на сегодня хватит… – "После уборки там, пожалуй, делать нечего", – подумал.

Уезжали они из Богдановска под вечер, уставшие, молчаливые, вроде перечеркнув и отбросив истекшие полтора дня. И как бы условившись о нежелании говорить о чем-либо, уселись в пустом "рафике" отдельно друг от друга. На сидении у заднего окна валялся бумажный мешок с одеждой Кубраковой.

"Вот он, тот переезд, где Омелян последний раз видел ее", – подумал Войцеховский, когда машина, притормозив, осторожно перевалила через рельсы, минуя будку и поднятый шлагбаум. Вскоре выскочили на автостраду, уходившую плавной дугой влево от реки. Не заметив, проскочили развилку со знаком "правый поворот запрещен", где, отделившись от шоссе, к берегу уходила грунтовка, там, внизу под высоким берегом текла река. Шофер прибавил газу, под колесами ровно и монотонно отозвался асфальт. Войцеховский клевал носом, иногда выплывал из липкой дремоты и на секунду тяжело подняв веки, снова погружался в сладкую пустоту.

Скорик, сняв туфли, положил ноги на противоположное сидение, бездумно смотрел в окно, за которым проносились поля с зелеными полосами еще маленьких капустных кочанчиков…

Дверь с цифрой "21" в отличие от других на этом этаже запиралась изнутри на электрический замок, открывался он так же изнутри нажатием кнопки. Вход посторонним был запрещен – за дверью располагался кабинет криминалистики: три комнаты с письменными столами, со специальной аппаратурой, стенды с фотографиями с мест происшествий, с предметами, бывшими некогда вещественными доказательствами, фотолаборатория и небольшой кинозал.

Очистив стол от бумаг – что в ящики, что в сейф, что стопочкой справа от себя, – Войцеховский позвонил Щербе:

– Михаил Михайлович, Скорик у вас?.. Тогда заходите, я освободился.

Кабинеты их находились на одном этаже, все двери в длинном коридоре были выкрашены белой эмалью. И только эта, с цифрой "21" темнела отделанным под дуб шпоном. Позвонив, Скорик и Щерба вошли. Щерба сразу же уселся на мягкую длинную скамеечку у стены, Скорик – напротив сидевшего за столом Войцеховского.

– Провел опознание? – спросил он Скорика. – Когда труп привезли?

– В восемь утра. В девять я уже повез их в морг – мать и брата, соседей.

– Ну и что?

– Ты что, никогда не проводил опознаний? Мать кричала! – Скорик притронулся пальцами к виску, словно тот крик ужаса сейчас вызвал головную боль. – Когда уходили, брат сказал: – "Ищите побыстрее! Иначе я сам найду и застрелю".

– Н-н-да, – произнес Щерба. – Пока вы оба отсутствовали, я встретился с директором НИИ Яловским. С Кубраковой работает очень давно, чуть ли с момента создания института. Талантлива, одержима в работе, подчиненных держит на коротком поводке, деспотична, ни с кем из сотрудников дружеских отношений не поддерживает, но и не дразнит по пустякам; требовательность ее не носит характера бабской придури; прагматична, не терпит прожектерства, словоблудия, резка, случается, срывается на грубость, может унизить, но, как ей кажется, только ради пользы дела. Любимчиков не имеет, все для нее вроде равны, однако с одним человеком перманентно конфликтует. Фамилия его Назаркевич, Сергей Матвеевич. Кубракова терпит его, потому что способный химик. Молод, кандидат наук, болезненно самолюбив, считает, что она ему завидует, а посему давит, не дает реализоваться. Яловский полагает, что это совсем не так. Просто Кубракова мыслит масштабней. Сейчас была увлечена каким-то проектом, совместным с немцами… Вот вам конспективно Кубракова, – Щерба, словно устав, оперся спиной о деревянную панель. – По словам Яловского Кубракову в Богдановск на своей машине отвозил Назаркевич. У него красные "Жигули". С чего бы совместная поездка при взаимной антипатии? Ну, а с чем вы прибыли?

Начал Скорик. Подробно пересказал все, что выудил в Богдановске. И добавил:

– Дежурная по гостинице заметила, что Кубракова выходила из машины красного цвета.

– В красных "Жигулях" Кубракову у шлагбаума видел директор завода Омелян, – сказал Войцеховский. – Для нас он пока последний, кто ее видел. Теперь посчитаем: в 10 утра, выходит, она еще была жива. Часы же остановились тоже в среду, в 10.22. Эта модель имеет запас хода более суток, но они остановились, потому что в них попала вода. Итак, через 22 минуты после того как ее видел Омелян, Кубракова была мертва. И явно в воде. Куда же она успела отъехать за эти 22 минуты. Где все произошло? У переезда машин скапливается много – в обе стороны. Когда шлагбаум поднимается, они ползут медленно, максимум 30 км в час, еще и притормаживают в движении. Я там ездил, знаю. За эти 22 минуты "Жигули" с Кубраковой могли удалиться не более, чем на 15-17 километров. А единственный съезд с шоссе к берегу как раз на 15-ом километре.