— А чего тебе бояться? — спросил Хабалов. — Ведь командир дивизиона наверняка знает про твоих кур?

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул ефрейтор. — Так что я промеж двух огней оказываюсь. Как говорили древние греки: «между Сциллой и Харибдой».

— Похоже, — рассмеялся Хабалов.

В деревянном домике КПП приоткрылась плексигласовая форточка и резко захлопнулась. Прошла минута, из домика никто не появлялся.

Шофер виновато пожал плечами: «Ну вот видите, я же говорил!» — и дал долгий хриплый сигнал. По ту сторону ворот показалась высокая девушка в зеленом форменном платье. Обыкновенное, ничем не примечательное лицо. Очень аккуратный подтянутый сержант с муравьиной талией. На губах совсем свежая помада. Женщины есть женщины.

Она прошла боковой калиткой и направилась к машине. Шофер кинулся навстречу, держа в одной руке путевку, а в другой, спрятанной за спину, — букетик кандыка. Хабалов чуть приоткрыл дверцу — интересно было послушать.

— Чего сигналишь как оглашенный? — низким, грудным голосом спросила дежурная и сдвинула брови.

— Начальство везу. Торопимся. — Ефрейтор не дал ей начать очередную фразу, ловко поднес букетик цветов.

«Расторопный парень! — похвалил про себя Хабалов, закуривая сигарету. — А она очень уж необаятельная. К тому же эти резкие, угловатые движения, размашистый, вперевалку, широкий шаг. Поистине самое обидное — неженственное в женщине».

А букетик ее все-таки растрогал, растопил. Она улыбнулась, и, надо сказать, улыбка получилась очаровательная, будто незримым мягким и добрым светом озарившая на мгновение ее лицо. Но уже в следующую секунду она решительно отодвинула с дороги шофера и стала осматривать машину.

Хабалов благодушно потягивал сигарету, искоса наблюдая за действиями контролера. Его забавляли напускная суровость «сержантихи» и то, что она упрямо не желала его замечать.

— Опять грязи намотал по самый дифер! — распекала она шофера. — Где только тебя черти носили. Кругом асфальт, бетонка, булыжник, а его тянет в грязь. Не пущу в гарнизон!

— Но, товарищ сержант, вы ж поймите! Я ж по приказанию сворачивал с шоссе. Согласно приказанию товарища майора.

«Вот черти! — усмехнулся Хабалов. — Уж не для меня ли они разыгрывают эту комедию? Дескать, смотрите, любуйтесь, какие у нас строгости по части эксплуатации техники и внутренней службы. Ну если ефрейтор и в самом деле меня разыгрывает, то, пожалуй, стоит взять и сказать насчет кур. Как он будет реагировать?»

Только обойдя машину вокруг, дежурная распахнула дверцу и представилась:

— Товарищ майор, дежурная по КПП сержант Соломонова. Разрешите ваши документы?

Нет, никакой наигранности в ее лице не было. Серьезность, деловитость. Она и на Хабалова взглянула без всякого интереса, ее интересовали документы, не более.

Пришлось, чертыхаясь, лезть в боковой карман тужурки, доставать удостоверение личности и командировочное предписание.

Документы она просмотрела тщательно.

Сверяя фотокарточку, окинула Хабалова не очень-то доброжелательным взглядом, от которого ему сделалось чуточку не по себе. Да… Насчет кур заикаться, пожалуй, не стоит, здесь юмор явно не проходит.

— Возьмите, — она протянула документы, слегка скривила тонкие губы, уловив запах сигареты. — И еще просьба к вам, товарищ майор. У нас в гарнизоне курить запрещено. Только в специально отведенных местах. Так что…

— Понял вас, сержант, — Хабалов погасил сигарету, чувствуя сбоку ехидную усмешку шофера. Вообще-то он бы мог запросто взять реванш. Это нетрудно ему, майору. Да еще приезжему вышестоящему начальнику. Взять и поставить ее по стойке «смирно», сделать замечание по какому-нибудь поводу (повод всегда найдется). И приказать ей доложить своему командиру о полученном внушении.

Но зачем? Ведь она все делала правильно, все по уставу, по инструкции. Разве только вот не улыбалась ему. Так устав к этому не обязывает. Хотя улыбка у нее в полном смысле обворожительная.

Ефрейтор был доволен благополучным исходом. Неожиданно он попросил у Хабалова закурить.

— Так ведь нельзя, — сказал Хабалов. — У вас же в гарнизоне не курят. Слыхал?

— Э, да это она загибает! Не так уж у нас и строго. Ну если нельзя, так я потом покурю, после рейса. Мне больно сигареты ваши понравились. Запах у них приятный.

Хабалов достал пару ароматических кубинских сигарет, и шофер упрятал их под пружину, где недавно торчал букетик кандыка.

— А отчего она у вас злая? — спросил Хабалов.

— Капитолина-то? Она не злая, а как бы недовольная. Сердитая на весь мир. А происходит это по любовной причине. Знаете, поэты пишут, «неразделенная любовь»? Вот и у нее как раз такая ситуация.

Хабалов изумленно поглядывал по сторонам, почти не узнавая прошлогодний бивачный городок. Подстриженные кустарники, чистая речная галька дорожек, отороченных кантиками побеленного кирпича, стрелки дорожных указателей на желтых столбиках. Во всем чувствовалась твердая и рачительная хозяйская рука. Шофер нарочно ехал помедленнее, закладывая на поворотах плавные виражи, словно вез молоко в бидонах или сдавал экзамен на первый класс.

На асфальтовой площадке напротив штаба машина остановилась, и, едва Хабалов вышел, над парадным крыльцом из динамика-колокола требовательно прогремел металлический голос:

— Ефрейтор Трубников! Поставьте машину правильно и проводите прибывшего майора Хабалова к дежурному по части!

«Тоже новшество, — отметил Хабалов. — В прошлом году у них селекторной связи не было. Интересно, откуда наблюдает за приезжими дежурный, из окна, наверно? Что-то не заметно».

— Не туда смотрите, товарищ майор, — подсказал ефрейтор. — Вот слева над крыльцом объектив с козырьком. Тут у нас сплошная телевизия, как у капитана Немо.

Дежурный лейтенант встретил Хабалова приветливо, но сдержанно, и в этом тоже чувствовалась определенная школа.

— Командир просил извинить, что не может вас встретить лично. Он занят на командном пункте — идет боевая работа. Мне приказано устроить вас: вам отведена отдельная комната здесь, в штабе.

Хабалов внимательно оглядел строгую обстановку дежурки: единственный стол с телефоном, селекторным пультом и телевизионным экраном, задернутая занавеской доска со служебной документацией, жесткий, обитый дерматином топчан. В полураскрытом ящике стола торчал потрепанный роман. Лейтенант перехватил взгляд Хабалова, сделал шаг в сторону и, щелкнув каблуками, загородил стол.

— Разрешите проводить вас, товарищ майор?

— Хорошо, — вздохнул Хабалов. — Провожайте.

Странно, черт возьми, он настроен в этой поездке… Будто все время в черных очках. Селекторная связь, например, его по-настоящему не заинтересовала — а ведь это действительно новое полезное дело, о котором только еще думают в других дивизионах, — а книгу вот приметил и готов теперь делать далеко идущие выводы. Конечно, художественная литература — вещь посторонняя на дежурстве, да ведь и не запретная. Где в уставе сказано, что дежурному по части запрещается читать?

Он ясно чувствовал, что вопреки его желанию, даже фактам вопреки у него возникла предубежденность. Все это утро он пока сталкивался только с позитивными фактами. А осадок от них остался мутный. Чего-то не хватало для ясности. Или, может быть, наоборот: что-то присутствовало лишнее — невидимое, незначительное, но весомое, способное, как ложка дегтя, испортить бочку меда.

Не понравилась учтивость дежурного лейтенанта? Но ведь тот просто выполнял приказ. Однако эта специально «выделенная отдельная комната»… Почему именно «выделенная»? Неужели майор Сизиков знает о цели его приезда? Иначе он наверняка пригласил бы Хабалова на свою квартиру, как в прошлом году: три комнаты вполне позволяют.

А сейчас подобное просто невозможно. Отсюда предупредительность. Конечно, Хабалов и сам не пошел бы ночевать к Сизикову — придумал бы отговорку. Но Митя все прекрасно предвосхитил. Не может быть, чтобы ему подробно сообщили по телефону, скорее всего сам догадался. Человек он проницательный.