VIII
«Мы сами либо делаем себя несчастными,
либо делаем себя сильными.
Количество усилий одно и то же».
Карлос Кастанеда.
2043г.
Антон Кириллов.
Я понял, что все не в порядке, как только вошел в квартиру.
По всем признакам, Вера давно ее покинула. На кухонном столе стояла тарелка с заплесневевшим овощным салатом, а пахло хуже, чем на заднем дворе рыбного магазина, — завонялся мусор в ведре. Холодильник изнутри покрылся черной скользкой плесенью и, по-видимому, поедет на свалку.
Однако, как только я вошел в зал, по мирно мигающим огонькам на панели управления, стало понятно, — капсула работает. Одна лампа тревожно пульсировала красным. Подготовившись к самому худшему, я пошел к кокону. Увидев обтянутый кожей скелет, оставшийся от Веруни, с внутренней дрожью нехорошего предчувствия нажал кнопку принудительного открытия и, дождавшись щелчка разблокировки, осторожно поднял крышку.
Из капсулы вырвалось облако миазмов немытого тела, испражнений и сладковатый запах трупного разложения.
Она была еще жива, но ее анорексическое тело покрывали сочащиеся струпья пролежней и застарелых гематом. На руках, шее и груди алели свежие царапины, видимо ей не хватало воздуха, и Вера неосознанно поранила себя, пытаясь выбраться из пластикового гроба. Почему она этого так и не сделала, совершенно не понятно, замок работал безукоризненно.
— Я бы Вам посоветовал подать на «Мир» в суд! Насколько я знаю, в типовом договоре должна быть прописана их ответственность за подобные случаи. Я, конечно, совсем не инженер, но тут с первого взгляда понятно, что все произошло из-за технической неисправности. Плюс — обратиться в страховую компанию… Вы же оформили страховку? — пожилой врач собирал использованные ампулы в пластиковый ящик с красным крестом. — А за девочку не переживайте. Она молодая, пройдет курс восстановительного лечения и будет краше прежнего! Если примете еще один совет, то скажу — продайте Вы эту чертову штуку от греха подальше! Вашей девушке гулять больше надо, питаться правильно. Да-а.
Я ехал вслед за «скорой» и не ощущал ничего, совершенно. В голове было до звона пусто. Как будто я сам превратился в треклятый чудский истукан. Ожившее полено, по недоразумению умеющее крутить руль.
Веру отвезли в Первую городскую больницу и положили в отдельную палату интенсивной терапии, меня врачи к ней не пустили, и после вялых получасовых препирательств отправили домой.
Ближе к обеду, приехали и забрали на ремонт капсулу, люди из «Мира».
Я, еще около часа мерил шагами пустую квартиру и, не найдя лучшего занятия, лег спать. Сон долго не шел, а затем, как-то незаметно накрыл с головой, выбросив меня на поляну, утыканную влажными замшелыми валунами.
По всем признакам, я там оказался с группой реставраторов. В одеждах викингов, мы куда-то целенаправленно идем.
Первый сон Антона.
Ньерд, кормчий нашего корабля, правая рука благородного Корка, посланника короля Олафа, шагая между замшелых валунов, вслед за своими товарищами, в полголоса напевал «Сагу о берсерках»:
«Снится сон все один и тот же. Снится мне он, которую ночь:
все куда-то идут… Я тоже. И сбежать и проснуться невмочь.
Отгорели внизу зарницы, оборвались вдали огни,
дотлевают углями птицы на краю почерневшей земли.
Отыграли на флангах трубы, я в атаке рублю сплеча,
а в отвалах горами трупы, на сегодня — мне роль палача…
Обжигает берсерка ярость, боли нет, хоть пробит насквозь
и порублен… Такая малость, пока жила жива и кость».
Но его прервали.
— Арне! Гарм тебя задери! Собачий выкормыш! Как мы найдем обратную дорогу? Я тебе приказал метки ставить, а не кору на деревьях царапать! Смотри сюда! — Корк резким взмахом Риктигвенна, своего боевого топора, снял с ближайшей березы слой коры вместе с сердцевиной толщиной сантиметров пятнадцать.
— Прости меня, херсир, я понял! — Арне покрепче обхватил рукоять своего топора, еще не имеющего имени.
— Далеко еще, Гунштейн? — Рыжебородый Корк, с бицепсами такого же объема, что и перевитые мышцами икры на его ногах, обратился ко мне. Он был квадратен словно дварф, и если бы я не был уверен, что у нас один отец, я бы посчитал его потомком Брока, который работал с кузнечными мехами, когда Сидри ковал славный молот Мьёллнир.
— Близко уже, — за тем пригорком! — сказал наш проводник, показывая на лысый холм, виднеющийся сквозь полумрак впереди.
— Всем тихо быть! Скоро увидим часовых, — услышал я свой голос и увидел поднимающуюся руку с мечом. Он со свистом рассек воздух и увяз в чем-то мягком. Раздался тихий всхлип и короткий звук падения. Этого проводника нашел я. Он был из пришлых, и гнева Юмаллы не боялся. Теперь, его тело лежит перед лысым холмом, а сам он, направился к воротам жилищ своих богов, наверное…
Мы медленно и осторожно, чтобы не хрустнула ни одна веточка, обошли холм с восходной стороны по негустому подлеску и затаились в виду поляны, на которой за остроконечным, в два человеческих роста, частоколом виднелась покрытая берестяной дранкой крыша лесного храма. Вокруг него ходила охрана, изредка обмениваясь короткими фразами. Я насчитал шесть человек.
Нас же пришло десять. Еще девятнадцать остались у добротного проверенного кнорра, вытащенного на правый берег могучего Вина. На нем мы пришли в Биармию с грузом шерстяной ткани и овец. Торговля прошла удачно, и мы выменяли все ткани и овец на несчетное количество тюленьих шкур, из которых получатся отличные канаты для кораблей, моржовый зуб, который так ценится нашими колдунами и пришлыми друидами. Еще была огромная шкура белого медведя, для нашего отца и одна невиданная шкура волка, настоящего серебряного цвета, которую Корк выменял на достойный бронзовый нож. Она была предназначена нашему доброму королю Олафу.
После такого торга не стыдно и домой возвращаться, но золота, на которое богат, по слухам этот край, мы не взяли. Уважаемые купцы говорили, — золота в Биармии, что листьев в лесу, чуть ли не под ногами валяется. Статуи богов в храмах все сплошь из золота. Но, то ли слухи врали, то ли мы местным торговцам не глянулись. Вожделенного металла они нам не предлагали. Однако брат мой прослышал от одной из своих женщин, которых местные жители услужливо подкладывали в постели нам и нашим воинам, о местном божке, идоле — покровителе, служащем предметом поклонения здешних племен.
— Все что у вас есть, вместе со всем товаром, не стоит и малой части того, что держит Юмалла в руках! — с блеском в глазах похвасталась ему очередная пассия, собираясь уходить, однако привести к идолу отказалась, опасаясь смерти от рук соплеменников.
Найти того, кто приведет нас к храму, оказалось не так легко. Любые расспросы могли бросить на нас тень еще большего недоверия, а для серьезного сопротивления у нас недостаточно много людей. Наилучшим решением стал бы наш уход, чтобы все успокоились, а потом вернуться со многими воинами на драккарах и взять все. О чем я и сказал Корку.
Вот его ответ: « Если придут много воинов, то и делить придется на всех. А так, если только мы возьмем богатую добычу, может быть, Олаф отдаст за меня свою старшую дочь, красавицу Астрид!»
— Пора, брат? — Корк не мог унять накатывающего боевого возбуждения, которое прорывалось сквозь шепот. — Луна взошла и светит ярко, хоть Фенрир и отхватил от нее изрядный кусок!
— Пора! — так же шепотом выдохнул я.
Охрану мы перебили без особого труда. Они не успели сделать почти ничего, падая под ударами наших топоров и мечей. Все восемь людей Корка опытные воины с отличным оружием, не то, что эти несчастные со своими палками вместо копий и луками, стрелы от которых не могут пробить хорошего кожаного доспеха. Только один из наших — Лелль Роарсон, на которого охранники кинулись сразу втроем, получил копье с каменным наконечником в живот. Так и лежал он с ним, молча, скорчившись и обжимая ладонями окровавленное древко вокруг раны.
Не жилец.
Еще одному стрела попала в ногу, — если дойдет до кнорра и наш колдун поможет, то будет жить.
Корк, не обращая внимания на раненых, подошел к воротам и Риктигвенном перерубил деревянную подпорку, после чего они открылись, пропуская нас вовнутрь.
В храме было темно и мне пришлось зажечь заранее приготовленный факел. В его неровном свете глаза Юмаллы светились кровью, а на вытянутой голове мерцала радугой корона. Сам идол был золотым!
Вокруг на подставках стояли золотые фигурки животных и видимо, каких-то второстепенных божков. Люди Корка стали суетливо скидывать все в одну кучу.
Я же пошел к идолу, снял с него корону, ножом извлек самый большой топаз и засунул себе в пояс. Золотая маска, скрывающая его лицо, отодралась с хрустом. Под ней, на месте глаз, светились два огромных рубина, которые я тут же и выковырял, бросив, вместе с короной, в инкрустированную золотом большую костяную шкатулку, напоминающую угловатую братину с крышкой, стоящую на его коленях.
«Откуда у них такие вещи, если кроме дерева, камня, глины и кожи они ничего не умеют обрабатывать? Значит, есть у них и золото, и камни и мастера! Кто-то же сделал всю эту красоту!» — подумал я, забирая чашу и корону и отходя в сторону.
Корк с воинами распихивал золото по кожаным мешкам, предусмотрительно взятым с корабля, примеряясь к каждому, — поднимет ли? Вдруг взгляд его зацепился за цепь, толстой змеей свисавшую с шеи идола, которую я почему-то не заметил, увлекшись тем, что было на голове.
Выхватив из-за пояса Риктигвенн, Корк метнул его идолу в грудь, но топор попал тому в основание шеи и, глубоко войдя в идола, перерубив цепь, перерубил и шею, из-за чего голова отскочила со звонким стуком на пол. От туловища разнесся громкий гул, который не умолкал, а только с каждым мгновением усиливался. Корк с усилием вытащил топор, и стало видно, что внутри идол деревянный, а золото по краям разруба свернулось и скукожилось, показывая насколько тонким слоем, покрывает его, настолько тонким, что мне и сравнить-то не с чем.