И толпа обрадованно подхватила:
- Да вознаградит нас Святовит за это успехами на море и на суше!
Люди с усердием кланялись Святовиту и, выполнив весь ритуал, неспешно покидали храм…
А на священной поляне на кострах уже жарилось сочное мясо, и возле каждого парасита стояла объёмистая бочка с хмельным напитком…
Сгущались сумерки, и начинался тот знаменитый мужской пир, на котором прославлялось мужество и отвага рарогов и укреплялся боевой дух этих славных потомков венетов и кельтов…
Старый Верцин умел не пьянеть. Он с вниманием слушал своих развеселившихся военачальников и жрецов, восседавших в центре поляны на медвежьих шкурах. Наконец он решил, что пора раздать награды, иначе захмелевшие победители не оценят его щедрости, Вождь поднял руку, привлекая к себе внимание, и торжественно сказал:
- Бэрину за победу над Истрием дарю двадцать наложниц!
Все хором загалдели:
- Ура! Вот это дар!
Бэрин в ужасе схватился за голову, чем вызвал дикий хохот даже у вождя.
- Бэрин, тебе придётся подзанять сил на красавиц у Святовита! - кричал ему Рюрик.
- Юббе! Тебе дарю таких наложниц, из-за которых позабудешь своих фризских соблазнительниц! - продолжал Верцин.
Смех грянул с новой силой, так как хромающий Юббе продемонстрировал, что он будет делать со своими новыми наложницами.
- Аскольду с Диром я дарю по пять наложниц! - прокричал Верцин, вытирая слезы, выступившие у него от смеха.
- Мало! - кричали в ответ знатные волохи.
- У вас уже есть пленницы! - пригрозил им пальцем вождь. - Оставьте женщин и для наших воинов, - полушутя-полусерьёзно потребовал он.
Аскольд с Диром снова и снова брались за кубки.
- Дагар и Гюрги! - зычно выкрикнул Верцин, покрывая общий хохот. - И вам дарю по пять наложниц! Гюрги склонил голову в знак благодарности. И тут вождь поймал испытующий взгляд, который бросил юный князь на Дагара.
- Рюрик! - властно обратился вождь к князю.
- Мне хватит моих жён… - отмахнулся рикс, прячась от проницательного взгляда любимого вождя.
- Тебе что, не по нраву пленницы? - перебил его вождь.
- Больно костлявы, - пьяно захохотал Рюрик и добавил: - Мои наложницы лучше!..
Хмельному князю дозволено идти после бурного веселья только к наложницам, многочисленное потомство от которых его наследниками не считалось. Но нынче Рюрик, как никогда прежде, захотел увидеть свою первую жену, свою пламенную Руц. Натыкаясь в темноте на какие-то предметы, проклиная узость переходов и коридоров своего вытянутого в длину дома, он наконец нащупал дверь, за которой находилась уютная одрина его ладушки.
- Руцина, - язык князя заплетался, - это я. Ты спишь? - спросил он, широко распахивая дверь. Руцина спала, разметавшись на постели.
- Руцина, - простонал Рюрик, угадывая под меховым покрывалом тело жены. - Как ты можешь спать, когда я так стосковался по тебе? - Он рванул покрывало с жены.
Руцина проснулась, откинула длинные рыжие волосы с лица, но испуга на её лице не было.
- Рюрик? - удивлённо переспросила она саму себя, а руки уже потянулись навстречу любимому.
Князь сбросил с себя одежду и рухнул на кровать, душа Руцину в объятиях и крепко целуя в губы.
- Ты… пьян? - прошептала Руцина. Голос её был тёплый, ласковый, счастливый. Ей не верилось, что она снова в его объятиях, что снова в её губы впиваются жадные губы молодого, горячего князя рарогов. - Ты пьян, да? - смеясь, спросила она.
Он не ответил. Он лихорадочно целовал и ласкал это красивое стройное тело, изнемогая от желания.
И Руцина уступила ему, радуясь счастью, выпавшему и на её долю в эту победную Святовитову ночь…
Проснувшись к полудню следующего дня, оба не спешили вставать.
- Ты возмужал, мой повелитель. - Руцина губами дотронулась до шрама на правом плече мужа. - А это откуда, когда ты был ранен?
Князь не ответил на её последний вопрос, но глаза его на минуту потеплели. Он положил руку на грудь своей возлюбленной, рассмеялся и спрятал лицо в её волосах.
Руцина не отстранялась от ласк, но вдруг брови её нахмурились. Князь почувствовал перемену в её настроении.
- Что? - недовольно спросил он. - Что-нибудь случилось? Больна маленькая Рюриковна?
- Нет, мой дорогой, - поцеловав мужа, ответила Руцина и встала с ложа. Она прикинулась крайне озабоченной, ибо ей нужно было, чтобы Рюрик, её князь-малыш, понял, как важно то, что она сейчас ему скажет.
- Не тяни, Руц, - хмуро попросил он, сбросив с разгорячённого тела меховое покрывало. - Ты же знаешь, я терпеть не могу недомолвок.
- Тогда… - она потянулась к лавке и взяла брошенное на неё любимое серое полотняное платье с красной вышивкой на груди, - тогда выслушай меня и не сердись. - Руцина быстро нырнула в платье.
Рюрик поморщился: ему не хотелось видеть Руцину одетой.
- Сними с себя эту тряпку: мы так редко видимся, - хмуро пояснил он, вскочив с постели в мгновение ока, и снял с жены платье.
- Нет, нынче ты невыносим, - смеясь и слабо сопротивляясь, ответила Руцина, уже лёжа в постели.
Рюрик ничего не ответил ей, а только жадно целовал, горячо и нежно ласкал любимое тело…
- Слава Христу! Ты наконец-то насытился, - счастливо улыбаясь мужу, устало проговорила Руцина.
Солнце, наверное, ушло на запад-Рюрик тяжело приподнял голову, с любопытством заглядывая в глаза жены.
Она отвернулась, тряхнула копной рыжих волос и попробовала встать, но Рюрик так крепко обнял её, словно пригвоздил к постели, и хрипло потребовал:
- Ну-ка, повтори, моя дорогая, кого это ты сейчас славила?
Руцина повернулась под тяжёлой рукой мужа лицом к нему, смело глянула в его глаза и чётко сказала:
- Христа, бога иудейской бедноты!
- Та-ак, - протянул Рюрик и привстал, опершись на локоть, чтобы удобнее было наблюдать за женой.
"Значит, Верцин был прав, - угрюмо подумал князь, - предупредив меня о беседах миссионеров с моими жёнами… Руцина уже передо мной выступает в роли миссионерки. И она мне покоя не даст, я-то её хорошо знаю… Закусила удила. Вон как неотрывно следит за выражением моего лица, думает, с чего начать", - размышлял про себя Рюрик, глядя на выжидательную позу жены.
- Знаешь, Руц, у нас свои боги, и мне непонятен этот новый бог, которого ещё вдобавок признала богом иудейская беднота, - улыбаясь, ответил наконец Рюрик. - И тебе я не советую его любить, - серьёзно добавил он.
- Только потому, что он бог бедноты? - переспросила Руц, не веря ни единому слову мужа.
- Да! - вяло отмахнулся Рюрик. - Ненавижу бедность, потому что она всюду преследует наше племя! - раздражённо пояснил он. - И ты знаешь, моя красавица, мне больше по нраву наш бог Радогост. Он веселит душу, вселяет надежду… Так и полежал бы подольше на пурпурном ложе, как он. Только вот красивого гуся для своей буйной головы никак не поймаю. - Рюрик вдруг весело рассмеялся, изображая выразительным жестом своих рук маленького гусёнка на своей голове, как это было на всех славянских изображениях Радогоста.
Руцина грустно улыбнулась, глядя на то, как веселится её муж, но что-то в этом веселье её насторожило.
- Ну, а если уж поклоняться богу бедноты, то надо стать безропотным рабом и оставить своё племя, - очень грустно проговорил Рюрик и тяжело вздохнул.
- Мне больше нельзя говорить с князем рарогов? - ласково спросила Руц, поражённая переменой в его настроении, и хотела было поцеловать его, но вовремя сдержалась.
Рюрик ещё раз глянул на неё, убедился в её настойчивости и безнадёжно подумал: "Пусть скажет всё сейчас, другого такого случая я себе не позволю. Пусть говорит…"
- Говори, женщина! - позволил князь говорить своей первой, старшей, жене с той насмешливой торжественностью, с какой он обратился бы только к полуторагодовалой дочери.
Руцина легко встала с постели, быстро оделась и тотчас же заставила мужа последовать её примеру.