Принявшему его начальнику Смирнов-Сокольский сказал:

— Я уверен в невиновности Поздняка. Его арест ― ошибка.

Начальник затребовал дело. Ему принесли папку, полную бумаг. Полистав дело, тщательно прикрывая его от глаз посетителя, начальник заключил:

— Все правильно. Поздняк арестован, так как он пытался скомпрометировать вождя.

Смирнов-Сокольский обмяк. Вся храбрость из него вышла, как воздух из проколотого мяча. Извинившись за беспокойство, артист ушел. Когда он вернулся домой, гости облегченно вздохнули и стали наперебой расспрашивать, что же сказали в НКВД. Смирнов-Сокольский объяснил, что Поздняк арестован правильно: он пытался скомпрометировать вождя.

Тогда конферансье Гаркави удивленно спросил:

— Что же это за вождь, если его может скомпрометировать Поздняк?

Профессор Илья Деомидович Панцхава рассказывал в 1949 году.

Крупская как-то возразила Сталину. Он рассердился и призвал ее к порядку:

— Не лезь! Иначе мы скажем партии и народу, кто действительно был женой Владимира Ильича.

Крупская попыталась что-то объяснить, Сталин перебил ее:

― Молчи, дура, а то назначим вдовой Ленина Фотиеву или Стасову.

Сталин называл Крупскую вдовствующей императрицей.

Крупская собиралась выступить на XVIII съезде партии с осуждением сталинского деспотизма. Кто-то из друзей сказал, что ей не дадут слова. Крупская ответила: «Тогда я поднимусь из зала и потребую слова, ведь я сорок лет в партии». О намерении Крупской стало известно Сталину. 26 февраля 1939 года Крупская отмечала семидесятилетие. С диагнозом «отравление» она была доставлена в больницу, где, не приходя в сознание, скончалась.

Предание говорит, что она отведала торт, присланный Сталиным ко дню ее рождения. Эта версия выглядит недостоверной: ведь торт попробовали и гости, а между тем, нет свидетельств, что кроме нее кто-либо еще отравился. Эту легенду опровергает и секретарь Крупской В. Дридзо ― дочь С. Лозовского. Однако характерна сама версия насильственной смерти, упорно бытующая в устных преданиях.

Профессор Аркадий Самсонович Ерусалимский рассказывал, что он был автором предисловия к книге Бисмарка, изданной в 39-м году. Сталин внес в предисловие ряд поправок (например, вписал в характеристику Бисмарка слова «великий юнкер»). В связи с изданием этой книги Ерусалимский был приглашен к Сталину. Во время этого визита на столе Сталина лежала книга Платона на греческом языке.

Не желая сдаваться наступавшей лысенковщине, всемирно известный генетик, академик Николай Иванович Вавилов говорил: «Придется идти за науку на крест».

20 ноября 1939 года Вавилов был принят Сталиным.

С 10 часов утра до часа ночи Вавилов ждал приема. Наконец его пригласили. Он вошел. Поздоровался. Сталин ему не ответил и спросил:

— Ну что, гражданин Вавилов, будете заниматься цветочками или будете помогать нам?

Вавилов стал объяснять, чем он занимается.

— Вы свободны, ― сказал Сталин.

Но Вавилов был свободен 9 с половиной месяцев Вслед за ним были арестованы и его последователи

Борьба генетиков была единственной сознательной оппозицией Сталину в конце 30-х годов.

Пришел к Сталину академик Петр Леонидович Капица и говорит: арестован физик Ландау, прошу освободить ― он мне нужен. Сталин отвечает: Ландау арестован как англо-немецко-французский шпион. Сталин разводит руками, мол, ничего не поделаешь. Капица говорит: да, но он мне нужен. Сталин движением бровей передает заявление к Берия. Тот отвечает: Ландау признался в том, что он шпион. Сталин снова разводит руками: арестован, шпион, признался. Капица не отступает, да, но он мне нужен. Сталин вновь мимически отправляет реплику Капицы Берия. А тот отвечает: уже состоялся суд, и суд признал Ландау виновным. Сталин опять разводит руками: уж если суд решил ― ничего не поделаешь. Капица настаивает: он мне нужен. Сталин теряет терпение и говорит Берия: «Слушай, Берия! Видишь, он человеку нужен! Раз нужен ― отдай!» И Берия ничего не остается, как освободить Ландау.

Пойди Капица по тривиальному пути: Ландау честный человек, он не шпион ― и он, поставив под сомнение систему арестов, проиграл бы дело. Капица же говорил не политически, а прагматически: мол, все верно, однако рациональней использовать Ландау не в качестве удобрения почвы или в лучшем случае лесоповальщика, а для решения важных научно-технических задач.

Такова легенда. Сам же академик Лев Давыдович Ландау рассказывал, что Капица пришел к Сталину и сказал: арестовали Ландау, а он может сделать жидкий гелий, Ландау нужно вернуть. Сталин распорядился.

Жидким гелием Ландау никогда не занимался, но как обыкновенный гений, конечно же, быстро создал технологию приведения этого газа в жидкое состояние.

В 1939 году Сталин высказывал Юдину пожелание:

— Хорошо бы написать труд по истории культуры.

В руководимом Юдиным институте сразу же приступили к созданию проспекта первого тома (античная куль тура). Вскоре Юдин показал готовый проспект Сталину, который выразил недовольство:

— Вы не поняли. Я говорил о труде по истории культуры, а вы принесли проспект труда по истории гражданского общества. История культуры ― это то, что было в первобытном обществе (!!!) до возникновения классов и государства (!!!).

Господь бог и война спасли философию и культуру от осуществления этого замысла.

Незадолго перед войной Сталин сказал:

— Гегель ― аристократическая реакция на Французскую буржуазную революцию и французский материализм.

Диалектический закон « отрицания отрицания» он назвал отрыжкой гегельянщины.

Все эти высказывания противоречат не только всей мировой традиции в трактовке гегелевской философии не только фактам культуры и истории, но и определениям Гегеля в работах Маркса и Ленина, продолжателем учения которых объявлял себя Сталин. Видимо, философ Стэн, обучавший генсека философии и жаловавшийся на теоретическую ограниченность своего подопечного, так и не смог преодолеть этой ограниченности: Сталину не удалось ни самостоятельно, ни с помощью Стэна освоить наследие Гегеля.

В 1940 году на приеме у Сталина Юдин высказал суждение о великих преимуществах советской экономики перед капиталистической.

— Так-то оно так, ― сказал Сталин. ― Преимущества, безусловно, есть. Только можете ли вы Мне объяснить, почему в Выборге до нашего прихода была электростанция, на которой работало шесть человек (хозяин ― он же директор ― и еще пять инженеров и техников), а сейчас, при советской власти, на этой же электростанции работают 300 человек? И нельзя сказать, что от этого станция дает больше электроэнергии.

Как-то в присутствии Александрова Сталин спросил Любовь Орлову:

— Тебя муж не обижает?

(С женами Сталин разговаривал обычно «на ты»). ― Иногда обижает, но редко.

— Скажи ему, что если он будет тебя обижать, мы его повесим.

Тут, полагая ситуацию шутливой, Александров спросил:

— За что повесите, товарищ Сталин?

— За шею, ― мрачно и серьезно ответил вождь,

Вернувшегося из Испании Михаила Кольцова вызвал Сталин. Присутствовали ряд неизвестных Кольцову лиц, и он спросил, можно ли говорить откровенно.

― Да, говорите откровенно, товарищ Кольцов.

Кольцов начал правдивый рассказ, перемежая факты самостоятельным анализом событий. Сталин внимательно слушал, поощряя искренность сочувственным вниманием. Когда рассказ закончился, Сталин спросил: