В 1901 году власти провели несколько карательных операций в Полтавской и Харьковской губерниях; подверглись телесным наказаниям сотни крестьян, которые после неурожая 1901 года и последовавшего за ним голода отобрали часть зерна у богатейших помещиков. Поначалу толпы крестьян собирались у помещичьих домов с просьбой выдать им бесплатно зерно и фураж для скота, в чем им было отказано. Спустя несколько недель к поместьям потянулись вереницы крестьянских подвод. Сбив амбарные замки, крестьяне погрузили на подводы столь необходимые им зерно и фураж и уехали. Волнения прокатились и по другим сельскохозяйственным районам. Вскоре после начала крестьянских беспорядков царь присутствовал на военных маневрах, а также на церемонии открытия памятника Александру III в Курске. После завершения церемонии царь встретился на устроенном им под открытым небом приеме с предводителями дворянства всех южных губерний и земств, с волостными и деревенскими старшинами. Обратившись поначалу к представителям помещиков, царь одобрительно заметил: «Мой незабвенный отец, претворяя в жизнь замечательные начинания моего деда, призвал вас вести за собой крестьянство. Вы служили мне верой и правдой. Позвольте поблагодарить вас за эту службу». И обратившись к земцам, сказал наставительно: «Помните, ваш главный долг — обеспечить на местах развитие сельского хозяйства». Когда же очередь дошла до представителей крестьян, в его голосе зазвучал металл: «Этой весной крестьяне разграбили поместья в Полтавской и Харьковской губерниях. Виновные понесут наказание, и, надеюсь, власти не допустят новых беспорядков. Позвольте напомнить вам слова моего покойного отца, с которыми он обратился в Москве по случаю коронации к волостным старшинам: «Слушайтесь во всем наших славных предводителей дворянства и не верьте злонамеренным слухам». Запомните, что нельзя разбогатеть за счет грабежа чужой собственности. Только честный и упорный труд, бережливость и следование Божьим заветам принесут вам благо. Передайте вашим односельчанам все, что я сказал, и скажите им, что я никогда не оставлю их».

Призывать крестьян в начале двадцатого века повиноваться предводителям дворянства было в высшей степени наивно. Это показывает, насколько плохо знал царь страну, которой был призван управлять. Для царя именно дворянство представлялось воплощением всей политической власти и экономического могущества, хотя к тому времени оно перестало играть какую-либо самостоятельную роль и в политической, и в экономической жизни страны. В этом и объяснение того, почему царь принял сторону Плеве, отстаивавшего привилегии дворянства, и почему он сделал Плеве преемником Витте.

Осознав все это, я пришел к выводу, что по вине верховной власти Россию ждут великие беды и испытания.

Университетское образование необходимо, и не только потому, что оно учит, а, по сути дела, вынуждает студента мыслить самостоятельно, но и потому, что оно заставляет его приводить свои суждения в соответствие со знаниями, полученными из первоисточников. В результате некоторые люди меняют свое мировоззрение, отнюдь не отказываясь при этом от своих первоначальных взглядов, а лишь выбирая ту или иную доктрину, которая должным образом подтверждала бы их собственные идеи. Именно это и произошло со мной в процессе занятий на историко-филологическом факультете. Я сам искал и находил профессоров, которые подтверждали правильность моих собственных интуитивных взглядов на окружающий мир.

Профессора С. Ф. Платонова отличала твердость убеждений и поведения. Всегда безупречно одетый, он не допускал в отношениях со студентами и капли фамильярности. В чем-то он как историк, на мой взгляд, превосходил В. О. Ключевского, поскольку Ключевский свои описания исторических событий и деятелей всегда приукрашивал казавшимися мне излишними саркастическими комментариями. Платонов же, наоборот, всегда излагал суть дела четко и ясно. Он был очень популярен среди студентов, но никогда не был объектом такого поклонения, как Ключевский в Москве. Платонов не раз возил нас на экскурсии — сначала в Псков, потом в Новгород, где знакомил нас с устройством некогда процветавшей там древнерусской демократии.

Профессор греческой истории Тадеуш Зелинский был высокий и красивый, курчавые волосы делали его похожим на одну из любимых им греческих статуй. Его лекции о Платоне и Сократе, о сущности греческой культуры, Прекрасного и Божественного послужили подтверждением моих взглядов о том, что идеи, воплощенные в христианстве, уходят корнями в более древний, дохристианский период.

Профессор Михаил Иванович Ростовцев, в ту пору еще очень молодой, дал нам отменное знание римской истории. Нас буквально завораживали его рассказы о жизни греческих городов, процветавших на берегах Черного моря задолго до рождения Руси. Его лекции об этой дорусской цивилизации на юге России подтверждали вывод о том, что истоки демократии Древней Руси уходили в глубь истории, куда дальше, чем считалось ранее, и что существовала определенная связь между ранней русской государственностью и древнегреческими республиками.

Еще одним замечательным преподавателем был у нас философ Николай Онуфриевич Лосский. Его учение исходило из предпосылки, что человек, как существо духовно независимое, должен развивать в себе голос совести и поступать в соответствии с внутренними побуждениями, свободными от каких-либо несовместимых с его духовностью догм. Это был невысокий, невзрачный человек с горящим открытым взором, который жил в своем собственном мире и отличался болезненной застенчивостью даже в отношениях со студентами. И хотя сегодня ему далеко за 90, он нисколько не изменился, сохранив в первозданности молодость и творческий дух. Перейдя на юридический факультет, я при всякой возможности посещал лекции Платонова и Лосского.

На юридическом факультете меня особенно поразили лекции профессора Льва Иосифовича Петражицкого по философии права. В то время ему было между 35 и 40.[5] Курс своих лекций он обычно предварял такой фразой: «Вам будет трудно понимать меня, потому что я думаю по-польски, пишу на немецком, а обращаюсь к вам по-русски». Позднее он настолько преуспел в русском языке, что стал блестящим оратором в первой Думе. Как и Зелинский, он был из тех поляков, которые впоследствии стали так непопулярны в Польше Пилсудского из-за своей убежденности в том, что отношения между народами России и Польши должны строиться не на политических, а на братских основах. Они конечно же понимали, что все либерально мыслящие культурные граждане России выступают в поддержку независимости Польши. Таких, как они, высоко ценивших русскую культуру и русские социальные идеи, в Польше не любили.

Петражицкий был выдающимся ученым. Он первый провел четкую грань между правом и моралью, а также между законом per se (как таковым) и законами, созданными государством. Его психологический подход к праву и его теория политической науки, основанная на идее естественного права, которую он возродил одним из первых, наверняка получили бы всеобщее признание, не прекрати тогдашняя Россия своего существования. Отрадно, что сегодня наметилось возрождение интёреса к его учению.

Для меня особенно важным было то, что, опираясь на экспериментальную психологию, Петражицкий определял право и мораль как два принципа, сосуществующих в сознании человека и формирующих его внутреннюю жизнь. Подлинная мораль — это внутреннее осознание долга, выполнению которого человек должен посвятить всю жизнь, при одном, однако, обязательном условии: чтобы на него при этом не оказывалось никакого внешнего давления. Согласно Петражицкому, в праве выражается осознание того, что человеческое существо может ожидать от себе подобных и чего, в свою очередь, ожидают от него самого другие. Свою теорию Петражицкий подтверждал опытами с детьми. Позднее я повторил эти опыты на своих сыновьях и нашел их убедительными. В области права и юриспруденции Петражицкий сыграл ту же роль, что Галилей в астрономии.