Председатель (звонит): «Прошу говорить по порядку голосования». (Голос справа: «Просим по порядку голосования, а не о Шульгине. Шульгин ни при чем».)

Маклаков: «Но пусть знает депутат Шульгин… (Граф Бобринский, с места: «Нет, по порядку! Это нельзя! Это злоупотребление».) Хорошо, я буду говорить только к порядку голосования, если вы своим шумом мешаете мне ответить Шульгину.

(Голос справа: «Нельзя!» Шум. Шульгин-второй с места: «Я прошу вас». Голоса: «Нет, нельзя просить!»)

Далее В. А. Маклаков говорит по порядку голосования, иногда, украдкой от председателя, выражая свое негодование против речи Шульгина. Так же поступает и П. Н. Милюков, говоря по мотивам голосования. Особую настойчивость проявляет Е. П. Гегечкори в спорах с председателем, который семь раз прерывает его замечанием: «Покорнейше прошу вас говорить только по порядку голосования».

Тем не менее Гегечкори удается несколько раз уязвить Шульгина, что вполне понятно. Шульгин как-то ухитрился, в нарушение Наказа, при помощи жребия, полностью сказать свою речь о смертной казни по существу. Поэтому естественна настойчивость его политических противников, которые стремились возражать ему также по существу.

Наконец после бесконечных «хождений по мукам» вопрос о передаче законопроекта о смертной казни ставится на голосование, и большинством (сто семьдесят голосов против ста тридцати трех) Дума передает его в комиссию по судебным реформам.

Тут В. М. Пуришкевич своим звонким тенорком воскликнул с места: «Похороны по первому разряду!»

Пуришкевич угадал. Действительно, Государственная Дума третьего созыва, насколько я помню, к вопросу о смертной казни не возвращалась. Тем более не могло этого быть в четвертой Думе: началась война. А во время войны смертную казнь вводят обычно и там, где ее нет в мирное время.

Однако нет правил без исключения. В 1917 году Временным правительством смертная казнь была отменена при продолжающейся войне. Тогда я уже не говорил речей против отмены смертной казни.

Судьбе было угодно, чтобы на следующий день после моей речи о смертной казни состоялся высочайший прием в Царском Селе.

В Петербург прибыла депутация от волынских крестьян в числе двенадцати человек, по одному представителю от каждого уезда. Во главе их Высокопреосвященный Антоний, архиепископ Волынский, и архимандрит Виталий, монах из Почаевской лавры.

К прибывшей депутации, естественно, присоединились члены Государственной Думы от Волынской губернии, которых было тринадцать человек. В числе последних были крестьяне, помещики, священники и интеллигенты. Таким образом, вся депутация состояла из двадцати семи волынцев — тринадцати членов Думы и двенадцати крестьян во главе с двумя архипастырями.

Вот что знаменательно: все они, то есть служители Церкви, неграмотные хлеборобы, грамотные горожане и помещики, представители высшего сословия, носили на груди значки, устанавливавшие их национальность, а также политические и социальные взгляды.

Они преподнесли Государю петицию, подписанную миллионами волынцев. О чем же просил, вернее сказать умолял, миллион верноподданных своего Царя? Петиция была направлена против Государственной Думы. Церковь, мужики и высшее сословие «единым духом и едиными устами» высказали царю, что они возлагают все свои надежды только на монарха, коему, по словам основных законов, «повиноваться Сам Бог повелевает». По этой причине эти граждане, болеющие за судьбу России, просили царя сохранить самодержавную власть, ему от века принадлежащую, не уступая своих прав Государственной Думе, если таковая захочет на царское достояние покуситься.

Собрать миллион подписей от одной губернии — нелегкое дело. Надо было созывать сходы по селам и деревням, растолковывать хлеборобам, в чем дело. Надо думать, что эта работа началась еще при второй Государственной Думе, а может быть, и при первой. А это значит, что текст петиции был составлен под влиянием тогдашних настроений. Поэтому с такой настойчивостью и определенностью верноподданные просили Царя не уступать Государственной Думе.

Обе Государственные Думы, первого и второго созывов, и по составу своему, и по деятельности своей были Думы крамольные, явно посягавшие на историческое достояние русских Царей. Но этого никак нельзя была сказать о третьей Государственной Думе. Последняя в своем большинстве состояла из людей верноподданных — монархистов. В отношении нее язык петиции был неуместен. Таким образом, это обращение волынцев к царю несколько запоздало. И Государь был поставлен этим актом в довольно затруднительное положение. Если бы он не хотел Государственной Думы вообще, то ему совершенно было не нужно созывать Думу третьего созыва. Он вызвал к жизни народное представительство в 1905 году манифестом 17 октября, но, убедившись, что Россия не созрела для представительных учреждений, мог бы покончить с этим начинанием в том же порядке, как оно было создано, то есть вернуться к прежнему самодержавному строю. Но Император этого не сделал. Он признал правильной столыпинскую идею, что монарх и Государственная Дума должны править Россией совместно. Из этого затруднительного положения Государь вышел при обстоятельствах изложенных ниже.

Было условлено, что при представлении Царю будет сказана одна только речь, а именно архиепископом Волынским, Высокопреосвященнейшим Антонием. Этот архиерей имел удивительно представительную внешность. Некоторые говорили, что он похож на бога Саваофа, как его представляют себе в простоте души своей народные богомазы. В величественной лиловой мантии он стоял перед царем, опираясь обеими руками на свой пастырский посох. Он говорил об отношениях монарха и Государственной Думы умно и в желательном направлении, то есть чтобы самодержавная власть сохранилась в царских руках, но говорил умеренно.

В миру архиепископ Антоний принадлежал к знатной фамилии Храповицких, которая владела большим имением во Владимирской губернии, примерно между Владимиром и Муромом. Сейчас, то есть в 1965 году. в его усадьбе и обширных помещениях находится лесоводческий институт или училище.

Приняв в 1885 году монашеский сан, он с течением времени достиг высокого положения, став в 1902 году епископом Волынским. 6 мая 1906 года его посвятили в сан архиепископа, а незадолго до начала войны, 14 мая 1914 года назначили архиепископом Харьковским и Ахтырским.

После Февральской революции, 1 мая 1917 года, пятидесятичетырехлетний архиепископ был уволен на покой, в Валаамский монастырь, но 19 августа того же года постановлением Собора был снова восстановлен на Харьковской кафедре и выставлен правым черным духовенством кандидатом в патриархи. При баллотировке 31 октября 1917 года он получил сто пятьдесят голосов против ста шестидесяти двух, поданных за Тихона. После избрания по жребию патриархом Тихона архиепископ Антоний был возведен 28 ноября 1917 года в сан митрополита и во время гетмана П. П. Скоропадского с 19 мая 1918 года стал митрополитом всея Украины.

После падения Скоропадского митрополит Антоний эмигрировал и нашел приют в стране, тогда еще не называвшейся Югославией, а носившей имя Королевства сербов, хорватов и словенцев. Патриарх сербский Дмитрий имел свою резиденцию в городке Сремски-Карловци, где у патриархии были обширные и прекрасные помещения. Здесь и поселился митрополит Антоний.

В 1921 году в Сремских-Карловцах состоялось общее собрание представителей Русской Заграничной Церкви, объявившее себя Собором. Этот так называемый Карловацкий Собор, занимавшийся больше политикой, ежели церковными делами, создал «Заграничный Синод Русской Церкви», митрополита же Антония назначил заместителем патриарха Тихона без ведома последнего. Произошел раскол Русской Православной Церкви. Московская Патриархия решительно отмежевалась от политического курса эмигрировавших иерархов, заявив, что «митрополит Антоний не имеет никакого права говорить от имени Русской Православной Церкви и всего русского народа, так как не имеет на это полномочий».