Я смотрел в глаза этой женщине и обещал себе, что ни за что не склоню голову под секирой палача. Впрочем, тот, кого я поначалу принял за палача, оказался Царем. Крупный и чрезмерно откормленный трутень, здорово смахивающий на японского борца сумо. Надо же, его глаза были пусты и бессмысленны. Как… как у моей Королевы.

Я вздрогнул и внутренне сжался при этой мысли. У меня подкосились ноги. Словно я стоял на краю бездны. И победительница почувствовала это.

— Я знала, что встречу подходящего Царя! — протяжно проговорила она и холодно улыбнулась.

Я сцепил зубы. Не смея признаться даже самому себе, что мне нравится слышать человеческий голос и осмысленную речь… Боялся, что захочу жить — жадно, неистово… и ради этого предам.

Но мне действительно хотелось жить!

Уголком глаза я заметил, как удивленно вытянулось лицо моей Королевы. Несколько мгновений она ошарашено переводила взгляд с меня на соперницу, потом опустила голову. Прямые пряди смоляных волос упали ей на лицо. Плечи поникли.

Стоящая перед нами Царица была… блондинкой с голубыми глазами. Лицо ее усеивали веснушки, а тело едва прикрывал полупрозрачный лиловый лепесток. Я не мог оторваться от нее, мой взгляд жадно блуждал по ее бедрам, лодыжкам, коленям, груди, тонкой талии, чувственным рукам… Рядом с ней точеная фигурка моей Королевы выглядела статуэткой — изящной, но мертвой. От нее веяло смертью. А эта была воплощением жизни.

— Ты никак язык проглотил? — ехидно спросила она и приказала страже: — Развяжите его и уходите!

Я оглянулся украдкой в надежде найти какое-нибудь оружие. На мгновение в голове вихрем пронеслась картина: вот я прыгаю, убиваю врагов и бросаюсь с моей Королевой… куда? Босиком через лес? Мелькнула идиотская мысль о мотоцикле или даже джипе, бронетранспортере с зенитной установкой, хотя лучше было бы вообразить вертолет или сверхзвуковой истребитель… Голова моя упала на грудь. Так я и стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки и понимая, насколько тщетны мои порывы.

Царица словно услышала эти мысли:

— Жизнь продолжается. Иди сюда. Вот твой меч, шарахни эту колоду, она даже не шевельнется. И ты снова станешь тем, кем был. Только гораздо сильнее… потому что у тебя буду я — Истинная!

Я посмотрел на нее. Она улыбалась. Моя Королева не умела улыбаться. Я разлепил, губы и хрипло произнес:

— Я хочу… хочу…

— Ну, говори!

— Хочу, чтобы ты ее отпустила. И тогда… я останусь с тобой. Царица удивленно вздернула брови и рассмеялась:

— О, нет! Так не пойдет! Я не только ее не отпущу, но именно ты поднесешь мне ее пустую головку! Или ты не понял — здесь побежденных не щадят! Здесь все ясно и просто, без лицемерия!

— Не я придумал эти правила, — возразил я. — Вот мое условие — ее жизнь, и тогда я остаюсь с тобой.

Она уперла кулачок в подбородок.

— Уж не считаешь ли ты себя единственным и неповторимым? В постели ты вряд ли лучше трутней, а уж их-то я знала немало. Да, мне было бы приятно и полезно иметь рядом с собой нечто посообразительнее безмозглой туши, но я не стану нарушать законы нашей реальности. Потому что они меня устраивают! Потому что здесь я — Истинная! Потому что здесь борешься и побеждаешь или уходишь в никуда, и никто о тебе не вспомнит! Кто родился Господином, тот им становится, и ничто не может ему помешать. И Господином останется, пока не умрет в собственной кровати, никто не будет размахивать его головой перед кровожадной толпой! Хорошо умереть на вершине, а не так, как ты… или, скорее, она, потому что у тебя есть хотя бы голова и язык. И, наверное, тебе стоит хорошенько подумать. Я сказала, что это против правил — оставлять ее в живых! Я повторил:

— Меня не волнуют твои правила!

— Они не мои, — возразила Царица. — Они принадлежат этому миру, — Она прикрыла глаза и спросила с интересом: — Раз тебе не любы эти законы, как же ты сюда попал?.. О!.. Кажется, догадываюсь… ОНА всему причиной, не так ли? Тогда это еще один повод от нее избавиться, а ты станешь свободным и вернешься в свой мир… Правда, там тебе никогда не быть Царем…

В какой-то момент я почти перестал слышать, о чем она говорит. Лишь выдавил через силу:

— Что ты сказала? Что я могу… вернуться?

— Конечно! По духу ты не принадлежишь этому миру. В отличие от меня. Здесь существует своя справедливость без предрассудков и соплей. Ну?

— Что «ну»? — автоматически отреагировал я.

— Меч перед тобой. Выбирай!

Меч действительно лежал в нескольких шагах от меня. Я подошел и взял его. На мгновение мной овладело искушение сделать какую-нибудь глупость. Подошел к Королеве.

Она стояла с опущенной головой. Когда она почувствовала мое приближение, то тряхнула волосами и оголила шею, подставляя ее под удар. В памяти вдруг всплыл образ нашей несчастной дочери, казненной моей повелительницей.

Я замахнулся.

Лезвие рассекло веревку. Я нагнулся и освободил ноги Королевы, быстро поцеловав колено. Потом повернулся и бросил меч к ногам светловолосой Царицы, вложив в этот жест все свое презрение:

— Благодарю за аудиенцию. Только я предпочитаю умереть вместе с МОЕЙ Королевой. Да, она молчалива, но в моем мире мужчины умрут за такую женщину.

Я осекся, потому что вдруг понял: со стороны мой пафос выглядит крайне неубедительно. И тогда я просто обнял Королеву за талию, она вздрогнула и прижалась ко мне, а ее рука начала ласкать мою шею.

— Как трогательно, — сухо произнесла Царица ос. — Что ж, посмотрим, действительно ли вы идеальная пара? Неделя заточения в башне, и один из вас съест другого с потрохами. Такие здесь законы. И хочешь знать, на кого я поставлю? На нее!

Слова ее, честно говоря, меня смутили, но я, стиснув зубы, промолчал. Почувствовал, как Королева мелко-мелко трясет головой, словно отвергает сказанное Царицей ос: «Неправда, она лжет! Пусть нам придется умереть от голода и жажды, но вместе, как ты сказал, так и будет! Вот увидишь!».

А может быть, я принимал желаемое за действительное.

Пока стража нас вязала, я сказал, обращаясь к Царице:

— Перестань разорять муравейники! Подчини их себе, но перестань истреблять НАШИХ детей…

Царица поджала губы. Охране не удалось нас разлучить. Мы не сопротивлялись. Мы обнимались, и, честно говоря, в этот момент я хотел лишь одного — остаться наедине с моей Королевой.

Башня была высока, и не было из нее иного пути, кроме как улететь на крыльях. По крайней мере, так думали осы.

Королева поила меня своей слюной. А я состригал у нее волосок за волоском острым осколком скорлупы.

Каморка была тесной. Настолько, что мы не могли лежа заниматься любовью. Но это нам не мешало. И хотя при этом тратилась энергия и влага, это не останавливало нас… Мы опять обрели друг друга, засыпав разверзшуюся между нами пропасть.

Волосы ее падали на пол, и она плела из них тонкую веревку, хотя мы не были уверены на все сто, что побег удастся.

Она работала быстро. Я помогал, насколько мог. Меня мучила жажда. Она облегчала ее долгими поцелуями и даже заставляла насильно поглощать ее слюну.

Где-то глубоко противный внутренний голосок зудел, что Королева столь самоотвержена из-за того, что в одиночку ей не спастись.

Веревка была готова на седьмой день. Солнце еще не взошло, а как известно, перед рассветом ночь самая темная. Мы начали спуск. Королева держалась за мои плечи. Она стала очень легкой — кожа да кости. Однако у меня сводило руки, потому что держаться приходилось крепко — веревка была тонкой и скользкой.

Когда мои силы иссякли, она горячо целовала меня и издавала какие-то тихие звуки. Теперь я понимаю: она пыталась говорить со мной. Что она хотела сказать?..

Нам повезло — веревка не оборвалась, не распустилась. Мы полежали на земле, чтобы немного прийти в себя, а потом бросились туда, где остались осколки нашей Империи. Так начались наши сто наполеоновских дней. В конечном счете их оказалось девять.