— А мы что, на «вы»?

Теперь смущенная улыбка была уже не наигранной.

— М-м... Хочешь чего-нибудь?

— Хочу, — произнес он, с усилием отводя глаза от тонких и гладких щиколоток, беспокойно зашевелившихся под его взглядом.

Она смотрела на него, терпеливо ожидая ответа. Мысленно обозвав себя пошляком, Иван сказал:

— Очень хочу кофе.

Варвара с готовностью отложила персик, тут же растекшийся медовой лужицей на гладкой поверхности стола.

— Я сварю.

Она встала и, смешно растопырив липкие пальцы, пошла к висевшей в углу раковине.

— Спасибо.

На столе лежала газета. Иван сел на табуретку, еще хранившую тепло девичьего тела, и стал шуршать страницами, продолжая украдкой разглядывать Варвару. Обильные вечерние возлияния, похоже, никак не отразились на ней, если не считать некоторой бледности и легкой голубизны под глазами. Впрочем, и то и другое очень шло ей. Сами глаза — светло-зеленые, блестят, будто в них закапали белладонну, в обрамлении темных, еще мокрых после умывания, трогательно слипшихся ресниц; неяркие губы с расплывчатым после сна контуром; детская россыпь крупных веснушек на тонкой переносице.

Обернувшись через плечо, она увидела, что на нее смотрят, и, прекрасно сознавая, что нравится, самодовольно улыбнулась, распираемая внутренним весельем. Как будто и не сидела только что нахмурившись, поглощенная таинственными мыслями.

Тихонько напевая, она насыпала коричневый порошок в почерневшую медную турку, добавила немного сахара, микроскопическое количество соли на кончике ножа и, залив все это холодной водой, поставила на газ. Продолжая напевать, она ожидала появления вожделенной пенки, нетерпеливо помешивала в турке ложечкой, а Иван пользовался случаем, чтобы изучить подробности ее облика. Взору его была доступна очень красивая шея — длинная, но не тонкая, округлая, точно такая, как у древних статуй.

«Ну, разумеется, с этой античной шеей, маленькими ушками и идеальной формой головы ты могла бы позволить себе еще более короткую и экстравагантную прическу...» — так думал Иван, опуская взгляд к нежной голубой венке у нее под коленом.

Все остальное скрывала ее обычная «домашняя» одежда — она была в безразмерной, сильно растянутой футболке поверх коротко обрезанных джинсов и, как всегда, босиком.

Он опять увлекся и не сразу заметил, что она повернула к нему лицо, а когда понял это, было уже поздно — они улыбнулись друг другу, и она чуть не упустила кофе.

Варвара налила ему не самую маленькую чашку, а в турке еще оставалось и на ее долю ароматного блаженства.

Она открыла деревянную дверцу буфета и выставила на стол плетеную тарелку с серым украинским хлебом. Потом взяла свою чашку, отпила глоточек. Он сделал то же самое — скулы сладко свело, и защипало глаза.

«Да неужто настолько хорош был ее кофе?»

Она стояла рядом, пила маленькими быстрыми глотками и, сверху вниз глядя на Ивана, прятала рвущуюся на свободу улыбку.

— Есть хочешь? — наконец спросила Варвара.

— Хочу, — ответил он, отодвигая газету. Н-да, по сравнению со вчерашним вечером они были неразговорчивы. А надо бы наоборот. Для выполнения задуманного у Ивана имелось только две недели, каких-то четырнадцать дней...

Пока он размышлял, она, деловито хлопая дверцей холодильника и еще какими-то дверцами, выставила на стол шикарный завтрак.

Он проголодался за ночь и с трудом сдерживал себя, чтобы не начать пихать в рот все без разбора. А ей явно есть не хотелось.

— Ты уже позавтракала? — удивился он, чтобы начать разговор.

— Фу-у, не могу есть с утра...

Она сморщилась, с отвращением наблюдая, как Иван укладывает на крошащийся хлеб толстые куски вчерашнего сала.

— Даже когда запах пищи чувствую рано утром, меня уже мутит... Низкое давление, — пояснила она, доставая из пачки сигарету.

«А-а, ну естественно! — раздраженно подумал он. — С такой комплекцией, да так дымить! Какое ж ты хотела после этого давление? Как у космонавта?!»

Примерно так он и высказался.

Ее взгляд напомнил ему незабвенную с детства болотную гадюку из террариуме Московского зоопарка — он обожает такие взгляды!

— Кажется, я что-то не то говорю? — спросил он, принимаясь за второй бутерброд с салом.

— Мой бывший муж так всегда говорил.

— Да? А кто был твой муж?

— Да никто, — ответила Варвара. Подумав, она добавила: — Так, один энергетический вампир.

И уперлась взглядом в газету.

— А-а... — протянул Иван.

Ему вдруг стало обидно. Она так презрительно пожала плечами и так равнодушно отвернулась, говоря это, что он невольно почувствовал себя чуть ли не родным братом этого «никто».

«Неужели я совсем уж ничего собой не представляю?!»

Ему, однако же, нужно было ее разговорить.

— Удалось вчера отпроситься? А кстати, для чего отпрашивалась?

— Для того чтобы в парк сходить, просто погулять. Ведь лето кончается...

Он доедал второй бутерброд. Под ее странным — любопытствующим и не то чересчур веселым, не то слишком ласковым — взглядом.

— Слушай, а может, сходим сегодня вместе в парк? — необыкновенно удачно вдруг предложила она.

Он вытер руки. Очень тщательно, не поднимая глаз от салфетки. Было бы ошибкой показать ей в тот момент свои глаза.

— И на пень посмотрим! Ты на пень-то хочешь взглянуть? Он ведь все цветет, представляешь... Пошли! Не телевизор же смотреть...

Варя начала вполне равнодушным тоном, видно, это была случайно промелькнувшая мысль. Но по мере того, как она проникалась этой идеей, голос ее становился все увереннее и теперь звучал почти настойчиво.

А Иван не возражал. Он одобрительно кивнул, добравшись, наконец, до бархатистого, податливо-мягкого персика, целое блюдо которых она достала из холодильника.

Она сама не знала, насколько кстати оказалось ее предложение! Ведь он как раз ломал голову над тем, как бы навязать ей свое общество на все ближайшее время.

Обстоятельства явно были за него, и знак был подан. Нужно было переходить к действию.

Он сказал:

— Да, кстати, о телевизоре... Как тебе наша депрессивная звезда? Думаешь, случай излечимый?

Она перестала курить и серьезно посмотрела на него через стол.

— Не знаю... — честно призналась Варвара. — Мы вчера поболтали немного... Про депрессию и вообще... Правда, я не очень-то хорошо это помню.

Она отвернулась — чтобы достать с подоконника пепельницу, немного слишком поспешно.

Иван так и не понял, то ли ей стало стыдно за «провалы памяти», то ли еще по какой причине. Он знал одно — надо гнуть свою линию.

И он гнул:

— По-моему, его не мешало бы немного... встряхнуть, что ли? Как думаешь, а?

— А как я могу думать? Тебе лучше знать.

— Ну да, мне лучше знать, лучше знать... И я знаю! Только вот сделать, к сожалению, ничего не могу!!

Здесь он проявил такую не свойственную его обычно флегматичному темпераменту горячность, что даже, кажется, действительно разволновался, за что и был вознагражден заинтересованным взглядом потемневших от сочувствия глаз.

Теперь пора было идти ва-банк.

— Влюбиться бы ему как следует... Тогда бы и силы сразу появились, и кураж, да и все остальное...

Она внимательно слушала не перебивая. Даже очень внимательно. А его продолжало нести.

— Варь, а может, тебе попробовать его пробить, а? — вкрадчиво прошептал он, откидываясь, наконец, от стола и с наслаждением закуривая первую сигарету.

Он произнес это, мечтательно глядя в потолок, туда, где нехотя тают, тесня друг друга, колечки серого дыма, пускаемые им, и таким тоном, каким говорят: «А не поехать ли нам этой весной в Париж...» Так, будто это только что пришло ему в голову.

— Как «пробить»? — не поняла Варвара.

— А так, чтобы долбануло как следует по мозгам, ну, или по чему там еще... Слушай, правда, пробей его, а? У тебя бы получилось, я знаю...