Есть люди, даже при самом мимолетном и случайном взгляде на которых хочется обернуться и неприлично долго смотреть вслед. Это красивые люди. И не важно, во что они одеты и как причесаны — им идет все, и красота до обидного расточительно проливается в каждом небрежном жесте, в каждой позе, повороте головы, просто в самом силуэте. Эти люди рождены, чтобы нравиться. Они встречаются в любой прослойке общества, и их красота не зависит ни от образа жизни, ни от материального положения. Почему сгорбленная от горя или тяжелой работы спина одного человека вызывает в нас лишь чувство брезгливой жалости, а у другого — «светлую грусть» и благородное сострадание? Почему, устало бредя с работы по оглушающему гулом голосов и грохотом поездов душному переходу в метро, думая лишь о сегодняшнем ужине и завтрашних проблемах, вы вдруг выхватываете боковым зрением кого-то, кто так же, как и вы, спешит, замороченный своими делами, и уже успевает скрыться, ревниво спрятанный людским потоком, но той секунды, что так быстро промелькнула, хватает... И вот вы уже расправили плечи, втянули живот и подняли подбородок; и жизнь уже не кажется вам вереницей одинаковых серых будней, и ваши неприятности — это не неподъемный груз своих и чужих ошибок, а трудности, в преодолении которых вы растете и развиваетесь; и ваша сегодняшняя катастрофа — это на самом деле опасное приключение с продолжением, и еще неизвестно, кто из него выйдет победителем...

Именно такие чувства и рожден был вызывать в других Мишка. И мало кто, будь то мужчина или женщина, мог быть настолько невнимательным, чтобы не заметить его яркой привлекательности. При этом в его внешности, как это очень часто бывает, не было ни единой классически правильной черты...

Иван, разумеется, не мог похвастать столь же эффектной внешностью, да и вообще, если честно говорить, внешностью похвалиться не мог. Он достаточно рано осознал этот нерадостный факт и еще в отрочестве, в период активной борьбы с комплексами, навсегда усвоил чье-то утешительное высказывание, что мы, мол, кажемся людям такими, какими себя ощущаем. С тех самых пор он и начал ощущать себя неотразимым обольстителем и недостатка в женском внимании никогда не испытывал.

Однако, помимо внешности, а также завидных целеустремленности и трудолюбия, часто граничащих с фанатизмом, у Мишки есть еще одно качество, которое дает ему право и на этот маскарад, и на ту популярность, по вине которой он был затеян. Он действительно актер от бога. Нет-нет, не из тех новоявленных звезд, что научились к месту и ко времени пользоваться набором из десятка стандартных гримас и одной фирменной улыбки, меняя их перед камерой по требованию модных режиссеров!

Да, он по-настоящему талантлив. По крайней мере, когда он принимает какую-либо позу, а все его позы совершенны, люди с трудом удерживаются от порыва сесть или встать так же, как он. И он красив. Может показаться, что Иван подозрительно много восхищается им, но, если бы вы его видели, если бы ваши глаза случайно встретили этот взгляд, вы поняли бы все, и будь вы самый что ни на есть истинный мужчина, даже непримиримый гомофоб... Знаете, одна знакомая Ивана — стопроцентная натуралка, умница, прекрасная жена — рассказывала, что при виде очень красивой женщины ее иногда охватывают абсолютно мужские чувства. «Мне сразу хочется защитить ее от этого жестокого мира и одновременно ущипнуть за попку!..» — говорила она ему как-то.

...В общем, все это трудно отрицать, и потому Иван считал вполне естественным, что недавно, после нескольких лет каторжной работы и безвестности, Горелов взлетел на вершину нашего артистического олимпа. И гордится тем, что волею судеб тоже приложил к этому руку.

...Н-да, но что-то не спится... Не успел он так подумать, как уже понял причину — его тонко и настойчиво обволакивал кисло-сладкий, дразнящий аромат. Так пахли духи бортпроводницы, и он открыл глаза.

— Сок, минералка?

Он отказался от сока — взамен попросил чистый стакан со льдом. Ждал минут десять — напрасно. Лед не дали. Зато мило улыбнулись. Ну и ладно. Он отхлебнет из горлышка и еще подумает о Мишке. Может, что-нибудь придумает...

Он познакомился с Михаилом Гореловым три года тому назад — Мишке тогда предложили роль в экспериментальном малобюджетном спектакле по его пьесе. С этой роли все и началось — и его «взлеты», и дружба, вернее, то, что сейчас принято называть дружбой, когда чужие люди случайно сталкиваются, как горелые спички, которые пускают мальчишки по весенним ручейкам. Иногда эти кусочки дерева, встречаясь, цепляются друг за друга, кружатся в мелком водовороте до тех пор, пока их случайную сцепку не разорвет равнодушное течение. Так вот и они зацепились, завертелись по жизни. Между ними сразу возникла симпатия. Подкрепленная взаимным интересом, той профессиональной пользой, которую они могли принести друг другу, и некоторым родством душ, она быстро привела к тому, что эти двое стали близки, как редко бывают близки взрослые люди, если они не дружат с самого детства. Жизнь с тех пор проходила в суматошной эйфории работы, за которой следовало заслуженное или незаслуженное признание, «фейерверк славы» и опять работа, работа, поездки, впечатления, новая, интересная, полная событий жизнь.

И вот в этой сверкающей и переливающейся, как поверхность новенького лазерного диска, жизни с одним из них произошло то, что, учитывая его характер, рано или поздно должно было случиться... Популярность и слава слишком быстро выплеснулись на Михаила сверкающим потоком, на время совершенно ослепив. Тем тяжелее ему было потом, когда за бриллиантовым сиянием он постепенно разглядел тусклый блеск дешевых стекляшек, — а ведь они сверкают почти так же ярко, как и бриллианты, если их грамотно подсветить прожектором! Череда разочарований была столь тяжелой и непрерывной, что произвела на восприимчивого артиста гнетущее впечатление. Кончилось все тем, что при всем желании он уже не мог работать как прежде. Многое из того, что раньше приводило Мишку в восторг, теперь лишь раздражало его. Он злился, выходил из себя по каждому пустячному поводу и часто жаловался, что никого не хочет видеть. Ему вечно казалось, что он потерял в жизни что-то важное, что вроде бы у всех есть, а у него нет. Очевидно, пытаясь дать определение этому «нечто», он стал подолгу оставаться один, а если такой возможности не было, присутствовал в любом обществе с таким видом, будто его насильно засадили в обезьянник.

Многие называли это началом «звездной болезни». У Ивана же была своя версия о причинах такого состояния Мишки. И основывалась она на том, что все, в конце концов, начинается с личной жизни и уж потом отражается и на работе, и на отношении к себе и к миру. Что бы там ни говорили о призвании, таланте, «служении делу»... а три старых добрых основных инстинкта еще никто не отменял. И самореализация, между прочим, в эту магическую тройку не входит. Вот так-то... Смешно слушать, когда про стареющую приму, что целуется у себя на даче со сворой собачонок, говорят, что она, мол, посвятила себя искусству и что у нее, мол, призвание... Ну-ну.

Со стороны Мишкина личная жизнь ничего, кроме зависти, вызывать не могла. Он уже больше года был женат на бесспорно красивой женщине, к тому же умнице, да еще имеющей «вес в обществе» и «средства»! Вернее, вес и средства имел ее папа, но не все ли равно, раз она была его единственной и любимой дочерью? Их брак стал сенсацией прошлого года, а то, что жена года на три старше мужа, лишь придавало шарм этому альянсу, и здесь не отставшему от моды. Разговоры же о браке ради карьеры и покупке красивого «жеребца» быстро прекратились, погасая в зародыше при одном только виде этой пары: он — «испанский матадор», она — «английская принцесса». И пошли бы вы все со своими предположениями...

И только Иван, несмотря на весь свой цинизм и потребительское отношение к жизни, с самого начала не мог отделаться от некоего неприятного чувства по отношению к этому браку. Возможно, оно возникло лишь потому, что он почувствовал, что быстро теряет интересного и многообещающего товарища. Нет, Мишка не перестал с ним общаться — напротив, теперь они проводили вместе в два раза больше времени. Тамара, его молодая супруга, сразу и безоговорочно приняла Ивана в узкий круг «друзей семьи», и Мишка, почти всегда закрытый и отстраненный, привязывался к нему все сильнее. Но в том-то и дело, что это был уже не прежний Мишка. Иван винил в этой перемене именно его женитьбу, а не нервную актерскую профессию, тем более что здесь с некоторых пор все шло гладко. Может быть, даже слишком...